Рустем Валиахметов: «Мы показываем то, что видели сами и хорошо знаем»

Один из первых частных музеев Казани, «Музей соцбыта», входит сегодня в «топ» наиболее популярных мест, посещаемых туристами города. Наше знакомство с ним начиналось без малого десять лет назад, ещё до официального открытия, когда вся коллекция артефактов советского времени находилась в подвале-студии её собирателя Рустема Валиахметова. Во время литературно-музыкального фестиваля «Аксёнов-фест» вместе с редакцией это место посетил писатель Евгений Попов, передавший в дар будущему музею джинсовую куртку Иосифа Бродского.

Выйдя однажды буквально из андеграунда, сегодня музей имеет свои филиалы в разных городах России, Турции и Европы. О том, как казанский «социалистический» бренд завоевал мир, рассказывает сам его создатель.

«Ты помнишь, как всё начиналось?..— Мой адрес — Советский Союз»

Я родился в Казани, на улице Гагарина, в хрущёвках. Помню высокий дом, гаражи, солнечные улицы, ближайший перекрёсток, куда мы бегали за мороженым, озёра на месте Парка Победы. Выезд в центр города обязательно включал проход по Баумана с кафе «Сказка». Казань моего детства — это «Лунапарк», цыгане около ЦУМа, которые продавали жвачку «Лёлек и Болек». 

Потом мы с семьёй родителей объехали весь Советский Союз, папа был военным. Из Абхазии нас могли перебросить на Северный Ледовитый океан. Заходя тогда в разные магазины, я видел, что везде продаются одинаковые товары — игрушки, канцтовары, ластики по цене в одну копейку. Это всё объединило наше поколение.

Когда учился в средних классах, жили в Кирове. Там было модным заниматься спортом, качать бицепсы. Самые видные парни ходили с полусогнутыми руками. Приезжая в Казань, я видел много короткостриженых ребят, которые колючими взглядами оценивали идущих мимо, улицы с надписями типа «тукаевские». Хотя и в Кирове было деление на районы. Наблюдал странные танцы в кругу этих ребят в парке Горького. Вот такой примерно запомнилась Казань. Она жила по принципу, что не надо качать мускулы, достаточно иметь монтажку в рукаве телогрейки.

Окончательно в родной город я вернулся уже после армии, когда возобновил учёбу в КГУ. В 1991 году в последний год существования Советского Союза был студентом юрфака. Тогда уже ощущалась поступь Запада. Исчезала целая эпоха. Хотя империи ведь никогда в никуда не уходят. А Советский Союз был империей со своей накопленной историей.  Хотелось что-то оставить на память, сохранить те эмоции. Мне подумалось, почему бы не отцепить этот вагончик уходящего поезда?

В университете у нас была творческая студия, где мы с друзьями собирались на волне музыкальных интересов. Визуальное оформление студии было выполнено в советском стиле. Все его атрибуты попали в разряд уценённых, продавались в магазинах «Спорткульттовары» за копейки. Поэтому годом рождения нашего музея, его идеи, можно считать 91-й. А его корни — в Казанском университете. Не надо забывать, что долгое время он носил имя вождя мирового пролетариата. Мы учились на том же факультете, сидели на лекциях в тех же аудиториях. Я даже участвовал в юбилейной студенческой сходке 1987 года — к столетию исторического события. Какого-то пиетета по этому поводу у нас, может, и не было. Но было уважение к истории и в некоторой степени гордость за то, что такой политик учился в нашем вузе.

Проект «Музей соцбыта» вырос из студенческого хобби. До того, как я осознал, что мне интересно этим заниматься, был в жизни и неосознанный период моего увлечения. Мой дед уехал из Казани на фронт на машине-полуторке. На ней он возил продукты по трассе 101, известной как «Дорога жизни». Его машина ушла под лёд и осталась на дне Ладожского озера, сам он спасся, потому что по инструкции ехать надо было с открытыми дверями. Для деда это стало большой потерей, он был уверен, что после Победы вернётся на этой же машине домой. Обещал так своей будущей жене, моей бабушке. Когда я слушал эту историю, то всегда представлял себе эту машину, как будто она живая и улыбается. Другой мой дед, во время войны чудом избежавший плена, вернулся орденоносцем. Единственным его трофеем был ремешок, сделанный из ремня немецкого автомата МП-40. В детстве я любил его рассматривать — кривые солдатские стежки, пряжку. В конце концов дед мне этот ремень подарил.

Но никогда предметы не являлись самым важным в том, чем я занимаюсь. Это только повод, только средство вытащить эмоции человека. Если художник создаёт картину красками, то мы рисуем предметами.

