Лена, клавиши и шуруповёрт

Фото Юлии Калининой

Елена Лось родилась в 1989 году. С 1994 года училась в Средней специальной музыкальной школе (колледже) при Казанской государственной консерватории по классу фортепиано, затем — в самой консерватории и аспирантуре.
С пяти лет выступала с оркестром, в семь лет — дала первый сольный концерт.
В списке конкурсов пианистки более десяти состязаний, среди них — Международный конкурс пианистов имени Скрябина в Гроссето (Италия), Международный юношеский конкурс пианистов имени Рахманинова во Франкфурте-на-Майне, Первая премия престижного Первого Всероссийского конкурса музыкантов. С успехом выступала в Германии, Венгрии, Чехии, Италии, Франции, Швеции, Швейцарии, Японии, а также во многих городах России. Является обладателем трёх грантов Президента Российской Федерации.

Пианистка — профессия не менее романтическая, чем даже балерина. С раннего детства — аскеза, отказ от многих будничных радостей «нормальных» детей. Бесконечные гаммы — вверх и вниз — как бег по лестнице. Часы за роялем и мозоли на пальцах. Да — и никакого маникюра. Одним словом — удел существ неземных. На первый взгляд. Так ли это на самом деле? 

Читая биографии и интервью известных женщин-исполнительниц, можно убедиться в обратном. Португальская пианистка Мария Жоау Пиреш, к примеру, мать шестерых детей, любит печь хлеб и делать сыр. Продолжает концертировать, но не отказывается от простых повседневных дел. И в этом, вероятно, есть проявление ЖЕНЩИНЫ.
Героиня нашего номера — известная казанская пианистка Елена ЛОСЬ. В плеяде молодых представителей казанской фортепианной школы — яркая звезда. Меломаны хорошо знают её как солистку Камерного оркестра La Primavera, исполнительницу сложных программ в сопровождении Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан, камерного музыканта. Мы побеседовали с ней о жизни в творчестве, коснувшись и темы музыки в жизни женщины.

Лестница без перил
— Уже в семь лет вы дали первый сольный концерт. Неужели в таком раннем возрасте было желание заниматься музыкой?

— Конечно, было желание! Был прекрасный педагог, Марина Васильевна Сухаренко, родители‑музыканты. На том концерте я исполняла «Детский альбом» Чайковского, мне после подарили кучу всяких игрушек. Забавно сегодня об этом вспоминать…

— Как впервые проявились музыкальные способности?

— Об этом очень любит рассказывать моя мама. Она — скрипачка, педагог, часто занималась дома, и скрипка постоянно была у меня на виду. Я брала её и пыталась подбирать мелодии знакомых песенок, издавая при этом ужасные звуки. Года три мне было. Однажды родителям это надоело, и к тому моменту, когда я возвращалась домой из садика, скрипку прятали внутрь стиральной машины. 

— Значит, до начала занятий на фортепиано вы уже «владели» игрой на скрипке…

— Ну, если можно так выразиться. (Смеётся.) Когда мне исполнилось четыре года, мама отправила меня в Детскую музыкальную школу, в которой сама работала, к своей коллеге, именно в класс скрипки. Папа — профессио­нальный баянист — тоже пытался учить на баяне. Но там сразу не пошло. Не хватало сил на меха — какие силы в пять-шесть лет? В музыкальной школе я неожиданно для себя открыла, что скрипка — инструмент сложный. Бесконечно болели пальцы от струн.  До сих пор не могу представить, как можно играть на этом инструменте, хотя мой муж — скрипач, артист Государственного академического симфонического оркестра Республики Татарстан. Спустя полгода мучений меня перевели в класс фортепиано, и в пять лет отвели поступать в подгруппу Средней специальной музыкальной школы при консерватории, в «десятилетку».

— Помните свои ощущения, когда впервые оказались в «кузнице вундеркиндов»?

