Джаз как безусловная любовь

Анна Королёва — музыкант нескольких ипостасей, между которыми сложно провести границу. Виртуозно владеет саксофоном, буквально колдует над клавишными и взрывает музыкальную ткань мощным, невообразимого диапазона вокалом. Её джазовая карьера складывалась на рубеже 90-х и нулевых. В биографии — сотрудничество с выдающимися джазменами, награды и участие в фестивалях, насыщенная концертная жизнь и разнообразная дискография. 
В своём творчестве в качестве композитора и аранжировщика она смело миксует стили от барокко до кубинских ритмов, не боится экспериментов с классическими стандартами и занимается настоящей пропагандой архаического русского песенного фольклора.
Заряжающая на сцене и невероятно искренний человек в общении, после церемонии вручения премии «Звёздный билет» Анна ответила на вопросы нашего журнала.

Соло в шкафу
— Анна, о вас не так много информации. Расскажите о пути вашего призвания: вы родились в Краснодаре и росли в музыкальной семье. Последнее оказало влияние на выбор профессии?

— Именно так. У меня никогда не стоял вопрос, кем мне быть. Осо­знание того, что я музыкант, всегда было таким же естественным, как и осознание мира, в котором я живу.

— Ваши родители были связаны с джазом?

— У моей мамы — несколько профессий. Она — и музыкант, и литератор, и режиссёр в одном лице. Стояла у истоков Кубанского казачьего хора, в котором сама пела; писала песни, которые исполняла её же акустическая группа «Арника». В этой эстрадно‑джазовой линии они как раз познакомились с моим отцом. Папа — аранжировщик, бас-гитарист, писал аранжировки для оркестра Краснодарской филармонии, очень много преподавал.

— Вас, наверно, можно назвать закулисным ребёнком?

— В большей степени это связано с маминой работой. Мои самые яркие детские впечатления о том, как мама готовила большие городские концерты и мероприятия. Я очень любила, когда она брала меня с собой. Мама работала не только с музыкантами, но и с художниками, актёрами. Я обожала нырять в костюмерную, находиться в мастерской, где делали декорации и кукол. Это был портал в совершенно другой мир. Одно время мама проводила эстрадно-юношеский конкурс «Алый парус», в котором я тоже участвовала.

— Нотной грамоте обучались, как и положено, в музыкальной школе?

— В самой обычной, районной, куда поступила в семь лет. Но играть на фортепиано начала уже года в три. После музыкальной школы, которую окончила как пианистка, поступила в Краснодарское музыкальное училище имени Римского-Корсакова в класс саксофона. Там у меня был просто потрясающий педагог Юрий Николаевич Калинин — прекрасный музыкант и золотой души человек. 
Это был очень крутой период жизни — училище имени Римского-Корсакова. Мы, студенты, буквально дневали и ночевали там. Представьте картину: первый этаж, где располагаются классы духового отделения; по коридору с утра и до вечера все занимаются — каждый в своём углу: гаммы, этюды, всё на свете! Чудесный, волшебный такой, духовой дурдом!

    С Алексеем Козловым.   Фото Елены Белкиной. Из архива Анны Королёвой    — А как началась ваша джазовая история?

— Курсе на втором у нас появился джазовый факультатив, который вёл чудеснейший человек — Сергей Денисенко. Он приносил диски, рассказывал о джазовых музыкантах. Многое тогда произвело на меня ошеломляющее впечатление, хотя я с детства слушала Гленна Миллера и Джо Кинг Оливера, папа принёс пластинки, когда мне было пять лет. 
А потом произошло что-то совершенно невероятное. Я не могу сказать, что Краснодар — «джазовый» город. Но там, вдруг, образовался — на минуточку! — биг-бенд Георгия Гараняна. Случилось это благодаря Леонарду Григорьевичу Гатову, легендарному основателю краснодарского творческого объединения «Премьера». Трубач этого бенда, Валерий Юдин (кстати — музыкант первого подпольного состава «Арсенала» Алексея Козлова), пришёл однажды на урок Юрия Николаевича, услышал мою игру и буквально за ручку отвёл в оркестр. Георгий Арамович очень тепло меня принял, я могла с тех пор приходить на репетиции. У них была замечательная подсобка — узенькая совсем. В подсобке стоял шкаф, в который я периодически залезала, чтобы никому не мешать, и дудела там. В общем, я стала «шкафной» дочерью бенда Георгия Гараняна, который мне, в свою очередь, очень помогал: привёз из Нью-Йорка отличный мундштук и «ошейник» для саксофона, подарил сборник соло Чарли Паркера — я все их переиграла. Для альт-саксофониста это — осно­ва джазовой базы. Потом в Краснодар, в биг-бенд, приехал пианист из Новосибирска Евгений Серебренников. Мы много с ним зани­мались. Буквально за год он подготовил меня к поступлению в Москву, в Академию имени Маймонида. 
В столицу я и моя мама ехали вместе с биг-бендом. Помню, были у нас эти огромные челночные клетчатые сумки. Моя героическая мама оставила в Краснодаре практически всё, что было, и ради меня не побоялась всё начать заново. Перед отправкой мы сидели на сундуках с аппаратурой и белыми надписями «Биг-бенд Георгия Гараняна» и играли знаменитый Take the «A» train.