Фаст-фуд по гамбургскому счёту

Я не считаю себя историком, не люблю дат. Когда слушаю длинные рассказы о прошлом, у меня всегда возникает вопрос: а кто это видел, и кто может подтвердить? Мы занимаемся тем, что знаем сами, тем, что помнят миллионы жителей нашей страны. Теоретики и практики в Казани идут пока разными путями. Мы — практики, и делаем историю о том, что видели сами, когда росли с лозунгами типа «Свободу Анджеле Дэвис!», а по телевизору нам рассказывали про Луиса Корвалана. Сегодня скорее сами историки к нам обращаются, чем мы к ним. Обращаются люди, которые пишут книги. Когда снимался фильм об истории группы «Машина времени», его создатель, первый барабанщик коллектива, ныне покойный Максим Капитановский рассказывал в нём о том, как «впервые в 60-е годы в Москве появились самодельные гитары». А я ему показал книжку «Изготовление музыкальных инструментов своими руками» 1924 года издания, о том, как целый оркестр сделал себе гитары из фанеры. Ему пришлось переделывать фильм, он этот эпизод туда вставил. Даже Музей музыкальных инструментов в Москве не смог ему помочь, а мы смогли. 

Не секрет, что для качественного и продуктивного похода в традиционный музей нужно обладать определённой массой знаний. Мы же пошли путём создания некоего «музейного фаст-фуда». Любой посетитель может не только понять увиденное, но с лёгкостью стать экскурсоводом для незнакомого гостя, поделиться с ним эмоциями, воспоминаниями, как если бы они оказались в одном купе поезда.

Филиал Музея соцбыта в Санкт-Петербурге. Комната советского человека

У нас такой «панк-стайл-музей» — всё упрощено. Я очень люблю этот стиль, который возник в тот момент, когда вся рок-музыка уже достигла недосягаемых вершин и в этот момент запустили абсолютно коммерческий проект — панк, давший возможность взять в руки гитары тем ребятам, которые больше двух аккордов не могли играть. Благодаря этому многие из них потом стали серьёзными музыкантами.

И мы тоже идём таким же путём. Через развлечение каждый может приобщиться к серьёзной истории. Словосочетания «развлекательный проект» я не боюсь. Если кто-то даст нам такое определение, буду только рад.

Именно в Казани зародилось музейное направление, которое мы назвали «наивный, предметный соцреализм». Я не говорю только о себе — в одиночку был бы обычным городским сумасшедшим, если бы меня не поддержали люди, которые откликнулись на призыв сохранить то, что было для них когда-то важно. Мы — дворовые краеведы, и мы всё делаем в стиле «ребята с нашего двора представляют…» Наш музей я называю «народным», потому что народ голосует за нас рублём, мы живём только на билеты. Очень приятно, что наша основная пуб­лика — люди в возрасте тридцати лет. Ведь если в музеи не ходит молодёжь — будущее их не радужно, мягко говоря. А они приходят, потому что мы — это прикольно, это «олд‑скул», это модно.

У нас считается некорректным употреблять слово ретро. Ретро — это коммерческий, скажем, термин. Ностальгия — тоже звучит спекулятивно. Я не люблю эти слова, они употребляются в расчёте на определённую химическую реакцию организма. Самое моё любимое слово — будущее. Наш лозунг: с прошлым — в будущее. Главное в нём — вторая часть фразы.

Цели у нас очень обыкновенные. Хотим того или нет — мы несём функцию воспитательную. Наша задача — рассказать молодёжи о стране, где они родились, где будут жить. Правители приходят и уходят, а страна остаётся.

Ленин, джинсы, рок-н-ролл

Официально музей открылся в 2011 го­ду на улице Университетской, по которой ходил и Ленин, подписавший в 1919 году Декрет о ликвидации безграмотности и давший старт такому серьёзному проекту, как советская школа. Не будем умалять её значения, во всём мире сегодня это предмет исследований и зависти. За границей всё чаще берут советский опыт. Мы открылись нашей брендовой выставкой «Советская школа».

