УНАС и ЗАРЕЧКОЙ

Рядом с моим домом река. Казанка. Та, что делит город на унас и заречкой.

О реке услышал давно. Когда в хлебном булочки с изюмом продавали, по четыре копейки за штуку. А сушки, те, своей очереди дожидались большими ожерельями, нанизанные тесно на тонкую и крепкую верёвку под названием шпагат.

Унас и заречкой.

Унас — это мы. Бабушка, мама, папа. Дедушка.

А ещё — Двор с друзьями-товарищами. Белый Театр на площади. Памятник Вечно Живому Человеку в пальто. Меднотрубный Organum в  Стеклянном Музыкальном Доме. Сююмбекина Башня. Университет с колоннами и каменным студентом напротив. Кекинский Замок с  химчисткой. Инопланетный Цирк с  дендрарием. Булак с Кабаном — в  чайках да утках. Чёрное Озеро с  лебедями. Настоящие Пожарные Каланчи. Кафе-мороженое «Гайка» и Кинотеатр «Пионер».

Заречкой — другие бабушка и дедушка. И тётя ещё. Долгое путешествие на трамвае. Мимо избушек с палисадниками. Мимо избушек — к высоким домам с колоннами и башнями. К вертолётам с самолётами. К пламенеющему факелами газовыми — горизонту. И к магазину «Филателия», чтоб купить Марки Почтовые. Негашёные.

Увидел Казанку шестилетним. Под Фуксовским садом. Летним утром. Привела туда бабушка. Та, что унас. Привела купаться. Воспоминание живо. Живо — несоответствием. Несоответствием пути и его же — завершением. Пути — обычному, городскому. Асфальтовому. Вскользь — ветшающих особняков. Под кронами лип и американских клёнов. В июльском мареве. Меж прохожих. Встречных и попутных. Поодаль — автомобилей. Разнокалиберных. Равночадящих. Пути — привычному. Привычному, да к завершению неожидаемому. На крохотном пляже. С крохотной прогалиной песка жёлтого. Среди трав да цветов полевых. С вросшей в берег Лодкой-Волжанкой. Со спуском по бесконечной лестнице. С пролётами просторными, посеревшими от дождей и снега ступенями и перилами в масть. В переплетенье ветвей и листьев — вокруг. Словно в джунглях взаправдашних, тех, что из мультиков и книжек с картинками.

Позже приходили туда с одноклассниками. Не часто. Чаще приходили на пляж — выше по течению. Где доживал своё — дебаркадер.

Дебаркадер. Непременный атрибут реки. Реки прежней. Де‑бар-ка-дер. Одно или двухэтажное строение. Деревянное. Выкрашенное зелёным или синим. С белыми колоннами и рамами. С печкой‑буржуйкой в комнате ожидания. С нешироким трапом. И с оставшимся в былом, как и сам дебаркадер, — запахом. Речным. Чуть — ветерком. Чуть — чешуёй рыбьей. Чуть —  тиной. Чуть — нефтью. Кто не слышал — не объяснить. Кто слышал — не спутает.

Лет с одиннадцати мальчишеская фантазия наделила дебаркадер магическим свойством. Свойством — превращать Казанку в Миссисипи. Не всамделишную. Книжную. Ту, что из ярких, словно речной бакен, томов Майн Рида. По той Большой Реке, на Большом Колёсном Пароходе (напоминавшем многоярусный театральный зал) добраться  можно было до Нового Орлеана. А с верховьев Казанки — до Речного Порта. На Речном Трамвайчике. Белая мошка напоминала утюг. Оттого казалась — ненадёжной, а путешествие — опасным. Одной из остановок был тот самый дебаркадер. Где позже — купались школьниками. Рядом с Подлужной улицей.

