Дом моего детства

Очень порадовало известие, что дом № 12 на старой казанской улице Калинина обновляет группа волонтёров «Том Сойер феста» с участием редакции журнала «Казань». По просьбе редакции постараюсь, в меру возраста и памяти — прошло более девяноста лет с тех пор, как меня в 1928 году привезли туда из роддома, и семьдесят три года с того момента, как я покинул его,— вспомнить о прошлом, связанном с домом и его жителями.

Между этими датами было много событий в моей жизни, а главное — интересных людей, связанных с домом, его окрестностями и самой улицей, именовавшейся вначале Шарной горой, затем Третьей горой (утверждают, там побывал и Пушкин, когда изучал историю пугачёвского бунта, и беседовал со старожилами), с расположенной рядом с ней Суконной слободой, основанной по велению Петра Великого, или Суконкой, как мы называли её в детстве. Некоторые из обитателей улицы вписаны в историю города и всей страны, например, композитор Рустем Яхин, недолго живший в доме № 16, и выросший в доме почти напротив нашего действительный член Российской академии наук Вячеслав Евгеньевич Алемасов.

Файзрахман Султанбеков

Одно из строений дома № 12, в глубине двора, принадлежало до 1917 года моему деду Галиаскару Сагитову, родившемуся в 1864 году. После революции нижний этаж оставили ему и его многочисленному семейству, но уже как жильцам, платящим квартплату домоуправлению. Дед был одним из первых выпускников знаменитой Татарской учительской школы. Он — сын довольно известного у казанских татар Садыка-слесаря, мальчишки из Апастовских краёв, прослужившего многие годы в Москве сначала воспитанником, кем-то вроде кантониста, а потом солдатом в оружейных мастерских и после возвращения принятого слесарем на пороховой завод. Тогда слово «слесарь» звучало не менее, а может, и более почётно, чем сейчас профессор: рядовые татары обычно были грузчиками, извозчиками, чернорабочими, мелкими торговцами. Все его родственники были грузчиками волжских пристаней или чернорабочими порохового. Только ему, как сыну отставного солдата, удалось получить бесплатное образование и стать учителем русского языка и заведующим начальным татарским училищем. За труды на поприще образования он первым из татарских учителей в 1913 году стал потомственным почётным гражданином Российской империи. И, как оказалось, последним, ибо после 1917 года все такие звания и титулы были упразднены (правда, в 1920-м, за два года до смерти, по представлению коллектива школы он стал Героем труда, тогда это звание присваивали местные власти).

Моя бабушка Амина, урождённая княжна Тимбаева — дочь Камбулата Тимбаева, офицера Астраханского казачьего войска, умершего от туберкулёза в неполные тридцать лет. Опекуны и другие наследники быстро избавились от шестнадцатилетней Амины Камбулатовны, выдав замуж за казанского учителя и дав немного денег на покупку жилья. Так в дом вошла молодая хозяйка.

В 1892 году появился на свет мой отец Файзрахман Султанбек. В 1918 году он стал членом большевистской партии и потом участвовал во многих знаменательных событиях, в том числе в Гражданской войне, был одним из создателей Советской Башкирии, членом Временного революционного Совета Башкирии и редколлегии газеты «Башкортостан», в 1920 году — заместителем начальника политотдела знаменитого поезда ВЦИК РСФСР «Красный Восток», посланного Лениным для упрочения советской власти в Средней Азии после свержения Бухарского эмира. Он был и заместителем назира, то есть министра правительства Бухарской народной республики, а затем совершил опасную поездку в провинцию Гилян на севере Ирана с оружием и деньгами для восставших против шахского режима. Но подхватил там тропическую малярию, месяц был на грани жизни и смерти, к этому прибавилось и хроническое инфекционное заболевание желудка с осложнениями. Приговор врачей был неумолим: немедленный отъезд в среднюю полосу во избежание летального исхода. В архиве видел постановление Средазбюро РКП(б) об откомандировании Файзрахмана Султанбека в распоряжение ЦК и объявлении ему благодарности за мужество, проявленное на всех участках, куда его посылала партия. В Казани он стал членом обкома ВКП(б), Татцика и председателем самого влиятельного тогда профсоюза — работников земли и леса, потом руководил рядом трестов.

