Дорогу осилит идущий

Фото Гульнары Сагиевой

О том, где можно встретить самых интересных собеседников, как звучит настоящий джаз и кому нужны тактильные плитки, нам рассказал кандидат юридических наук, один из самых известных адвокатов Казани Эдуард Николаевич Иванов. Он ведёт дела в разных городах рес­публики, катается на коньках, увлекается картингом и в курсе всех предстоящих городских музыкальных мероприятий. И кажется, что слепота совсем не мешает ему вести активный образ жизни.

— Расскажите, откуда вы родом и когда переехали в Казань?

— Я родился в районе с красивым названием Щучье-Озёрский, в деревне Бартым Молотовской области, названной в честь наркома иностранных дел, теперь это — Пермский край. В ту пору мои родители строили в тайге железную дорогу. Учился в школе для слепых детей в Республике Марий Эл. Мама всю жизнь работала вольнонаёмной в строительной воинской части. Её работа заключалась в обучении новобранцев строительному делу: штукатурному, малярному. И когда работа в Марийской республике закончилась, её перевели в Казань и дали однокомнатную квартиру. Поскольку у нас появилось здесь жильё, возникла возможность попробовать поступить на юридический факультет Казанского университета.

— В семье до этого юристов не было?

— Юристов не было. Причём своих родственников, к сожалению или нет, я не знаю, — не встречал их. У меня оба деда сгинули: один без вести пропал во время Великой Отечественной войны. Второго деда раскулачили за то, что у него было две коровы — в то время это было непозволительной роскошью — сослали в Сибирь, и след его потерялся. Отец мой был законченный уголовник, прямо как в фильме «Джентльмены удачи», только там «украл, выпил — в тюрьму», а у моего — «выпил, подрался — в тюрьму». Статья у него была всё время одна и та же — за хулиганство. Судьба же она такая — дама насмешливая. Отец — уголовник, сын — адвокат. У меня был приятель — замечательный врач-психиатр. Надо отметить, что моими самыми содержательными собеседниками всегда были врачи-психиатры, они как-то по-другому видят людей. И я у своего приятеля спросил: несмотря на слепоту, мог бы я, теоретически, заниматься психиатрией? Он сказал, конечно, мог бы. И объяснял — я занимаюсь тем же самым, что и мой отец, только с применением закона и в зале суда. Хотя, мне кажется, аналогия получилась чрезмерная.

Эдуард Николаевич с сыном Константином на катке «Ватан». 2015

— Вы — общительный человек?

— В городе больше всего интересного я встречаю на улице. Ко мне подходят разные люди, очень часто срабатывает эффект вагона: каждый пошёл своей дорогой, а поезд пошёл своей — помните, у Макаревича? Где-то подсознательно собеседник понимает, что мы никогда больше с ним не встретимся, и у меня бывают очень интересные разговоры на улице с людьми психически здоровыми, с людьми не вполне психически здоровыми, с наркоманами, с кем угодно. Однажды почти у ворот двора меня поймала молодая женщина, явно нездоровая — она начала меня убеждать, что является праправнучкой рода Романовых. Женщина утверждала, что Романовы не были расстреляны в Ипатьевском доме, что они все похоронены здесь, на Арском кладбище, под чужими именами, что у неё есть много бумаг, подтверждающих это. И настолько хорошо она говорила — связно, плотно, организованно, слово негде вставить — чувствуется, это у неё давно отработанный текст, многократно на разных людях испытанный. Я пришёл в психиатрическую клинику, рассказал об этой встрече, мне тут же назвали её имя и адрес. Имя теперь я забыл, но если она мне встретится ещё раз, я бы с ней поподробней поговорил. То, что она собой представляет, называется у психиатров конфабуляция, когда человек искренне верит в им же самим придуманный сюжет. 
Ещё люблю общение с таксистами. Иногда бывает просто удивительно, насколько умный человек за рулём, как глубоко он понимает ситуацию, о которой говорит. Ему в правительстве сидеть надо, а он работает в такси. Мы же все диванные стратеги, но глубина оценок у всех совершенно разная. 

В картинг-центре.

— Какие дела в вашей многолетней адвокатской практике были самые необычные?