С самого начала заметное место в проекте занял зал рок-н-ролльной славы. Сейчас он перерос в зал музыкальной славы. Мы все вышли из рок-н-ролла, мы любили его. Наш студенческий клуб был известен именно в среде музыкантов и именно в то время, когда взлетели такие группы, как «Алиса», «Кино», «ДДТ», «Аквариум», «Пикник». Казань в плане рок-н-ролла для музыки особенно ничего яркого не делала, она больше потребляла. Потому что были уральский и ленинградский рок-клубы, московская лаборатория. Мы зафиксировали именно такое положение города в начале 80-х: Казань — город-потребитель. Эта часть музея сделана глазами профессионального потребителя музыки. Мы, конечно, слушали местные группы, но всё равно были под властью свердловско‑ленинградско-московского сплетения. И успех в Казани всегда волновал этих музыкантов, особенно свердловских. Они знали, что прежде чем брать Москву, вначале надо завоевать Казань, и первые выступления организовывали у нас, благо здесь было наследие джазовых клубов, это дало Казани площадки.

В нашем зале музыкальной славы собрано около четырёхсот гитар, подписанных разными музыкантами, к сожалению, многих уже нет в живых. Мы запустили проект, который назывался «Подари гитаре вторую жизнь». Я сам в своё время испытал сильные эмоции от того, что моя первая гитара треснула, у неё повело гриф. Никак не мог решиться её выкинуть. Это всё равно что котёнка вынести на улицу. И однажды я подумал, что если её подписать, то она обретёт уже другую ценность. Так пришла идея кинуть клич среди казанцев: «Подари гитаре вторую жизнь!»

«Соцбыт» под пальмами. 
Филиал музея в турецкой Анталье

Казань сегодня занимается уже экспортом артефактов. Наш знаменитый экспонат — джинсовая куртка Иосифа Бродского, подарок писателя Евгения Попова. У неё трогательная история. В своё время Бродский передал куртку из Штатов поэту Юрию Кублановскому в качестве материальной поддержки — джинса в нашей стране была своего рода «валютой», вещь можно было выгодно продать. А перед вынужденным отъездом из Советского Союза в 1982-м Кублановский оставил её своему другу Евгению Попову. Став центральным экспонатом нашей выставки «Джинсы как культ», она объездила многие города. Так же как другая куртка — сшитая из кожаных обложек партбилетов. В советское время они стоили два пятьдесят, а когда всё рухнуло, стали распродаваться по две копейки. Один человек купил сто пятьдесят штук и сшил для дочери куртку. Пытался утюгом вывести эти буквы — «КПСС». но они остались. Трудно представить себе более лаконичный символ слома эпохи в 80–90-е. Она побывала в Англии, Франции. Иностранцы воспринимают её как «Чёрный квадрат» Малевича.

Звёздочки на глобусе

В Казани сегодня у нас постоянно работают два музея — Музей соцбыта и Музей счастливого детства. Второй предполагалось сделать на крыше реконструируемого «Детского мира» в Москве, но в конце концов мне захотелось, чтобы этот бренд остался здесь. Моя задача — сохранить музей. Уверен, что когда-нибудь он станет городским.

В год столетия Октябрьской революции с одним земляком открыли филиал музея в Питере. Прямо напротив Казанского собора выбрали помещение бывшего ювелирного магазина. С этим никто нам не помогал — взяли его в обычную коммерческую субаренду. Открылись накануне праздника — 4 ноября. Все экспонаты доставили из Казани. На открытии журналисты спрашивали: «Это не безумие делать музей в городе, который уже наполнен музеями?» Я ответил, может быть, нескромно: «На музейном небосклоне Санкт-Петербурга появилась маленькая, но яркая звёздочка». На самом деле я действительно проанализировал ситуацию в городе и понял, что 70–80‑е годы там практически не представлены. Питерцы нас приняли гораздо быстрее, чем я думал. Мы получили трёхминутный эфир на местном телевидении, чего, кстати, мне так и не удалось добиться в Казани. Я не раз предлагал сделать у нас программу в формате «Эмоции из портфеля». Эту идею мне позволил использовать Михаил Жванецкий. Только, в отличие от него, из старого советского портфеля я предполагал вытаскивать не рукописи, а предметы, о которых рассказывал истории. Когда мы разговаривали с ним перед концертом в Казани, ему это понравилось, он даже расписался на моём портфеле. Так вот, за это ухватились в Питере, только там проект называется «Советский чемодан».

В Питере, в отличие от Казани, в музей очень активно ходят пенсионеры. Прослойка образованных, интересующихся. Публику составляют не только туристы. Мы дружим с коллегами из «Эрмитажа», познакомились, когда они приходили к нам, будучи в Казани. Вместе с ними анализировали наш менеджмент. Оказалось, что посещаемость нашего филиала на метр музейной площади такая же, как у них.