— Вы знаете — как вчера. Поначалу мама не оставляла надежды отдать меня в класс скрипки и привела к педагогу Адиле Ибушевой, человеку с сильным волевым характером. Но и я была очень упряма. Первое, о чём попросила меня Адиля Адиповна, было: «Девочка, покажи, пожалуйста, ручки?» А я в ответ: «Нет, не покажу», и спрятала их за спину. Тогда решили, что меня лучше отдать в класс фортепиано к ведущему в те времена педагогу Марине Васильевне Сухаренко. Но та сказала, что берёт только мальчиков. Как раз в тот момент я крутилась поблизости, успела собрать компанию мальчишек, и мы полезли по лестнице на второй этаж. Но не по-человечески, а с обратной стороны перил. Когда Марина Васильевна это увидела, то согласилась меня посмотреть — разглядела характер. Попутно выяснилось, что со слухом у меня всё в порядке — он абсолютный, и способности есть. 

Учителя
— Марина Васильевна Сухаренко была легендарным педагогом, из её класса вышло немало лауреатов. Как проходили уроки в её классе?

— Она была очень эмоциональна. Её голос можно было слышать сразу на входе в школу. Но мы, дети, этого не боялись. Уроки проходили не скучно, мы постоянно находили в исполнении какие-то краски. Такого понятия, как расписание, вообще не было, могли и каждый день заниматься. 
В старших классах случилось моё знакомство с великим пианистом и педагогом, профессором Московской консерватории Николаем Арнольдовичем Петровым. Я ездила к нему на уроки в Москву.

— Не было ли желания поменять город и поступить в его класс? 

— Желание было, но вместе с родителями мы решили, что переезд в Москву тогда того не стоил бы. Николай Арнольдович — концертирующий пианист, а «играющие профессора» — это такой вариант, когда ученики большую часть времени принадлежат сами себе. Занятия происходят «наездами». Для меня было намного удобнее приезжать к нему и заниматься, тем более он никогда не возражал. Его уроки имели огромное значение, а советы помогли в принятии важных и непростых решений. Благодаря Николаю Арнольдовичу в определённый момент я решилась поменять педагога, и теперь понимаю, насколько это был правильный шаг. 

— Смена педагога — это довольно расхожий момент в биографии многих музыкантов. Почему это иногда происходит?

— Во-первых, хочу сказать, что очень благодарна Марине Василь­евне Сухаренко за всё, что она мне дала в моём становлении. Я не считаю, что во всех случаях обязательно менять педагога. Но всегда полезно посещать мастер‑классы, уроки других музыкантов. Это даёт свежий взгляд. Любой педагог слышит по-своему и что-то может упустить. 
У Николая Арнольдовича были хорошие приятельские отношения с профессором Казанской консерватории Эльфиёй Вафовной Бурнашевой. Он настоятельно рекомендовал продолжить учиться у неё. Мнение этого музыканта перевешивало все внутренние сомнения. В старших классах, чуть ли не в середине учебного года я начала заниматься с Эльфиёй Вафовной. Официально перешла к её ученику, Евгению Владимировичу Михайлову. С первого урока буквально влюбилась в то, как он преподавал. С тех пор у меня было как бы два педагога. Всегда была возможность ходить на уроки к ним обоим. 

— А чем ценны форматы мастер-классов со «звёздами»?

— Начну издалека. Как‑то я приехала на Международный конкурс пианистов имени Рахманинова, который проходил во Франкфурте-на-Майне. В жюри работал легендарный профессор Григорий Исаакович Грузман, которого все очень боялись. Он мог за одну ноту, сыгранную «неправильно», порешить судьбу любого таланта. После конкурса, на котором стала лауреатом, я решила к нему подойти за «ценными указаниями». Он сказал очень много хороших слов о моей игре, но добавил: «С такой 28-й сонатой Бетховена на конкурсе Королевы Елизаветы вы бы пролетели сразу!», и заявил, что я срочно еду к нему, и мы занимаемся Бетховеном… На его уроке я открыла для себя вещи, о которых в нашей отечественной традиции исполнения, быть может, никто не знал, и не знает. А однажды я играла сонату Гайдна перед Николаем Арнольдовичем Петровым. После одной фразы он меня остановил, гневно приподняв брови: «Ты что?! Как так можно? В этом месте у тебя должен занавес опуститься и открыться заново — другие актёры на сцене!» А ведь, казалось бы — там была обычная пауза… Это к слову о том, чем отличаются уроки мастеров. Но таких открытий было немало и на уроках Эльфии Вафовны — она всегда открывала ноты, как книгу. Очень горжусь, что у неё училась! Горжусь, что училась и продолжаю до сих пор учиться у Евгения Михайлова. Он, кстати, всегда учил тому, что перед конкурсом или ответственным выступлением нужно показать готовую программу человеку со стороны, чтобы услы­шать объективные замечания. 

