90 джазовых лет

В дни своего 90-летия Козлов мог бы рассказывать о многом — о подпольных концертах, о прорыве на советскую сценц, о борьбе с чиновниками. Но в этой беседе он сконцентрировался на одном, но ключевом для судьбы его ансамбля «Арсенал» эпизоде — истории о том, как благодаря дружеской помощи коллектив получил долгожданную фирменную аппаратуру, которая наконец позволила ему зазвучать в полную силу. 

— Алексей Семёнович, с днём рождения! Вас поздравляет вся страна, и наши читатели — не исключение. Интересуются: как Вы сегодня поживаете?

— (Смеётся). Скажи, нормально поживаю. В основном — нахожусь дома, читаю, беседую с Лялей. Мне невероятно повезло с такой женой!

— Поговорим об «Арсенале». Это же целая эпоха!

— Да… Но обо всём не расскажешь. «Арсенал» был создан в 1973 году, а в 1976-м стал штатным ансамблем Калининградской филармонии. Мы много гастролировали по всей стране, но в столице были под негласным запретом. 
И сегодня я хочу вспомнить о моменте, ставшем для нас переломным. Всё началось с Олимпиады-80. На неё в качестве журналиста и фотокорреспондента приехал из Западной Германии джазовый кларнетист Ганс Кумпф. Он пришёл на наше выступление в Театр эстрады, которое проходило в рамках так называемой Культурной Олимпиады (она шла параллельно спортивным событиям), а потом взял у меня интервью, сфотографировал и написал статью об «Арсенале». Она называлась приблизительно так: «Сорокалетний с солженицынской бородой». Хорошо, что он не подсунул в свою статью ничего антисоветского, ограничившись музыкальными проблемами. Эта статья потом сыграла положительную роль — Кумпф способствовал нашему приглашению на крупнейший европейский фестиваль в Западном Берлине. Но главным тогда стало то, что после Олимпиады нам наконец разрешили выступать в Москве.

Алексей Козлов с супругой Лялей Абсалямовой.

— Как Вам это удалось?

— В Министерстве культуры РСФСР была одна дама, курировавшая нашу филармонию. Жена крупного начальника из ЦК проф­союзов, независимая, не бюрократ. К «Арсеналу» относилась хорошо. Я пришёл к ней, получил поздравления с участием в событиях Олимпиады и посетовал, что в Москве нам ничего не разрешают. Она удивилась, позвонила при мне в Горком КПСС своему знакомому, Роберту Симонову. Тот заявил, что «Арсенал» — подпольный коллектив, играющий неофициальные концерты и оперу «Иисус Христос» на английском! Мы обомлели от таких устаревших данных. Она ему всё объяснила — что мы государственный ансамбль, с гастролями, с Олимпиадой. Он тут же пообещал исправить положение. Вскоре запрет сняли. Так мы преодолели ещё один барьер.

— А потом был Западный Берлин?

— Да, но сначала — страшная волокита с оформлением. И неприятность: меня вызвали в КГБ и сказали, что гитариста Игоря Дегтярюка, одного из моих ключевых солистов, не выпустят — у него в хипповые времена были «провинности». Это был удар. Пришлось срочно искать замену. Я пригласил саксофониста Валерия Кацнельсона, игравшего в концепциях Колтрейна. Но и с ним возникла загвоздка: в капстрану не выпускали тех, кто не бывал в соцстранах. Да ещё фамилия у него была Кацнельсон... Всё было против. Но произошло чудо — и калининградское, и московское КГБ в нарушение всех правил пропустили его.
И вот мы на фестивале. Вместе с нами — трио «Ганелин-Тарасов‑Чекасин» из Вильнюса. Увидел программку — на обложке моя фотография, сделанная Кумпфом! Организаторы выбрали её как знак того, что впервые на фестивале музыканты из СССР. Выступали мы в день под названием «The French Connection» — «Французская связь», вместе с французами. Скрипач Дидье Локвуд там был.
А потом — проза: на сцене нам элементарно некуда было включить инструменты! На джазовых фестивалях обычно акустическая музыка, а нам нужно три «комбика», а было два. Организаторы быстро арендовали всё необходимое. Ещё зал берлинской филармонии — «Караян-сарай» — уникальный, сцена в центре, публика со всех сторон, даже за спиной. Очень странное чувство.
Сыграли мы в основном мой джаз-рок-фьюжн. Для заключительного биса я выбрал эффектный и узнаваемый американский стандарт — «Work Song» Нэта Эддерли. Хотя у меня была заготовлена и другая вещь — моя собственная композиция на темы Прокофьева, объединяющая его «Гавот» и «Марш». Но в тот момент что-то подтолкнуло меня к более зрелищному, как мне казалось, варианту. Как я понял позже, интуиция меня подвела — следовало играть Прокофьева.
Публика приняла нас восторженно, и внешне выступление прошло с огромным успехом. Однако для критиков, заполнявших зал, существовал иной уровень оценки. Позже Ганс Кумпф прислал мне вырезки из немецкой прессы. Отзывы были сдержанными: без во­сторгов, но и без разгрома. Запомнилась одна фраза: будто «Арсенал» представил образец типичной американской джазовой сцены. В ином контексте это прозвучало бы комплиментом, но не в Западном Берлине конца 70-х, где царили сильные антиамериканские настроения. Местная аудитория и критики ценили атональный авангард, выражавший настроения немецкого андеграунда.
Мне даже стало легче, когда я узнал, что на том же фестивале годом ранее публика освистала дуэт самих Чика Кориа и Хэрби Хэнкока. На таком фоне мы отделались легко. А вот трио Ганелина пришлось немецкому андеграунду как раз по вкусу, и они выступили блестяще. На следующий день наша делегация отправилась в Москву, хотя фестиваль был в самом разгаре, а впереди были выступления Диззи Гиллеспи, Хэнкока, Кориа... Но послушать их нам не удалось — министерство оплатило только три дня.