У дебаркадера — свидание назначил. На излёте десятого. Ей. Из параллельного. Влюблён был. Она — нет. Я — сильно. На обычное — позвать не решался. Решился — купаться позвать. Перед школой. В 5 утра. Позвал. Согласилась. Сходили. Купались. Она рядом проживала. Потому — переодеться успела. Я ж физику с математикой и биологию с историей — просидел в мокрых штанах. В штанах мокрых, с душой навыворот. Потому как — признание не задалось. Признание в любви. Переживал, но скоро успокоил себя. После — признаюсь. А после — не случилось. Иное случилось. Да про то — и история иная. Особенная. Успею — расскажу.

Берег у дебаркадера, и далее в сторону Парка Горького, запомнился не таким, как под Фуксовским. Неприбранным. Под ногами — где песок, где асфальта кусок. Кусты с деревьями в меньшинстве. В большинстве — дюральки на цепях. Покрышки от грузового транспорта. Пользованные. Конструкции из труб металлических, да плит бетонных. А нам и дела не было. Приходили. Казанка-то та же. Приходили — после или до уроков. Иногда — вместо. Купались. Знакомились с девчонками. Смолили аврору, купленную в гастрономе поблизости. Могли принести и пустить по кругу трисемёрки или чёпопроще. Вермут № 15 или портвейн № 72. Оттуда же. Из гастронома.

К тому же гастроному, или к пивному ларьку поблизости, носили селетёрок. На продажу. Предварительно вспоров рыбье брюхо. Для изъятия паразита. Сам я не участвовал в коммерции такой. Наблюдал. Да и коммерция с селетёрками была для товарищей моих —  забавой. А вот для некоторых — промыслом. Для неблагополучных. Прозвище поганое. Неблагополучные. И не нами придуманное. Но прилепившееся, словно дерьмо к подошве, к мальчишкам и девчонкам. Ровесникам. Из семей чаще неполных. Ещё чаще — с сидевшими отцами или старшими братьями.

С неблагополучными не дружили. Они тоже сторонились. Иногда могли сцепиться. Но чтобы до мордобоя, серьёзного, до крови, — такого не запомнилось.

Купаться под Кремль ещё ходили. Где Федосеевская с Кошачкой. Там теперь Набережная нарядная — а прежде дамба отгораживала. Отгораживала Казанку от улиц городских. В былые годы, в половодье весеннее, неспешная речка менялась. Сам того не видел, но рассказывали — становилась Казанка буйной. Неудержимой. Топила проулки с проспектами. Вот дамбу и соорудили. Чтоб речной норов окоротить. С той дамбы-то и купались-рыбачили в тёплую пору. Местные на ней ковры намывали-чистили. Временами сооружение гидротехническое чуть ли не полностью скрывалось под коврами. Персидскими. И не очень. Не очень персидскими.

А зимой с дамбы, как с горки, на лыжах или санках скатывались. Я тоже. Скатывался. На лыжах. Классе в пятом — было. После катания такого — проболел сильно. Всю зиму. В школу не ходил. Пневмония. О смерти тогда впервые подумал. Но — миновало. Врач, что лечил, посоветовал лыжи не бросать. Ходить. Обязательно. Укрепляться. Но летом. Летом? Какие лыжи летом? Водные, разве что? Для водных — лодка необходима.

У многих обитателей Подлужной, Федосеевской, Кошачки — были лодки. Для рыбалки. Чтоб для лыж водных — такого не припомню. Зато на лодке — до Во­ронь­его добраться можно было. До острова Вороньего. Теперь острова нет. А прежде был. И камыши в рост человеческий были. И сомы, и иная рыбёшка. И ночи напролёт у костра. Много чего. Было.

Было одно. Нынче — другое. Набережная бетонная теперь. Променад. Павильоны с ресторанами. Карусели. Прочее. Увеселение. Туристам — радость.

Прежнего нет. Многого нет. И многих. Зато нынешнее есть. И нынешние. И река есть. Делит город — на унас и заречкой.

Казань, 5 августа 2021 года

Фото Kazan Nostalgique