— Когда мы с супругой только связали себя узами брака, это был 84-й год, к нам в дверь позвонил мужчина. Он спросил: являюсь ли я адвокатом и буду ли защищать его жену, задушившую его же любовницу? 
Какая красота, страсти круче итальянских! Он — профессиональный вор-карманник, в день зарабатывающий больше, чем я тогда за месяц. Когда не пьянствовал, говорят, был хорош собой, умел одеться, и женщины на нём висли. Сожительствовал, как мне кажется, с совершенно порядочной дамой, которая правильно понимает жизнь: ей нужна стабильность, а не случайная связь, и она рассчитывала, что это как раз тот мужчина, с которым у неё всё это и будет. И стабильность, и полноценные семейные отношения. У неё была пятна­дцатилетняя дочь от прошлого брака. Ко­гда она поехала в командировку, он притащил другую. Жена вернулась не вовремя и их застукала. Была зима, между женщинами у подъезда произошла драка, и моя будущая подзащитная, жена этого вора, туго стянула шарф на сопернице. Всё, что было нужно, чтобы женщина не погибла — просто ослабить шарф на шее. Но ведь все пьяные, никому это в голову не пришло. Её, полузадушенную, понесли в соседний дом, и она умерла от асфиксии. Моя подзащитная была влюблена в этого человека до потери сознания. Когда её привозили на допросы, она не думала о том, какие показания даёт. Он сидел с ней рядом, она гладила его по руке. Я её защищал, она весь суд проплакала, дали срок, и затем след её потерялся. На меня это произвело впечатление. 

— Да, любовь такая…

— Безрассудная, совершенно безрассудная! Вопрос о том, что отчимом её пятнадцатилетней дочери становится профессиональный вор-карманник, даже не возникал у неё в голове... И так прошла жизнь. Было много интересных дел. Сейчас мне уже 67 лет.

— Вы всегда понимаете, что человек вам лжёт? 

— Когда понимаю, когда — нет. В живой беседе всё имеет значение. И темп речи, и повторяемые слова, и интонации. В совокупности, если внимательно вслушиваться, что и как говорит человек, можно составить впечатление. Когда собеседники смотрят друг другу в глаза, то примерно понимают, с кем имеют дело — с прохиндеем или с порядочным человеком, с уравновешенным или с неуравновешенным типом. Так и здесь. Как-то мои подзащитные написали на следователя жалобу: «Следователь держится предельно лояльно и корректно, но мне прямо чудится в голосе сдержанный гнев».

Савиново. Горнолыжная база. Январь, 2015

— Что любите и чем интересуетесь помимо работы? 

— Много чего люблю. Долго увлекался бардами и сейчас с удовольствием кое-что слушаю. Когда-то очень много читал художественной литературы. Помню, как наша школьная преподавательница русского языка и литературы повторяла очень верные слова: «Вы не можете считать себя образованными людьми, если вы не читали Тургенева, Толстого…», и называла ещё десятка три фамилий. Когда я поступил в университет, то очень много читал. И русскую литературу — классическую и советскую, и зарубежную. И чем тяжелее предстояла экзаменационная сессия, тем больше читал. Наверное, это хорошо.

— Сейчас многие жалуются, что школьников сложно заставить читать.

— В моё время было так же. Просто я считал, что мне это надо. Тем более, раз я поступил в Казанский университет. У меня был свой смешной, очень наив­ный комплекс — я считал, что на юридическом факультете учатся сплошь таланты и гении. Жизнь‑то показала, что нет ни одного. Но я же не знал этого тогда! И я, конечно, старался всё-всё прочесть: и Бальзака, и Мопассана, и Гюго. И французов, и англичан, и итальянцев. Уж Данте, это само собой, про девять кругов ада как не прочитать! А сейчас мне нравится Губерман. Он, конечно, сквернослов, что не очень хорошо, на концерт бы его я не пошёл, потому что не хочу, чтобы мне за мои же деньги со сцены сквернословили, я и сам это могу делать прекрасно, причём бесплатно. Но кое-какие строчки нравятся. Например:
Время льётся, как вино,
Сразу отовсюду,
Но однажды видишь дно
И сдаёшь посуду.
Это вот как раз про мои 67 лет. (Смеётся.)
Я очень люблю джаз, настоящий латиноамериканский, ньюорлеанский, американский, негритянский. Потому что когда джаз исполняют европейцы, в том числе и наши, это не совсем то. Это как татарские народные песни — их хорошо исполняют представители этого народа. Потому что это музыка их родителей, они выросли в этой культуре. Вот Альбина Шагимуратова, оперная дива, имеет мировую известность. Но как она поёт татарские песни! Так и джаз хорошо поют афроамериканцы. Они поют, как дышат. С удовольствием посещаю концерты: Джазовый фестиваль в усадьбе Сандецкого, «Чиж и Ко», «Рондо».

