Авторский текст Рубина Абдуллина

Есть фигуры, исключить которые из истории культуры невозможно: картина сразу изменится. Свет ли это таланта, генерирование ли идей, в разных формах вмешивающихся в течение окружающей жизни, — их присутствие всегда останется особым знаком культурных процессов того или иного времени.

Для Татарстана последних десятилетий в числе таких фигур — Рубин Абдуллин, один из лидеров музыкальной культуры Волго-Уральского региона, влиятельный голос из тех, что участвуют в формировании происходящего в музыкальном мире современной России.

Органист, пианист, педагог, выпускник и ректор Казанской консерватории, Рубин Абдуллин самой своей биографией навсе­гда привязан к родной alma mater: юбилейные цифры, каждый раз округляясь, напоминают о соединяющей «пуповине»; в 2020 году — это даты (70 и 75!), дающие повод  оценить накопленный опыт уже в контексте истории и задуматься о том, в чём феномен личности, при всей многосложности времени сумевшей создать свой «авторский текст» в разных пространствах культуры.

В классе Эммануила Александровича Монасзона. 
За роялем — Рубин Абдуллин.

Полифония — язык и «ткань» жизни Рубина Абдуллина — проступает уже в его духовной родословной, смешавшей голоса восточной и западной культур, меты разных, порою непростых условий, по-своему отпечатавшихся на биографии. Впрочем, бывает ли водораздел между духовным и кровным в таких случаях? Всё больше вовлекаемый в русло европейских (а потом через мир органа — и христианских) традиций, музыкант так же неотрывен от крымско-татарской кайтармы или казанской озын көй, в своих мелодиях несущих гены предков.*

Рубин Абдуллин, Назиб Жиганов, Шамиль Шарифуллин

Крымская нить, тянущаяся от прадеда — управляющего Воронцовским дворцом в Алупке, деда, исчезнувшего в годы репрессий, привела трёх женщин семьи вместе с другими высланными в Волжск. В руках у старшей тогда были только Коран и росток цветка с комками родной земли на корнях. У младшей — воля учиться, несмотря ни на какие препоны и отметки в паспорте (как скажет потом Рубин ­Абдуллин о матери: «Она научила работать и добиваться результатов не благодаря, а вопреки условиям»). В Волжске же обоснуется позднее молодая семья, где к крымской добавится и вторая нить: отец — из ветви казанских татар, по-своему — через раскулачивание — переживших «игры» времени.

Имя, избранное молодыми для сына, тогда не мыслилось как некий символ, однако попытки заглянуть в его толкования наводят на размышления: рубин — драгоценный камень из породы избранных, по твёрдости мало чему уступающий. (Не потому ли один средневековый андалузец в пору нападок на музыку назвал сочинение, восславляющее её силу и красоту, не иначе как «Книга… рубина»?)

Рубин Абдуллин с Натаном Григорьевичем Рахлиным

Твёрдость, по-видимому, — одно из оснований результативности всего, за что приходилось браться, и в период учёбы, и в работе, в разные годы провоцировавшей проявление новых, не всегда связанных собственно с музыкой способностей и требовавшей профессионального отношения к любому из занятий. Постижению того, что есть профессионализм, помогали те, кого считал своими главными учителями: Эммануил Александрович Монасзон, вместе с уроками фортепиано, да и вне их, безусловно, влиявший на формирование жизненной позиции музыканта («Мой духовный отец» — однажды скажет о нём Рубин Кабирович); Натан Григорьевич Рахлин — дирижёр, сотрудничество с которым в классе, на репетициях и концертах симфонического оркестра позволило заглянуть во многие, ведомые только ­маэстро тайны музыкантского мастерства; вне Казани — Нина Ивановна Оксентян и Леонид Исаакович Ройзман — представители разных органных школ, традиции которых по-своему «переплавятся» в исполнительстве Рубина Абдуллина. «Учиться повезло у многих», — признаёт Рубин Кабирович. (Благодарное отношение ко всем, у кого мог чему-то научиться, вне зависимости от специальности, статуса или возраста, — заметная черта музыканта.)

Рубин Абдуллин с мамой Саре Нури

Особое место в этом кругу занимает Назиб Гаязович Жиганов — «зодчий» системы профессиональной музыкальной культуры в Татарстане, композитор, мыслитель-стратег, сумевший угадать потенциал Абдуллина ещё студента и соотнести его с перспективами развития исполнительского искусства в республике. Появление органа, а с ним и «своего органиста» в Казани обозначило новое направление в татарской музыкальной культуре; для самого музыканта — приобщение к опыту, отразившемуся в восприятии многих явлений жизни.

«Органист больше других музыкантов играет полифоническую музыку. И его мышление так или иначе впитывает многоголосность, многоплановость, многовременную сущность этого искусства, — ответит он однажды на вопрос об отличиях органиста от других музыкантов. — Он больше работает с первоисточниками — авторскими текстами, избежавшими вмешательств редактора; ведь даже некорректно проставленная аппликатура может изменить ощущение стиля»… Эти слова, кажется, относятся не только к органной теме.

Рубин Абдуллин с Леонидом Исааковичем Ройзманом

Способность слышать разноголосие как единство и оценить индивидуальность каждого голоса сказалась и в отношении к консерватории, ставшей неотъемлемой частью (а может, и формой?) жизни Рубина Абдуллина.

Его бережное отношение к концепции вуза, продуманной Назибом Жигановым, выразилось и в сохранении традиций, заложенных его основателем, и в умении внести в них дыхание нового времени. Фейер­верк фестивалей, конкурсов и научных форумов самой разной направленности, рождение новых творческих коллективов, открытие новых факультетов, своего издательского центра и диссертационного совета, участие в различных международных творческих проектах — это знаки «рубинового периода» консерватории, ставящие её сегодня на уровень лучших вузов страны.

«Вся жизнь моя построена вокруг консерватории. Понял, что должен создать условия, чтобы люди ощутили потребность совершить новый скачок» — слова, недавно сказанные Рубином Кабировичем, можно отнести и к прошедшим годам, и к будущему. А будущее, кажется, уже заявляет о себе: через формирование новых исполнительских и научных школ, творческих династий, через географию воспитанников консерватории, востребованных сегодня в самых разных уголках мира.

Размышления ряда из них представлены в книге, выпущенной недавно в Казанской консерватории — «немузыкальном приношении» множества музыкантов (да и не только), оказавшихся в ауре ­Рубина Абдуллина — творца, организатора, мечтателя, способного облечь свои фантазии в разные формы — от органной импровизации до необходимых музыке архитектурных пространств. В названии издания, напоминающего нотный альбом, и при ограниченности тиража уже ­обречённого стать раритетом, кажется, отражена вся суть этой личности: «Фантазии и фуги Рубина Абдуллина». Нам надо только вслушаться в них.