В Концертном зале имени П. И. Чайковского. Москва. Фото из архива Елены Лось

Приговор от Чайковского
— По поводу конкурсов — бытуют разные мнения. Первый конкурс в вашей жизни был в возрасте девяти лет — молодой организм, детская психика. Каковы были ощущения?

— Самый первый мой конкурс был в Чехии. Воспоминания остались совершенно радужные, хотя я очень переживала, ведь Марина Васильевна очень щепетильно относилась ко всем нюансам и деталям в игре. Помню, как доиграв второй тур, я вышла со сцены абсолютно красная от стыда — не додержала до конца финальный аккорд. Было ощущение, что меня расстреляют. Но Марина Васильевна обняла меня, похвалила, а я вдруг начала «каяться» — не додержала ведь аккорд! И тут Марина Васильевна давай на меня кричать: «Как не держала?!» (Смеётся.) Но впечатлений было море — я первый раз увидела Европу, в качестве приза мне подарили огромную вазу богемского стекла, чуть не с меня ростом. 

— Какой конкурс стал для вас самым важным?

— Несомненно, Первый Всероссийский конкурс музыкантов, очень серьёзный, — преемник Всесоюзного конкурса. В списке его лауреатов одни великие исполнители. Победа на этом конкурсе — это практически «билет» на конкурс имени Чайковского. Но я после своей победы благополучно сломала ногу и на конкурс Чайковского решила не ехать. К тому же, времени на подготовку оставалось совсем мало, хотя можно было себя попробовать, конечно. 

Репетиция в Концертном зале De Doelen. Роттердам. Фото из архива Елены Лось

— Но может ещё не поздно? Вообще, в конкурсах важен возрастной ценз?

— На серьёзных конкурсах участников возраста 28 + воспринимают уже немного настороженно. Будем говорить прямо: конкурс — это открытие новых имён. Да, ты можешь поехать на конкурс и в тридцать лет, но тебя будут рассматривать уже вторично. Даже если здорово сыграешь, то скажут: ты состоявшийся музыкант, зачем тебе конкурс? Мы лучше посмотрим на молодых, которых можно «раскрутить». Если наблюдать за конкурсом Чайковского, то уже на втором туре можно заметить участников, которых не допускают в финал, хотя могли бы. Как правило, у них за спиной впечатляющий список побед и контракты с импресарио, так что сразу становится понятно, почему их не взяли. 
Человек, побеждающий на конкурсе Чайковского, получает, с одной стороны, гарантированную карьеру, с другой стороны, это немножко «приговор». Первые года четыре ты вынужден отрабатывать просто бешеный гастрольный график. Так что, может, и хорошо, что я не поехала. Зато теперь у меня — семья, дочь. 

Фото из архива Елены Лось

— Вы много поездили в качестве солистки. Кто занимался организацией гастролей?

— В основном это были приглашения после участия в конкурсах. Всех залов не перечислить. Играла в Италии, Голландии, Германии. В Европе очень распространено, когда на конкурс приходит человек и выбирает из победителей того, кто понравился. Потом эта цепочка приглашений уже продолжается во время туров.

— Вы уже много лет — артистка Казанского камерного оркестра La Primavera. А нет желания вернуться в «большой спорт» — исполнять с большими оркестрами серьёзные программы в качестве солистки?

— Я думаю об этом. Амбиции, конечно, есть. Другое дело — нет конкретных дат. Среди моих по­друг-пианисток, кстати, есть такие мамы, которые спустя полгода после появления ребёнка уже выкладывают записи из какого‑нибудь «Карнеги-Холла». Но это не про меня. Моей дочке пять лет, и только теперь у меня начинает появляться время на себя, когда я начинаю больше заниматься. Первый год — просто не занималась. Ребёнок занял всё свободное время. И знаете — мне не стыдно. 
Вернуться в режим солирующего исполнителя, конечно, хотелось бы. Но и Рустем Юнусович расслабиться не даёт. С оркестром La Primavera мы исполняем практически все фортепианные концерты, которые можно сыграть с камерным составом — Моцарта, Гайдна, Шостаковича, Шнитке, Яхина, современного композитора Капустина. Но, конечно, мне очень не хватает Рахманинова с Прокофьевым, которые можно исполнять только с симфоническим оркестром.
В нашем оркестре я и солистка, и оркестрант, на мне все партии фортепиано и клавесина. Мне это очень интересно. Я — счастливый человек. Есть поговорка: найди любимое дело, и тебе никогда не придётся работать. Это про меня. 