Семья учителя Галиаскара Сагитова. Около 1913–1914

Конечно, отец не рассказывал мне о делах периода Гражданской войны и тем более о секретной командировке в Иран, эти сведения я почерпнул из документов и книг. В период Большого террора по доносу одного коллеги он был исключён из партии «за потерю бдительности и засорение аппарата треста врагами народа» и, очевидно, был бы репрессирован, как и мама. Родители отправили меня в Москву к тёте, чтобы я не попал в детдом для детей «врагов народа», и один год я проучился в школе там. По чтению и физкультуре в ведомости об успеваемости было «отлично», а вот оценки по остальным предметам показывать детям и внукам, как пример для подражания, не стоит. Разве что — похвальную грамоту 1940 года отличника учёбы казанской школы № 5.

С отцом, правда, обошлось: на пике Большого террора он пролежал с перитонитом в больнице у своего приятеля профессора Домрачева; хотя тогда антибиотиков не было, тот буквально вытащил его из могилы. А когда отец вышел из больницы, шатаясь от каждого дуновения ветерка, были уже другие времена: по указанию Сталина шла бериевская чистка органов госбезопасности, с посадкой и расстрелами наиболее ретивых «ежовцев» образца 1937 года, и освобождали часть тех, кого не успели расстрелять или отправить в лагеря. Были восстановлены в партии многие лица, исключённые из неё в 1936–1938 годах. Отцу в начале 1940 года дали рядовую работу инспектора в переселенческом отделе Совнаркома ТАССР, связанную с постоянными командировками. Он с нетерпением ждал октября: из Комитета партийного контроля ЦК ВКП(б) на его жалобу о необоснованном исключении из партии пришёл ответ, что дело будет рассмотрено с его личным присутствием, а это по тем временам означало реабилитацию или, как минимум, восстановление с выговором. В начале сентября 1940 года отец вернулся из командировки больным с высокой температурой. В Шамовской больнице, совсем рядом с нашим домом на Калинина, ему поставили диагноз «непроходимость кишечника» и снова перитонит, очевидно, всё это было эхом пребывания на Востоке. Его не стало в том же году, ему было сорок восемь.

Любопытное: в Татарской энциклопедии написано, что он был репрессирован, умер в заключении и реабилитирован посмертно. Очевидно, авторы видели материалы на него в архиве КГБ и не могли представить, что этот человек мог уцелеть. А то, что реабилитирован и восстановлен в партии посмертно, энциклопедисты написали правильно. Когда я работал в обкоме, меня пригласили к первому секретарю Семёну Денисовичу Игнатьеву, на его столе лежала какая-то папка. Он сказал: «Зайди в архив, почитай, как твоего батьку гнобили, удивительно, что не успели расстрелять», и предложил маме написать заявление о реабилитации мужа, что даст ей небольшую персональную пенсию как вдове старого большевика, что она и сделала.

В саду дома № 14. Нина Коновалова, её дочь Ирина, Булат Султанбеков (сидят) 
и родня Коноваловых из дома № 14. Около 1936

Мама Мадина Галиаскаровна Сагитова, выпускница Котовской гимназии, золотая медалистка, всю жизнь была учителем начальной школы. Правда, в середине 1930-х успешно начинала научно-педагогическую работу, написала диссертацию по педологии, но незадолго до её защиты, в 1936 году, постановлением ЦК ВКП(б) педология была объявлена привнесённой с Запада лженаукой, оправдывающей господство буржуазии и утверждающей умственную неполноценность трудящихся. Лидеры педологии устно и письменно покаялись в том, что пошли на поводу буржуазных влияний, и на этом мамина вузовская карьера завершилась.

