Жутковатые истории на ночь

Призрак купчихи бродит по дому
В этом старом купеческом доме около парка «Чёрное озеро» водится призрак, у него даже имя есть — Анфиса. Несколько лет назад здесь открыли кафе. 
Повариха Альфия приходит на работу раньше всех — в шесть. Раздевалка находится в другом конце дома. Ей надо пройти несколько сквозных комнат и длинный узкий коридор, чтобы включить свет. Идёт и трясётся, поглядывая в темень, здоровается с Анфисой, спрашивает, как ей спалось, как настроение. Лебезит. Пытаясь задобрить, завела даже чашку для неё. Когда пьёт чай, и ей наливает. На тарелку горячий пирожок положит или кусочек чак-чака. 
Призрак не любит, когда кричат и кастрюльками гремят. Молодую хамоватую посудомойку Фаю она с первых дней терроризирует — кожуру банана под ноги бросит, когда та по залу с горкой чистой посуды проходит, полочку с моющими средствами на голову обрушит или подсолнечного масла ей в валенки нальёт. Несчастная девушка плачет. Хочет уволиться. Ей бы рюмочку Анфисе поднести, а ещё матом перестать на неё ругаться. Может, тогда и подобреет купчиха. 
Когда я работал в этом заведении арт-директором, несколько раз сталкивался с призраком. Помню, после закрытия кафе буфетчица считала выручку, а я отправился в кладовку с коробкой ёлочных игрушек. Свет уже выключили. Светил себе фонариком телефона. В кладовке он выскользнул из рук и юркнул за мешки. Тянусь за ним и вижу в треснутом зеркале в резной раме, купленном на барахолке, внимательный глаз, глядящий на меня из-под чепца. Левая часть лица как будто была освещена свечой, прикрытой от сквозняка ладонью. 
Сначала подумал, это портрет (в кладовке хранились картины для оформления залов), но тут же понял, что она живая и двигается на меня. В мистическом романе можно было бы написать: «Он кинулся опрометью к выходу, напрочь забыв, зачем пришёл». Что‑то похожее произошло тогда и со мной. Я до сих пор помню этот жуткий глаз старухи — мутноватый, как у несвежей рыбы, рассерженный, как будто я пробрался в дом, чтобы выкрасть её фамильные драгоценности. В расширенном зрачке дрожал, надвигаясь, красный язычок свечи. Кстати, потом мы нашли в подвале старинный латунный канделябр с залитым в ножку свинцом, а ещё ржавые замки, ключи и деньги николаевских времён — серебряные, медные и бумажные. 
Второй раз я увидел её издали, когда относил упаковки к мусорным бачкам во дворе. Было около одиннадцати ночи. Иду обратно и мимоходом бросаю взгляд на второй этаж, где располагалась опочивальня купчихи. Кухонные работники давно ушли, после них я запер двери. Старуха стояла у окна и пристально смотрела во двор, где у неё когда-то были амбары со съестными припасами (купчиха держала на первом этаже лавку колониальных товаров: пряности, чай, сухофрукты, конфеты и т. д.). Видимо, высматривала воров, не доверяя сторожу. 
Третий раз я столкнулся с ней в коридоре напротив её комнат, которые она занимала до революции. В этот день электрик вешал над входом ретро-фонари. Было уже поздно. Дождавшись, когда он закончит, я закрыл дверь и вышел. С улицы заметил, что в одной из комнат забыл выключить свет. Вернулся и, громко покашливая и топая ногами, прошёл в дальнюю комнату. Щёлкаю выключателем, а он не работает. Собираюсь позвонить электрику, который внизу разогревал машину, и в это время в приоткрытую дверь замечаю, как по коридору проносится она! Купчиха была небольшого роста, полноватая, покрыта с головой старой шалью с разлохмаченными концами. Она прошуршала к себе в спальню, не касаясь ногами пола. 
Как я выскочил из дома, совершенно не помню. Секунду назад ещё стоял в комнате и щёлкал выключателем, и вот уже сижу в салоне «Приоры». Электрик, с удивлением поглядывая на меня, спрашивает, что там произошло. Я, отдышавшись, говорю, что свет не выключался, и показываю на второй этаж. И вдруг люстра в окне гаснет!