— Если снова говорить о сольной карьере — в мире исполнители делятся по нишам: кто-то играет Моцарта, кто-то — великий интерпретатор Шопена, и так далее. Кого любите и хотите исполнять вы? Есть в вашем исполнительском творчестве конёк?

— Конечно. Есть произведения, которые я хочу играть, и те, что я, к счастью, могу себе позволить больше не играть. В первую очередь люблю русскую музыку XX века — Прокофьева, Рахманинова, Скрябина, Метнера. Баха и Моцарта очень люблю, несмотря на то, что это совершенно другое. Чего не хочется категорически — играть Бетховена. Никогда не получалось попасть «в точку». Бывает, начинаешь играть и знаешь, что в этот момент происходит в музыке — как в театре на сцене. А здесь — ну не дал Бог! Мой педагог, Евгений Владимирович Михайлов, — лучший исполнитель музыки Скрябина сегодня. Как-то я его спросила: «Как это получилось?» На что он ответил: «Да просто мне нравится». Вот и я думаю — играть нужно то, что любишь. 

Фото Юлии Калининой

Дочки-матери
— Моцарта изумительно исполняет Марта Аргерих — потрясающая пианистка, неотразимая женщина, не в этом ли секрет? Насколько фортепиано — «женский» инструмент?

— Для меня — нисколько не женский. Наверно поэтому я гораздо реже исполняла романтическую музыку. Да и Марта Аргерих — когда она играет, это не просто женщина, а какая-то божественная субстанция. Словно сам композитор садится за рояль. При этом она — совершенно земной человек, я смотрела несколько раз видеозаписи с её интервью. Марту Аргерих я, кстати, очень люблю. Выяснилось, что её очень любит и дочь. До определённого момента она не могла засыпать по-человечески. Первый год мы просто с ума сходили. А однажды я решила включить ей вторую часть соль-мажорного концерта Моцарта, и она стала так сладко уходить в сон! Мне кажется, я могу сыграть этот концерт с закрытыми глазами — столько раз слышала его в исполнении Аргерих. 

— Ваша дочка Виктория уже проявляет способности?

— Они только начинают проявляться. Недавно она солировала на треугольнике в Детской симфонии Гайдна, которую исполнял Молодёжный симфонический оркестр Республики Татарстан на своём юбилейном концерте. Как же я этим горжусь! С каким рвением она играла! 

— Вы уже отдали её обучаться музыке? Выбрали инструмент?

— Есть поговорка: ленивые родители — счастливый ребёнок. Но… Конечно, мы уже отвели её на подготовительные курсы в «десятилетку». Раз в неделю она ходит на сольфеджио, ритмику, хор. Специальность пока не выбрали. Но сама для себя Вика уже решила, что пойдёт с папой работать в Госоркестр. Ей нужна «жёлтая скрипочка», и она будет сидеть рядом с ним за одним пультом. Было забавно, как мы отдавали её в подгруппу — у нас возникла чёткая ассоциация с последней частью «Гарри Поттера», когда выпускники Хогвартса приводят туда своих детей. На родительское собрание пришли родители — ребята из Госор­кестра, Оперного театра, оркестра La Primavera. Все приятели, как минимум. Трогательно, что люди дорожат своим опытом, музыкой. 

Мама героини публикации — заслуженный работник культуры РТ, 
преподаватель Детской музыкальной школы № 11, художественный руководитель 
Молодёжного симфонического оркестра РТ Светлана Геннадьевна Лось. Фото из архива МСО РТ

— Ваша мама, Светлана Лось, известный в городе преподаватель скрипки, художественный руководитель Молодёжного симфонического оркестра Татарстана под патронажем Александра Сладковского. Благодаря Светлане Геннадьевне и её коллегам — педагогам музыкальных школ — коллектив ежегодно пополняется новыми талантами. Его высокий уровень за 10 лет покорил слушателей Татарстана, России, ­европейских стран — журнал «Казань» писал об этом. Сложно быть дочкой легендарного педагога?