Дом на Калинина помнит многие эти события и известных людей. Тогда, особенно до 1937 года, в среде интеллигенции частым было гостевое общение, его называли «аш». За обеденным столом беседовали о том, что было на слуху и волновало. Алкоголем не злоупотребляли, мужчины выпивали по сто — сто пятьдесят граммов водки, не более, женщинам предлагали рюмку кагора или портвейна, но большинство отказывалось и от этого. Затем музицировали с пением. Мама хорошо играла на пианино, а у отца был неплохой баритон, как и многие мужчины, он играл на модной тогда мандолине. Среди гостей бывали учителя, врачи, друзья отца по гражданской и, как я потом узнал, знаковые фигуры: родственник умершего от тифа первого мужа мамы Мирхайдар Файзи и приятель отца Хади Такташ. В семейном архиве есть фотографии многих из них, в том числе фото Такташа, которое он подписал отцу. Правда, в ожидании ареста отец уничтожил ряд фотографий времён Гражданской войны, в том числе сделанную во время встречи с Фрунзе: более половины её участников оказались к тому времени «врагами народа», а некоторые, например герой Гражданской войны комбриг Муртазин, были уже расстреляны. Также исчез именной маузер, подаренный отцу по представлению Фрунзе Реввоенсоветом Туркестанского фронта. Предполагаю, что отец утопил его в Кабане, от греха подальше. При аресте могли обвинить в подготовке теракта против руководства республики, как минимум. Сталин исключался, хотя отец не раз встречался с ним в Москве и даже спорил на Съезде коммунистов Востока в 1919 году, фрагмент его крамольного выступления включил в свою монографию академик Академии наук Республики Татарстан Индус Ризакович Тагиров. Такие вот были времена.

Моими друзьями детства были, конечно, прежде всего сверстники с улицы Калинина.

Четыре дома: № 10, так называемый Щетинкинский, по фамилии купца, построившего на одном участке три дома и флигель для прислуги, сдаваемые в аренду, и дома № 12, 14, 16 были тесно связаны. При каждом были яблоневые сады, делёж урожая которых между жильцами был особым ритуалом с жеребьёвкой. В садах домов № 10 и № 12 были также надгробные камни армянского кладбища с соответствующими надписями: в XIV–XIX веках в районе спуска современной улицы Калинина к Кабану располагалась слобода армянских купцов и ремесленников. В моё время её следов там не осталось, кроме заброшенного кладбища. Правда, вскапывая грядки в саду, иногда находили медные монетки XVII–XVIII веков. Когда началась война, было приказано в каждом саду или дворе вырыть щели для укрытия от бомбёжек. Одну из них жильцы дома № 10, соблазнённые слухами о драгоценностях на покойниках, вырыли, вскрыв могилу, но, кроме костей, ничего не обнаружили. А вот оружие, зарытое, очевидно, во время гражданской, в саду дома № 12 нашли: несколько хорошо сохранившихся шашек в ножнах, ржавый револьвер и множество патронов. Конечно, мальчишки помахали шашками, играя в войну (шрам от этой забавы остался у меня за ухом), а потом сдали в милицию. Народ тогда был весьма законопослушный, хотя две шашки на эфесе имели какие-то камни и, кажется, Георгиевский крест.

Наш дом был заселён «под завязку»: даже на чердаке оборудовали две квартирки.

Из дома № 12, имевшего два строения, вышли четыре профессора, а из домов № 10 и № 14 — три уголовника, одного из которых потом осудили за убийство соседки. А в детстве все вместе росли и играли.

Когда началась война, отец восьмилетней Ринки лесовод дядя Вадя, как мы его звали, перед уходом на фронт посадил у забора возле дома № 10 по вязу на каждого из живших в нашем доме ребят, прикрепив к ним таблички с именами. Он вскоре погиб под Москвой, а деревья выросли, огромный вяз сохранялся почти до наших дней. А Ирина Вадимовна Коновалова стала потом доктором наук и деканом химфака Казанского университета.

Конечно, воспоминания, связанные с моей семьёй и теми, с кем дружил, фрагментарны. Когда-то хотел написать мемуары о том времени и своей жизни. Мне посчастливилось общаться со многими замечательными людьми, а во время срочной службы в частях противовоздушной обороны в 1950–1953 годах участвовать в запомнившихся событиях, включая поездку в Корею для передачи техники «китайским добровольцам», воевавшим с американцами и их союзниками, и даже стоять в оцеплении во время всенародного прощания со Сталиным; ночью нас провели мимо гроба. Придумал и название книги: «Взгляд на прошлое с Третьей горы». Завершу ли книгу, как планировал, сказать трудно. Сейчас вошло в моду почти по каждому поводу, нередко и всуе, поминать имя Господне. Не удержусь и я, вспомню: «Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах».

Султанбеков Булат Файзрахманович — кандидат исторических наук, профессор. Заслуженный работник культуры, заслуженный деятель науки Республики Татарстан. Лауреат Государственной премии Республики Татарстан в области науки и техники.