Айслу Гибадуллина: скрипка и цветы

Почти в шесть утра телефонный звонок. Не открывая глаз,— будильник ещё не зазвонил,— с удовольствием протягиваю руку к трубке. Сейчас в ней раздастся моё утреннее:

— Солнышко, проснулась? А я за тебя уже Аллаху помолилась. Хорошего тебе денёчка!

Она знает, как мне много лет нужен её голос, первый утром, её простые слова. Это мой ангел-хранитель, моя старушечка‑подружечка Айслушечка, заслуженный деятель культуры ТАССР Айслу Гатиевна Гибадуллина. Ей вот-вот девяносто, а праздновать отказывается. На все предложения отвечает сурово:

— Ничего не устроите, уйду на целый день, и всё. Вот и стойте у двери. Кто я такая, чтобы меня чествовать? Обычная старуха.

Семья деда и бабушки Айслу Гибадуллиной

— Так у меня подарок не как у всех,— фото скрипачей класса Брауде в консерватории, все великие на нём ещё студенты, и вы в верхнем ряду как кнопка, девчоночка парням по плечо.

— Да уж, так и прожила маленькой. Что уж там… И скрипочка была маленькая. Продала.

Маленькая, маленькая, кнопка, а — большая. Характер прямой, не согнуть. Не увернётся, не схитрит, настоит на своём. Ученики её боялись ужасно и — обожали, давали из себя создавать скрипачей. Сколько сотен из её класса музыкальной школы № 9 в Дербышках стали профессионалами, она и считать перестала. Знает только ставших педагогами скрипки. Тринадцать из них — преподаватели в её родной дербышкинской музыкальной школе, где прошла почти вся её жизнь. 

— В пятидесятые в Дербышках были одна общеобразовательная школа № 101, ангарные бараки для рабочих и первые новые двухэтажные дома. Клуб на площади был деревянный, а на месте нашей теперешней музыкалки стоял лес. Грибной. Нашу музыкальную школу в 1953-м сначала открыли в подвале на Советской. Павел Алексеевич Маршалов, баянист наш, рассказывал, как всё к учебному году организовали. Развесили по улицам объявления о приёме детей, и — никого. Тишина. А чего было ожидать,— Дербышки были всего-то заводским посёлком. Тогда решили силами педагогов дать концерт в клубе перед киносеансом. После концерта сделали объявление о приёме в музыкальную школу, пригласили детей на прослушивание. Вскоре набрали двадцать первых учеников. А в ноябре переехали в большое помещение на проспекте Мира, с классами, залом, библиотекой. Там уже набралось восемьдесят ребят. Дальше — больше, новое помещение, почти четыреста учеников.

Сестра и брат Айслу

Летом утренние звонки Айслуши окрашивались в тона распустившихся в её саду цветов. Это был богатейший цветник, взлелеянный, любимый, буйный.

— Солнышко, у тебя пион «Ред чарм» распустился? У меня сорок цветков на одном кусте сразу. Глаз не отвести. Ночую в саду в домушке, любуюсь. На первой электричке уезжаю на работу. И «Сара Бернар» розовая расцвела.

Домушка в её саду дощатая, три на три, и метр веранда,— таких немало в Дербышках. Но жить можно, и, главное, общаться с садом, разговаривать с цветами как с детьми, кормить, лечить, баловать. А то и дарить щедрой рукой: в саду музея Боратынских и её пионы и клематисы.

— Приезжай в воскресенье, клематис «Жакман» голубой весь в цвету, твой любимый. И лилии хороши. Вот, думаю всё, почему я так долго живу. Наверное, потому, что вокруг всегда музыка и цветы. Божественная гармония!

— А ученики? Всегда ли радуют?! Бывают и шалопаи.

— Моё дело их переупрямить, убедить и научить. Это и есть педагогический процесс. Они ведь всё равно постепенно ощущают, что без музыки невозможно. Просто некоторые этого в себе ещё не знают, что уж там дети, и взрослые. Я тоже не сразу музыку в себе нашла.