Птица счастья
— В Москве началась не только учёба, но и целая цепочка встреч, знакомств…

— Самые яркие события первых лет моей московской жизни связаны с легендарным джазовым клубом «Синяя птица». Он также фигурирует в биографических рассказах очень многих джазовых музыкантов, в том числе — Алексея Козлова. В «Синей птице» я познакомилась с Юрием Саульским, который меня поддержал — вместе с продюсером Михаилом Грином пригласил меня-первокурсницу участвовать в джазовом фестивале в саду «Эрмитаж», что было равносильно полёту в космос. Там же, в «Синей птице», случилось знакомство с пианистом и композитором Димой Илугдиным, моим обожаемым товарищем и другом, автором фантастически красивой музыки, двенадцать лет игравшим в «Арсенале». Однажды он пригласил меня послушать в «Синей птице» «Арсенал» и Алексея Козлова. Это был такой кайф! Музыка Алексея Козлова оказывает невероятное воздействие. Каждый раз, как в первый, он приводит слушателя в самое лучшее состояние, самое лучшее настроение. Истинный музыкант в самом глубоком значении этого слова!
Я помню, как впервые пришла к нему домой. Он открыл для меня мир истории джаза и музыки в целом. Алексей Семёнович — настоящая ходячая музыкальная энциклопедия. Потом мы начали вместе играть в клубе «Форте» на Большой Бронной в Москве, были моменты, когда я заменяла его в «Арсенале». Алексей Семёнович — мой учитель, старший товарищ. Он — легенда, которой я бесконечно преклоняюсь. А какая у него была мама! Невероятной силы женщина! Однажды он рассказал о книге, которую она написала. Читала её, не отрываясь! Я очень люблю супругу Алексея Семёновича Лялю Абдурахмановну Абсалямову. 

— Я вас слушаю — путь был как будто гладкий. Неужели ничего не приходилось преодолевать?

— В жизни просто не бывает никогда. Но, во-первых, мне все­гда очень хотелось в Москву, во‑вторых — приоритетом всегда было служение музыке. Ради него все трудности ты претерпеваешь как должное. Они в жизни были и есть, но сами по себе порядка настолько не романтичного, что не стоит говорить об этом в интервью. Это как сор, из которого у Ахматовой «растут стихи». Бог даёт испытания по силам. Вся жизнь — это постоянное балансирование на канате. Без этого — никакой драматургии. 

Свобода и закон
— Вас трудно идентифицировать, у вас так много ипостасей. Для вас самой в них есть какая-то иерархия? Кто вы в первую очередь: композитор, саксофонистка, вокалистка?

— Как музыканта, меня много лет растил и воспитывал в числе прочих и Владимир Чекасин. Его я считаю «музыкальным отцом». Он — свободный импровизатор, имеющий академическое образование. Нужно чётко понимать: чем свободнее импровизация — тем жёстче законы. Для построения импровизации необходимо знать основы академической композиции. Ничего «от винта» не бывает. Если провести аналогию с литературой — невозможно написать рассказ или пьесу, если нет сюжета. В музыке сюжет — это зерно темы. Но можно развить её просто, а можно — совсем не просто. Поэтому есть композиторы, которые пишут, а есть музыканты и импровизаторы, которые играют. А есть люди, которые в себе это соединяют. Я стремлюсь к такому синтезу. Нет отдельных частей меня. Всё — в одном.

