Жизнь от снега до снега

Из архива журнала "Казань" № 1, 2022 г.

Родилась в г. Горьком. С 13 лет живёт в Казани. Старшие классы, университет — всё связано с Казанью. Получив диплом историка, шесть лет проработала в школе, а потом много лет, до 2012 года, трудилась в системе дополнительного образования Министерства просвещения-образования РТ. Поздний литературный дебют — итог многолетних воспоминаний и размышлений.

— Смотри, Нинуль, смотри! Снег!

— Вижу, мам. Лучше, чем грязюка. Ладно, опаздываю я. Пока. До вечера.

Нина направилась в прихожую к вешалке. Задумалась об обувке: пора уже надеть нескользящие. Сунула ноги в зимние полусапожки, вовремя купленные в потребсоюзовском сельмаге: из сельских командировок домой обязательно тащили шмотки. Шла к остановке. Снежок свеженький. Сейчас похож на бабулин оренбургский платок из белоснежного пуха. А потом ведь за долгую зиму надоест до химической отрыжки и превратится в серо-буро-малиновое месиво. На остановке два рослых школяра пуляли друг в друга снежками, а один уже глотал целую пригоршню белого «пуха». «Лишь бы не в глаз друг другу и ангину не схватили…» — подумала Нина по инерции. Она сама в детстве это всё проходила. Хорошо, что у неё нет своих спиногрызов. Нет их — нет боязни за них, меньше трепыханий. Подошедший автобус набит битком, но вдруг встал дядька, от которого разило перегаром и несло чесноком, и усадил Нину около окна. Ей вдруг пришло в голову, что снег — он же совсем как человек. Сначала молод, чист и свеж. А к весне — старый, рыхлый, замызганный, неопрятный, в пятнах. Он, снег, может быть мягким, нежным и ласковым (вот таким сначала был Юрка). А может быть жёстким, колючим, ледяным и даже хитрым: сверху, вроде, снежок, а шагнёшь — под ним гольный лёд! Шарахнешься — и мучайся в гипсе. Ей было всего 6 лет, когда она покатилась по льду и рассекла себе бровь. До сих пор виден шрамик. А уже взрослой навернулась так, что случился перелом плеча. Боль невозможная! Хотя и без снега, безо льда можно сломать конечности. Мама лет десять назад сломала ногу, совершив полёт с табурета на своей кухне.

Автобус остановился. Сошла на своей остановке. 5 минут — и Нина вошла в свой кабинет. Четыре стола на четверых. Все — женщины, все очень разные, но обречены каждый день с утра до вечера сидеть рядом и терпеть друг друга. Тарахтели пишущие машинки: цифры, цифры, цифры — отдел-то планово-экономический. Сего­дня все, не сговариваясь, стряхивали с шапочек и плеч первый снежок. Улыбались: снег, наконец-то снег.

День тянулся не дольше века, но долго и нудно, как большинство дней в этом кабинете. Через часа три глазам потребовалась передышка. И, закрыв их, Нина вспомнила, как познакомилась с Юркой. Нинка тогда университетской первокурсницей ловила кайф от новой студенческой жизни. Хорошо, что школа с домашними заданиями и учительскими нотациями осталась позади. Впереди — взрослая свобода и новые друзья. Тогда шёл густой снег. По расписанию — физкультура. Нина открыла дверь в старинное здание Богоявленской колокольни на главной улице Казани, уже давно переоборудованное в спортзал со складом для спорт­инвентаря. Получила на складе лыжи для занятий и вытащила их на крыльцо. Притулилась с лыжами к стене и, недоспавшая с утра, задремала стоя. Прямо как в романах и кино, на её ресницы бесшумно, по косой, падал белыми хлопьями-звёздочками мягкий снег. Вдруг Нина вздрогнула от того, что кто-то снял с неё мокрую от снега варежку. Подняла глаза и увидела над своим лицом чью-то близко склонившуюся к ней весёлую, симпатичную физиономию: «Не спать! Лыжи уведут!» Нинка поразмышляла: «А тембр вполне ничего. А рост-то — ого-го». Отступать ей было некуда, сопротивление бесполезно. Юрка, как выяснилось, был тренером по прыжкам и заочно учился в филиале Волгоградского института физкультуры. Потом ещё много-много раз они с Юркой гуляли в обнимку: и по скрипучему снегу с морозными блёстками в Кремле, и под романтичной снежной порошей на Баумана. То промокшими ногами месили снежную кашу на Булаке, то с хохотом валились в сугроб и целовались до умопомрачения. Какой уж там зимний холод — жарко! Изредка, по настроению, они катались на лыжах в Центральном парке, разгоняя кровь, разгорячённые лыжнёй и молодыми гормонами...