Сегодня у нас работают три филиала в Турции. В прошлом году в Анталье на территории Московской международной школы открыли музей Пушкина к 220-летию со дня его рождения. Там представлены сувениры, издания, газета за 1937 год, на страницах которой Сталин практически канонизировал поэта. Ему подсказали такую идею, объяснив, что если не прибрать Александра Сергеевича к рукам, то это сделает эмиграция. В стране Пушкин стал вторым после Ленина божеством, появлялись колхозы его имени. Эта тема тоже стала нам интересна, мы собрали много оригинальных экспонатов, связанных с эпохой «советского Пушкина». К слову, «свой Пушкин» есть у каждого поколения. Пусть кто-то бросит в меня камень, но если в советское время у нас появился Высоцкий, то потом это был Шнуров. Все они «выпрямляли» русский язык. Только Шнуров выпрямил до такой ручки, что дальше уже некуда. Это всем нам сигнал: ребята, не надо этого повторять, давайте уже ренессанс высокохудожественного стиля! Шнуров таким образом кинул себя в жертву. Это была его миссия.

С членом Общественного совета при комитете Государственной думы по культуре Сергеем Шнуровым. Известный музыкант — давний поклонник Музея соцбыта. 
В своё время он произнёс: «Если бы такой музей не открыли в Казани, то это сделал бы я».

В той же Московской международной школе мы открыли Музей Андрея Карлова, убитого российского дипломата, который дружил с этим учебным заведением. Там учатся дети российских граждан, в регионе анталийского побережья их около ста тысяч. Я познакомился с вдовой Андрея Геннадьевича, мы решили сделать экспозицию, которая рассказывала бы о жизни человека, о временах стройот­рядов, увлечении дисками и джинсами «золотой молодёжи», о становлении профессиональной карьеры дипломата. В экспозиции — его личные вещи. Под Мерсином, где специалисты «Росатома» строят атомную станцию, открыли филиал «Комсомольско-молодёжная стройка». Замечу, что все наши иностранные представительства расположены на территориях русских школ. Там это — островки культуры, «культурные кластеры», как принято сейчас говорить. 

Экспозиция Музея российского дипломата Андрея Карлова в Анталье

У нас есть филиалы в торгпредствах России в Париже и в Анкаре, в Бельгии при организации «Россотрудничество», в гарнизонном Доме офицеров в Самаре и Елабужском музее-заповеднике. Везде мы идём как казанский проект. Пока нет постоянных площадок в Москве. Там мы делали выставку «Джинсы как культ» на Патриарших прудах. Было много известных гостей. Все понимали, что это делает Казань. После неформального знакомства с председателем Мосгордумы Шапошниковым стали делать выставки и там. В прошлом году сделали две выставки в Государственной думе вместе с Иреком Зиннуровым. В одной из них под названием «В семье единой» попытались объединить посредством предметов бывшие братские республики под лозунгом: «У нас было общее прошлое, есть шанс, что будет общее будущее».

Ноу-хау

Что я могу сказать человеку, который приходит и говорит, что хочет сделать музей? У него, к примеру, главный интерес — это самовары, или кружева. Самое простое — это собрать коллекцию. А сделать так, чтобы она работала, чтобы её видели люди, и чтобы ты это самостоятельно мог содержать — совсем другое. Так что хорошо подумайте — готовы ли вы работать в ноль?

Современные музеи должны быть в рынке, в струе интереса. Никто даже не представляет, сколько поступает предложений по созданию того или иного музея, все хотят, чтобы это кто-то их содержал. В сегодняшнем музее главное уже не коллекция, главное люди, которые там появляются. И поэтому мы не стали делать ставку на интерьеры старых квартир в Казани, наоборот — здесь очень много неожиданной мелкой предметной фактуры, которая была в карманах советских мальчишек, в портфеле советских девчонок, сумочках советских женщин. А в Питере как раз оформили комнату советского человека, потому что Питер — город коммуналок.

Не буду скрывать, что сегодня меня интересует интеграция с государством. Есть чёткое понимание того, как могут существовать такие музеи, как наш. Нет речи о том, чтобы полностью садиться на казённый баланс, денег на это у государства может не быть, но вот ресурс в виде площадей — оно может найти. А создатель музея, заявив свою концепцию и придерживаясь её, должен уже самостоятельно содержать коллектив, организовывать экспозицию, нести другие расходы. Это было бы честно. Иначе грань между увлечённым фанатизмом и сумасшествием становится совсем тонкой. 

Я верю в то, что человек рождён для удовольствия. Мне повезло, что хобби и дело в моей жизни совпали. Ноу-хау у меня простое — упорно делать то, что ты делаешь.

Записала Айсылу МИРХАНОВА