— Вы заговорили об импровизации. Правильно я поняла, что это не самозабвенный экстатический процесс, а ремесло и знание? 

— Конечно. Если убрать мистическую часть процесса, это — большой труд. 

— Но ведь кто-то умеет импровизировать, а кто-то — нет. 

— Я уже больше семнадцати лет преподаю джазовую импровизацию и хочу вам сказать, что, если человек способен разговаривать, значит, он способен и импровизировать. Моя главная задача — разбить миф о том, что не каждый может это делать. Импровизация — это, прежде всего, вариация, разговор на определённую тему. И для такого разговора существуют инструменты — «слова», правильно? Чем больше ты знаешь слов, тем больше ты можешь сказать. 

— То есть, создавая творческий продукт, вы на самом деле отталкиваетесь от конкретной задачи? Понимаете, что в итоге должно получиться и для какой аудитории? И потом только ловите идеи «из эфира»?

— Я думаю, что творческий человек — проводник, который пропускает через себя информацию. В этом смысле я как слуга — что диктуют, то и должна быстренько записать. Ведь что такое искусство? Это реакция человека на жизнь. Мы читаем и слушаем то, что любим. Это наше эмоцио­нальное топливо. Концепция появляется, когда «реакций» становится несколько. Уже потом я смотрю на стиль. Я люблю, когда проявляется широкая стилистическая амплитуда. Иногда так и происходит — что-то приходит «от винта» и из воздуха, надо только успеть записать или сыграть. Где-то надо додумать, подождать. В итоге — случается композиция. И потом эти композиции складываются в ожерелье. И ты понимаешь: вот это уже программа или диск. 

Стили как дети
— Вы говорили, что не делите музыку на стили. Но ваш последний альбом Timeless отсылает к барочной музыке, а до того вы выпустили диски «Песни Русского Севера». Как, кстати, этот интерес возник? 

— Интерес к фольклору был во мне с детства. Мамино воспитание повлияло. Она пела в казачьем хоре. Дома у нас была библиотека не только художественной литературы, но и альбомов народных промыслов. Я никогда не чувствовала влияния моды в этом вопросе. Меня всегда интересовал именно аутентичный неэстрадный фольклор, то, что было собрано в экспедициях. Ещё в 80–90-е живы были носители той традиции. Слава богу, сейчас можно найти уникальные материалы по фольклору на сайте «Культура.РФ». Но вы не представляете, сколько их пропадает в архивах — государственных, частных… Это — национальная беда. Этим надо очень серьёзно заниматься. Каждому человеку, у которого имеются оригинальные записи, стоит задуматься о том, как передать их людям. А вдруг кто-то узнает в них голоса своих предков, услышит свою деревню? Хочется призвать всех, у кого есть эти драгоценные материалы: не стоит ждать чего-то, нужно публиковать их, хоть в соцсетях, хоть от своего имени. Я, к счастью, нахожу такие группы в том же «ВКонтакте». 
По поводу того, что я не делю музыку на стили — это так же, как не делишь на «своих» и «чужих» собственных детей, но при этом понимаешь, что нужно каждому в отдельности. На самом деле, это осознанная история. «Песни Русского Севера» — реакция на экспеди­ционные записи. Timeless — любовь к барокко, всей академической музыке и кубинским ритмам, «Антигравити» —свобода импровизации.

— Вы выступаете на сцене вместе с дочерью Ланой. Материнство как-то повлияло на ваше творчество?

— Конечно. В искусстве всегда раскрывается тот опыт, который ты испытываешь. После рождения Ланы на ходу начали сочиняться всякие песенки, сказки. «Фольк­лор» пошёл. Когда дочке было пять месяцев, я записала её голосок на айфон, в нём прочиталась мелодия. Вместе с моим коллегой барабанщиком Вартаном Бабаяном мы записали к ней аккомпанемент. Так появилась композиция «Малютка Лана», которая вошла в альбом «Воздух времени». Лиза Скворцова – гениальный режиссёр-аниматор, автор «Колыбельных мира», нарисовала к нему обложку: открытый гитарный кофр, и из него выглядывает личико ребёнка. С четырёх лет дочка уже участвовала в моих концертах. У нас даже не дуэт семейный, а целое трио — вместе с моей мамой. 