Нина очнулась. Всё, надо работать, до 18.00 ещё далеко. Глаза отдохнули, передышка окончилась...

С работы вышли многолюдной шумящей оравой. Фонари высвечивали снег, похожий на Нинино парадно-выходное желтоватое платье с «бле­стюшками»‑люрексом. Все шустро вскочили в свои автобусы и троллейбусы, прощаясь до завтра. Нине опять повезло со свободным сиденьем. «Чего-то сего­дня не вылезаешь ты из моей головы, Юрка...» Однажды по наводке знакомых Нина с Юркой рванули в село Макулово за недорогим деревенским мясом к Новому году. Доехали на электричке до Аракчино и пошли пешком через лёд в Верхний Услон — никакой переправы не было. Перед ними и за ними шагали через ледяную Волгу люди. И вдруг впереди лёд под снежком затрещал, кто-то надрывно закричал: в прорубь рухнул парень! Всё происходило мгновенно. Но испугаться вполне успели. Спасибо всем богам: мужики,  которые шагали рядом, парня подхватили и вытащили. Добрались до горы под Макуловом. А потом налетел сбивающий с ног зверский ветер и  разразился по-настоящему страшный буран. Нина с Юркой отчаянно брали штурмом снежную гору, в которую надо было вскарабкаться, чтобы подняться в Макулово. «Безнадёга, вот влипли». То ныли, то ругались, то смеялись, пока лезли. Юрка тащил её вверх, и она злилась, захлёбываясь колючками сыпавшегося сверху и закрученного вихрем обезумевшего снега. Покрытые с ног до головы снежной коркой, задохнувшись метелью, они осилили эту гору и сразу приютились в сельпо на берегу — погреться и заодно прикупить сельповский дефицит. Нина купила тогда чешский красный свитер и польские хорошенькие трусики с кружавчиками. (Она и сегодня носит этот свитер — нравится себе в нём.) А в сельпо как в сельпо: там всегда, а особенно в конце года, есть всё: «...кожа, мёд, г...о и гвозди!» Когда дошли до двора, где забрали мясо, Нина была уже мокрая до лифчика. Ещё не хватало ей разболеться перед Новым годом! Поэтому пришлось забежать в тёплые сени, спрятаться в угол, чтобы снять с себя сырое и напялить то новое сухое, что было под рукой. Юрка — он-то ухитрился не промокнуть до трусов — попытался ей «помочь», но она развернула его на 180 градусов и приказала: «Стой. Загораживай меня».