Странный случай на берегу моря
Было это лет пять назад в Черногории, где мы отдыхали. Утром взяли напрокат машину и поехали вдоль побережья. Перекусили в рыбном ресторане напротив живописного острова, на котором стоит монастырь, и решили прогуляться до президентского пляжа, подышать ливанским кедром. На пляже купался какой-то лысый мужик, загорелые подростки в выцветших шортах на берегу объяснили, что это и есть президент республики Монтенегро (так возвышенно местные называют свою страну), а они — его личная охрана. Мы ему помахали и направились к машине, которую оставили на стоянке наверху. 
Я немного отстал, фотографируя пейзаж. Сквозь хвою, краем глаза, заметил людей, сидящих на стене, сложенной из камня, и беззаботно болтающих ногами. Услышал детский смех и голоса взрослых. Стена, получается, нависала прямо надо мной. Думаю, хороший должен получиться кадр сверху: загорелые спины на фоне бирюзового моря! И поспешил туда. 
Быстренько вскарабкиваюсь сбоку на стену и вижу, что небольшая терраса над морем — это католическое кладбище. У самого края лежат дети разных возрастов и двое взрослых — мать и отец. Это была большая семья, погибшая в один день, видимо, в автокатастрофе. Я стоял оторопевший. Кто разговаривал здесь? Кого я видел? 
На стоянке, кроме нас, никого в этот полуденный час не было. Стояли только три пустые машины. Куда-то убежать люди, которых я видел, не могли — узкая тропинка лишь одна, вокруг заросли колючих кустов и отвесная стена. Всё это показалось мне странным. 
Что-то похожее произошло со мной в Калининградской области. Мы отдыхали в Балтийске, а самолёт обратно был рано утром. Где-то в пять выехали и… несёмся во тьме по дороге, обсаженной ясенями (их ещё местные называют «солдатами вермахта»). Все стволы опоясаны обручами, которые вспыхивают в свете фар. Мы совсем одни. И вдруг опускаемся в низину, заполненную холодным туманом. Два луча беспомощно шарят в белой завесе, и вот, когда машина начинает уходить вправо, я увидел солдат, стоящих вдоль дороги. Они были призрачные, полупрозрачные. Запомнился их потерянный вид. Выныриваем из тумана, и тут фары выхватывают из темноты каменные готические кресты старого немецкого кладбища. Жутковато стало. 

Приятель-невидимка
Был у меня в студенческие годы один приятель, который хорошо играл на гитаре. Записывал свои бардовские песни в домашней студии и кассеты друзьям раздавал. Потом наши дорожки разошлись. В конце 1990-х он перебрался в Москву, а лет через десять вернулся. Весной мы с ним случайно встретились на Бау­мана, я куда-то торопился, он тоже, зато обменялись телефонами. Наступила осень, пришла зима. Я вспомнил о нём, когда понадобился гитарист на новогодний вечер в одном кафе. 
Договорились о встрече на следующий день у Главпочтамта на Кремлёвской за час до выступления. Я подошёл без пяти шесть, заглянул внутрь, купил «Юность», полистал. Вышел на улицу. Зажглись фонари, но от метели было светло. Помню, какой-то пожилой мужчина, по виду — профессор, в пышной ушанке из рыжей собаки, выгуливал спаниеля, который мёл дорожку ушами. Пижонистый грузин, похожий на Кикабидзе, ожидая свою Ларису Ивановну, пританцовывал и дышал на руки без перчаток. Часы на Спасской башне глуховато пробили шесть вечера. Грузин сверился со своими часами, вздохнул и поднял воротник демисезонного пальто. На его приплюснутой кепке уже намело пушистый сугробик. Вдруг из пурги вынырнула старушка с ярко накрашенными губами. Подошла к Кикабидзе и спросила: «Вы Вахтанг?» Он втянул голову в пальто, жгучие глаза округлились. «Нэт, тётя, я — Пэтя», — сказал и припустил по улице. 
А приятеля всё не было. Я зашёл на почту погреться. Звоню, не берёт. Прождав полчаса, ушёл. Вечеринка прошла без него. На следующий день я ему снова позвонил. Спрашиваю, в чём дело, ты заболел? Нет, говорит, я был, но тебя не застал. Позвонить не мог, телефон забыл дома, а вот гитару прихватил. Конечно, я в недоумении. Начинаю уточнять, во сколько он был. Как утверждал мой приятель, он пришёл к Главпочтамту, как и договаривались, ровно в восемнадцать часов. Описал в деталях и мужчину в огромной шапке с собачкой, и напуганного грузина, убежавшего от старушки. Только меня среди них не оказалось. Я был в шоке. Мы как будто ходили с ним в параллельных мирах!
Через месяц встречаю своего сокурсника — нашего общего с гитаристом знакомого. Смеясь, рассказываю эту историю. Он слушает с каким-то недоверием и, наконец, перебивает: «Подожди, так он же умер этим летом». Я осёкся: как же так? Не может быть! Несколько раз порывался позвонить ему… Но так и не решился.