От «штатника» к хиппи. 1974

— Но именно после этой поездки Вам удалось решить главную проблему — получить хорошую аппаратуру?

— Да, после возвращения я решил действовать. У меня был близкий приятель, Володя Зимянин (очень жаль, что его уже нет в живых, он был очень талантливым человеком — дипломатом, писателем, автором книги о Джавахарлале Неру из серии ЖЗЛ), сын секретаря ЦК КПСС по культуре Михаила Зимянина. Тот был человеком суровым, принципиальным, честным, во время войны руководил партизанами в Белоруссии. Я попросил Володю устроить неофициальную встречу.
Встреча произошла случайно. Я знал, что Михаил Васильевич поедет навещать сестру в больницу. Я подъехал туда же и дождался его у машины. Разговор был коротким. Он спросил: «Ну, как дела?» Я говорю: «Всё нормально. Но есть одно «но». Мы играем на паршивой советской аппаратуре, а фирменную дают только для зарубежных поездок». Я тогда додумался и добавил: «И чтобы нас не запрещали, потому что, когда запрещают, то, наоборот, становится больше антисоветчиков». Он задумался и сказал: «Хорошо, я распоряжусь».
И ведь сработало! Прошло месяца три, и меня «пригласили» (а не «вызвали», что было важно!) в Министерство культуры СССР к товарищу Ковалёву. Тот сразу спросил: «Ты что, накатал куда-то?» Я понял, что был звонок от самого Демичева, министра культуры, к которому обратился Зимянин. Я немного сблефовал, сказал, что это просто Михаил Васильевич, с которым я знаком, попросил помочь. Меня сразу отправили в отдел маттехснабжения, «святую святых», где делали заказы на валюту. Нам выделили десять тысяч инвалютных рублей — по тем временам приличная сумма. Мы с ребятами засели за список: усилители, колонки, микрофоны, синтезаторы, барабаны... Каталогов не было, собирали информацию где попало, боялись прогадать. Потом ждали заказ — он шёл из Японии, США, Германии. Ожидание было приятным.

— И «Арсенал» зазвучал по‑новому?

— Да, действительно, настоящая слава к нам пришла, когда мы приезжали на гастроли и выставляли эту классную аппаратуру. Всё по-другому зазвучало. «Арсенал» стал фирменным ансамблем. Мы ведь играли современную музыку, с вокалом. Сначала пели на английском, а потом перешли на русские тексты, аранжировки были мои.

— А как вообще жилось «Арсеналу» в те годы?

— Ездили по гастролям, подолгу, порой — по двадцать дней в месяц! У нас был свой автобус. Аппаратура ехала отдельно, её заранее устанавливали наши рабочие — настоящие фанаты своего дела, им отдельное спасибо. Мы приезжали на всё готовое. Так что я провёл на гастролях массу времени. А всё благодаря той аппаратуре, которую удалось получить!

«Арсенал». Молодёжный центр. Казань

— Совсем скоро состоится Ваш юбилейный вечер. Что планируете там исполнить?

— Да что-нибудь... Спою какую‑нибудь песню. «Тёмную ночь», например. «Ностальгию» обязательно сыграю. 

— Большое спасибо. Здоровья Вам! 

Фотографии из архива Алексея Козлова