Айслу с Саниёй Губайдуллиной

Айслу Гибадуллина родилась в 1927 го­ду в деревне Айша Атнинского района Татарстана в семье учительницы и служащего. Дед Габдрахман был муллой, растил с женой Масрурой десятерых детей. Войну 1941 года Айслу встретила в тринадцать лет. Холод. Голод. Семья как раз переехала в Казань, и Айслу пошла учиться скрипке в музыкальную школу № 3 к педагогу Ильясу Аухадееву, потом в музыкальное училище,— кнопка-девочка с косами по колено. Учеников-скрипачей там не хватало, педагоги к себе зазывали. После училища окончила музфак пединститута, играла в оперном театре, в ТЮЗе. С Олегом Лундстремом в оркестре театра сидели за двумя соседними пультами. Он Айслу сманил к себе в джаз, она и там играла. Но Лундстрем в конце концов всех женщин выгнал, а вскоре уехал в Москву. Зато потом джаз Айслу Гибадуллина исполняла с учениками с большим удовольствием. Был период, училась в консерватории в классе профессора Брауде. Была способная, но трусиха, на сцене терялась. Исполнитель из неё не получался. Подружки Соня и Ида Губайдуллины, Нина Сабитовская её подбадривали, а она буксовала. Хотя однажды на большом праздничном концерте исполняли с Ниной Сабитовской «Весеннюю сонату» Моцарта, и профессор московской консерватории Владимирский ахнул: «Девочки, и такое зрелое исполнение!». Айслу это не вдохновило, предпочла сцене учебный класс, в двадцать три года пошла работать в шестую музыкальную школу Казани на Галиаскара Камала, оттуда в первую школу к Полякову, и скоро стала знаменитым педагогом скрипки. А в Дербышки в музыкальную школу перешла в тридцать лет,— там дали квартиру в хрущёвке на пятом этаже. Прелесть, воздух чистый, лес был виден из окна. И участок выделили для сада. Она посадила яблони и цветы.

Детская школа искусств № 9 Казани. Симфонический оркестр «Романтика». Айслу Гибадуллина сидит в центре. 1993

Шестьдесят лет Айслу Гибадуллина преподавала в Казани скрипку. Создала лучший в городе молодёжный скрипичный ансамбль. Сама в восьмидесятые играла в симфоническом оркестре педагогов «Романтика», его создал новый директор девятой музыкальной школы Евгений Власович Жирков. Над Айслу Гатиевной смеялись: и медведя скрипке научит. А консерваторцы считали её главным поставщиком талантов в скрипичные классы. Старшим её ученицам за семьдесят. Они уже отработали своё в любимой музыкалке, и дети их, и внуки через эту школу прошли. Для всех Айслу Гатиевна — Учитель, гуру. Ходят семьями к ней в гости на пятый этаж. И я порой хожу.

В день девяностолетия я принесла ей коллективное фото учеников класса профессора казанской консерватории Натана Владимировича Брауде. Из архива заслуженного артиста Чувашии Льва Бейнусовича Сабуна оно пришло ко мне от инженера и скрипача Николая Петровича Урахчинского,— сдружила с ним  работа над материалом для нашего журнала «Былая Волга в памяти и на столе». Крошку Айслу Гибадуллину с косами до пояса среди будущих знаменитостей из гнезда Брауде я сразу узнала и обрадовалась.

Она долго с любовью рассматривала на фото знакомые лица. Почти всех вспомнила.

Скрипачи класса профессора Натана Владимировича Брауде. Казанская консерватория.  
Нижний ряд: Энгель Гараев, Марат Ахметов, 
Лев Сабун, Абсалямов. 
Средний ряд: 
Ида Губайдуллина, 
Фаина Бурдо, Натан Брауде, Семён Басовский, 
Сания Губайдуллина. 
Верхний ряд: Энвер Сайдашев, Илья Брин, Айслу Гибадуллина, Евгения Комарова, 
Фаина Ешурина, Николай Урахчинский, Вадим Афанасьев, Абдрашитов. Около 1949. 
Из архива Л. Б. Сабуна.

— В центре сам Брауде. Слева в этом ряду его первая жена Ида Губайдуллина. Её сестра Соня Губайдуллина тоже тут, она аккомпанировала скрипачам на рояле. Мы с ней много играли и дружили. Семён Басовский стал проректором Казанской консерватории, Марат Ахметов и Вадим Афанасьев — профессорами. Вот жена Басовского, педагог консерватории Фаня Бурдо. Энгель Гараев работал в неф­тяных районах Татарстана, кажется, в Альметьевске. Фаня Ешурина была вторым директором нашей школы в Дербышках, меня туда сосватала. Мы с ней немало поиграли в театральных оркестрах. Это Абсалямов и Абдрашитов, а имён не помню. Мудрено ли забыть, почти семьдесят лет прошло. А вот тут в верхнем ряду слева мой двоюродный брат Энгель Сайдашев, хороший скрипач. У нас была музыкальная семья. С композитором Сайдашевым мы не родня.

Она достала папку с семейными фотографиями. Все оказались без дат и подписей.

— Теперь уж не вспомню, какой где год. Это моя мама. Это вся семья деда. А тут мы с Соней Губайдуллиной, надо же, совсем девчонки. Это Нина Сабитовская, моя ближайшая подруга. А это Вадим Кешнер с женой Таней у меня в цветнике, мои любимцы. Вот, солнышко, и вся моя жизнь, сплошные музыка и цветы.

Уже полгода по утрам меня поднимает будильник. Стучу по нему, чтобы замолк, не мешал услышать моё внутренне, привычное: «Солнышко, проснулась? А я за тебя уже Аллаху помолилась. Хорошего тебе денёчка!»