    Анна Королёва в дуэте с дочерью Ланой. «Песни Русского Севера».     Фото Марата Мугинова. metshin.ru

Джаз жив в музыкантах
— Как сегодня выглядит для вас джазовая карта России? До сих пор в отношении Казани живо определение «город Лундстрема и “шанхайцев”»… Есть ещё интересные точки?

— Во-первых, хочу сказать, что личность Лундстрема — легендарное явление. Он повлиял абсолютно на всех джазовых музыкантов страны разных поколений. Места определяют люди. Именно они создают коридоры, по которым приходят следующие поколения музыкантов, творящие новые явления. Надо смотреть не на места, а на музыкантов, слушать кто что играет. Интересоваться тем, что происходит здесь и сейчас. Джаз живёт в музыкантах, которые его играют. Надо их поддерживать, а не блокировать возможность реализации. 

— Что бы вы посоветовали молодым, которым важно найти своё место в джазе?

— Нужно крутиться в музыкальной тусовке, входить «в круг» — посещать джем-сейшны и играть на них. Поддерживать и звать к себе своих коллег, создавать страницы в соцсетях и сделать для начала хотя бы одну профес­сиональную запись. 

    Фото Марата Мугинова. metshin.ru    — На фестивале вы выступали в тандеме с поэтами-участниками. Как вы относитесь к синтезу слова и музыки?

— И музыка, и литература — очень мощные языки искусства. И абсолютно самодостаточные. Для того чтобы эти языки находились в диалоге, нужно точно понимать, кто разговаривает, а кто слушает. Музыкант должен реагировать на слово так, чтобы его подчеркнуть, а не зачеркнуть. Эмоционально его окрасить. Тогда текст становится более рельефным. Иначе можно всё испортить. 

— Насколько я знаю, вы сами были вольнослушательницей лит­института. Вы пишете?

— Да, пишу и публикуюсь, но под псевдонимом своей бабушки, и меня практически невозможно идентифицировать. Я пока не готова этим делиться. Пусть пройдёт время. А вот моя мама, Татьяна Королёва, — она как раз издала уже три книги — «Волшебные туфельки Джульетты», «История говорящего барабана», «Зеркало Мальвины». Сейчас работает над четвёртой. 

«Аксёнов-фест» — 
это роскошь общения

— Расскажите, как случилась эта история со «Звёздным билетом»?

— Я до сих пор сама не поняла. Ещё давно благодаря Алексею Семёновичу Козлову мне посчастливилось лично соприкоснуться с Василием Павловичем Аксёновым. Это было в ЦДЛ во время его литературно-театральных представлений, как называла их Зоя Богуславская. Осознание того, что тебе довелось соприкоснуться с такой личностью, равно осознанию, что судьба предоставила большой аванс. Потом произошло моё знакомство с Ириной Николаевной Барметовой, бесконечно вдохновляющим человеком, на которую я равняюсь. Меня приглашали участвовать в «Аксёнов-фесте» ещё в самый первый год работы премии «Звёздный билет». 
Сам фестиваль — огромное событие, возможность знакомства и общения с талантливыми людьми. Открытием нынешнего года стал для меня Театр «Сдвиг». Очень понравилось работать с режиссёром Михаилом Волконадским, актёром Ильнаром Сафиным. А какие замечательные коллеги-лауреаты — Катя Златорунская, Сергей Скуратовский!

— Вы хотите сказать, получение премии было для вас неожиданностью?

— Меня позвали приехать и поиграть. Но когда стали готовить церемонию, то всё было уже понятно. Один из моментов, который меня способен по‑настоящему обрадовать и согреть, это — талант людей. Это — божий подарок. Мне важны люди. Знакомство с их произведениями. Живое общение. Для меня это — ценность. И мне не хочется думать в другую сторону. Всё, что нас объединяет в искусстве, это — безусловная любовь. Когда нет этой безусловной любви, тогда и закрадываются моменты, которые отнимают энергию творчества. А на самом деле истина — безусловная любовь и талант. Искусство призвано возвышать душу. 
А ещё я очень люблю Казань! Когда я впервые здесь оказалась, то огромное впечатление на меня произвёл Кремль, где под одним небом — купола мечети и православного собора. Казань — одновременно и тёплая, и сильная. Очень талантливый город с историей и красивыми людьми. Сюда нужно специально приезжать, чтобы несколько дней просто гулять и впитывать энергию и культуру.

— Спасибо вам за знакомство и разговор. Казань вас всегда ждёт!