— Мы с мамой обе — темпераментные личности. Постоянно увлекаем друг друга — и музыкой, и творчеством, и даже готовкой. Мама — потрясающий педагог. Я наблюдаю, как она работает с детьми, как вовлекает их в непростой процесс — это просто поражает! Никогда она не перестаёт думать об учениках, может с утра и до ночи заниматься. В моём детстве постоянно сидела на моих уроках, записывала всё, что говорил педагог. 

— Вам не мешало это воспринимать её как маму?

— У нас всегда были «деловые», творческие отношения. Мама прекрасный музыкант. Она чувствовала, когда и что сказать, когда лучше не вмешиваться. Поддержка мамы стала для меня определяющей. Она «вела» меня до определённого момента. Но и вовремя отпустила. Также вовремя она умеет отпустить и учеников. Бывает, приходит к ней даровитый ребёнок, но приходит время, и у неё хватает мудрости сказать: «Я уже всю себя вложила, попробуйте теперь позаниматься у другого педагога». А не так чтобы: «Это — мой ребёнок, на котором я буду зарабатывать славу». Мне кажется, это очень достойное человеческое качество. Многие мамины ученики уехали учиться в Москву, уже работают в известных оркестрах. Благодаря тому, что она вложила в них в детстве и направила дальше, они достигли таких высот. Горжусь своей мамой очень!

Дом для рояля
— Чем вы в жизни увлекаетесь? Или всё время занимает музыка?

— Последние годы нас с мужем невероятно увлекает строительство дома. Мы очень долго и мучительно строили, и наконец построили! Проект, можно сказать, полностью наш. И — чем я особо горжусь — вся внутренняя и частично внешняя отделка произведены нашими руками. Полы, потолки, штукатурка. 

— Что — прямо буквально вашими руками? С кисточкой?..

— Со шпателем, с шуруповёртом, с дрелью.

— Подождите: то есть, теми самыми руками, которыми играете Метнера, вы клали штукатурку?

— С большим удовольствием! Более того — теперь я могу отличить друг от друга саморез, анкер, болт, шуруп. 

— Стройкой занимаетесь в свободное время?

— Обычно в те моменты, когда мама звонит и говорит: «Приво­зите Вику, отдохнёте». Так и отдыхаем. 

— Делать всё своими руками было желанием или вынужденной мерой?

— Во-первых, в определённый момент мы поняли: если хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам. В основном получается. Во-вторых, оказалось, это такой интересный творческий процесс, что мне кажется, если бы я не стала музыкантом, то стала бы дизайнером. Мне очень нравится переделывать старую мебель. Уже переделала стулья. В планах — шкаф и столик. Нет такого, чтобы мы купили мебель и просто её поставили. Она вся переделанная, доработанная. 

Фото Юлии Калининой

— А какой стиль предпочи­таете?

— Начинали с «прованса», но получилась классика — не хватает пока деталей. Сейчас проектируем комнату в скандинавском стиле. 

— Лена, но всё-таки — как же руки? Разве не следует их беречь?

— В прошлом году муж подарил мне электрическую пилу. До того, как строиться, мы сломали на участке старый дом, осталось очень много дерева, которое мы в разных целях использовали. Стеллажи, например, делали. Как-то раз я целый день пилила эту древесину, а на следующий день нужно было играть с оркестром фантазию «Шурале». И вот руки-то у меня гудели. Фантазию, в целом, сыграли хорошо, но я решила, что впредь лучше так не экспериментировать. 

— Занимаетесь вы обычно дома?

— Да, у меня дома рояль. И выбор в пользу дома отчасти был продиктован тем, чтобы было личное пространство, без соседей за стеной.

— Елена, спасибо за интересный живой разговор! Мы очень ждём концертов с вашим участием! Пусть стены построенного дома помогут осуществиться всем амбициозным планам вашей талантливой творческой семьи!