А ещё навсегда врезался в память обратный путь в кромешной темноте: как на одном адреналине обходили эту проклятую прорубь, как вскочили в электричку. Сил целоваться уже не было. Ехали и ворчали, что к Новому году в Казани и окрестных сёлах мандаринов и апельсинов днём с огнём не сыскать и не понюхать. В тот Новый год 31 декабря Нинка ждала Юрку у себя дома. Звонок в дверь, и Юра с порога протягивает свёрток. Апельсины! «Осторожнее разворачивай, разобьёшь!» Нинка недоумённо: «А как можно разбить апельсины?» Через секунду выяснилось, что это ярко‑оранжевые ёлочные шары величиной с апельсин! Так и обошлись тогда без цитрусовых. Весной Юрку забрали в армию. Повезло — служил в ГСВГ, неподалёку от Дрездена. Сначала писал ей. Писал, что везде всё красиво, но очень скучает по снегу. Нинка и сама скучала летом по снегу, особенно, когда в июле в кино смотрела на кадры с красиво падающим снегом или — ещё красивее — с загадочными голубоватыми сугробами. И очень скучала по Юрке. А потом он писать перестал: втюрился в дочку комбата. И сумел этой комбатовской дочки добиться, влюбить её в себя. Домой Юрка уже не вернулся: после дембеля они вместе с его новой любовью капитально обосновались в Питере и расписались. А Нинка горевала, чего уж там. Но вскоре неожиданно, на студенческом концерте, влюбилась в барда из КАИ. И «не назло врагам», нет. В самом деле влюбилась! Немыслимым счастьем было уже то, что недосягаемый парень с гитарой оставил ей номер своего телефона. У Нины с родителями телефона не было и нет — до сих пор ждут своей очереди на ГТС. А барду она один раз позвонила из автомата, но трубку взял его строгий папа, и Нина растерялась. Может, и к лучшему. Она бы не выдержала конкуренцию: девки — одна краше другой — за ним табуном ходили и ходят.

В прошлом году случилось у неё ещё одно знакомство. Познакомились в весёлой компании, за столом. Воспитанный, сдержанный, немногословный инженер‑автомобилист. Стали встречаться, то да сё. А в декабре инженера отправили в командировку в Горький на автозавод. Аж до февраля. То ли от скуки, то ли от нехватки романтики Нинка решила ему устроить сюрприз на Новый год. Взяла билет на поезд и прикатила. С вокзала на трамвае — в центр. Так с дорожной сумкой и гуляла по Свердловке, по магазинам, по Откосу. Морозец и легкий-лёгкий снежок ей не мешали. А к вечеру добралась до общаги, где разместился её новый герой (адрес она знала). Вахтёрша на месте. Сразу поняла, о ком речь: «Так он ещё вчера уехал с соседом по комнате и его девахой к ней в Сормово на весь праздник. У девахи там свой дом, банька. И с ними ещё эта — кадровичка Лариска. Бесстыжая такая, всё коротенькие юбчонки носит, тьфу, стыдобища». Нина молча вышла, снова добралась до Свердловки. Вокруг — нарядно, как в сказке — гирлянды из фонариков переливаются, ёлочки в огоньках. Все мимо Нины спешат на новогодние застолья. Дед Мороз со Снегурочкой, смеясь, во двор свернули. За светящимися окнами — разнаряженные ёлки с игрушками! И снег праздничный повалил. Немного посидела в «Доме Связи» (так у них высокий серокаменный почтампт назывался) — поплакала, погрелась и отдохнула от сумки. И направилась на вокзал. На поезд Нина опоздала и просидела на замусоренном вокзале всю таинственную новогоднюю ночь. А ведь как Новый год встретишь, так его и... Ужас. «Так мне, дуре, и надо. Больше не хочу ни за что, никогда ни одного такого Нового года!» — твердила она себе. Лучше вообще не вспоминать об этой своей прошлогодней глупости...

Стоп! Нинка вынырнула из прошлого. Автобус затормозил. Остановка. Вот и родной подъезд.

— Мам, я дома.

— Ага, иди есть, сейчас накормлю.

А завтра — опять остановка, автобус, кабинет. До Нового года уже рукой подать. Нина не знала, с кем встретит его. Главное, чтобы было весело и не одиноко.

— Мам, а ведь первый снег, как и первые свежие листочки, дразнит надеждой, да?

— Дразнит, дразнит! Даже меня дразнит! Новое платье хочу!