— У вас велотренажёр стоит — стараетесь поддерживать себя в форме?

— Да, но я и по городу погулять люблю, за жизнь поговорить, но часто бывает не с кем. Времени нет, все заняты, у всех свои дела.

— Любимые места Казани для прогулок?

— Да такие же, как и у всех — парки, озеро Кабан, Кремлёвская набережная. Парк Урицкого наиболее тихий из всех этих мест, там нормально.

— Пользуетесь ли вы во время передвижения по городу тактильными плитками? Помогают ли они вам?

— Я ими не пользуюсь, смы­сла в них не понимаю. Но знаю, что они есть. Вот, скажем, я иду в Вахитовский суд: доезжаю до Калинина, иду по Вишневского до угла Лесгафта и поворачиваю налево. Где-то недалеко от этого перекрёстка начинается тактильная плитка. Но я не понимаю, ­зачем её положили, ­зачем она кончается там, где этот перекрёсток, у пореб­рика. Мне нужно, например, перей­ти Лесгафта. Как мне помогает эта тактильная плитка? Никак. Перекрёсток я всё равно услышу по звуку проезжающих машин по пересекающимся улицам Вишневского и Лесгафта. Вот это точка, это — перекрёсток. Зачем мне при этом плитка, я не знаю. Причём она непонятно где и почему начинается, и также непонятно, почему именно вот тут кончается. Точно так же у Железнодорожного вокзала. Откуда тактильная плитка начинается, куда ведёт, почему так положена — не понимаю. Как вытянута, куда имеет направленность улица Чернышевского — я себе представляю, по ней идут машины, упирается она в Привокзальную площадь. Поэтому этот перекрёсток я и так перейду, на слух, без всякой плитки.

— То есть смысла в плитке нет?

— В таком виде, как она положена сейчас, я смысла никакого не вижу. Может, кому-то в чём-то это помогает. Вот, представим, что я живу в Доме слепых, у меня от подъезда начинается эта плитка и ведёт меня, скажем, до предприятия слепых. В таком случае, смысл есть. Но тут надо подумать, что лучше — перила или плитка? Мне больше нравятся перила, но я при этом должен знать, откуда и докуда меня эти перила приведут. Когда натыкаюсь на эту плитку в городе, всё время удивляюсь — ну, не на­шли деньгам другого применения. Хотели, как лучше…

— Получилось, как всегда. В целом, насколько удобен наш город для незрячих людей?

— Ни один город не приспособлен для слепых, и слава богу. Но зато, когда что-то делают для слепых, выясняется, что это полезно и для зрячих. Сделали пандус — он удобен всем, не только слепому. И мамаша коляску может легко вкатить по этому пандусу, хотя она — зрячий человек. И это замечательно! Придумали нитко­вдеватель для слепых, но он также удобен для всех. 

— Какие изменения в городе могли бы сделать жизнь незрячих людей более комфортной? 

— По первому маршруту ходит автобус, в нём были установлены автоинформаторы. Они женским голосом объявляли номер автобуса и остановку. По расположению динамиков я точно знал, где у него средняя дверь, для меня это важно, потому что я обычно вхожу в автобус именно в среднюю дверь. Также я слышал номер маршрута подъехавшего автобуса. Потом эту «автообъявлялку» убрали. А у меня здесь останавливается 7-8 автобусов, если бы на каждом маршруте стояли такие «автообъявлялки», я бы точно знал, какой автобус мне нужен.

— Вы активно пользуетесь телефоном, компьютером?

— Иначе невозможно, это рабочие инструменты. У меня обычный Apple, обычный iPhone 11, на нём нет никаких приспособлений для слепых, кроме русской озвучки. Он озвучивает каждое прикосновение, каждую команду, каждый пункт меню.

— Вы можете назвать себя целеустремлённым человеком?

— Нет. Всё сложилось так, как сложилось. Совершенно никакого заданного плана у меня не было. Я же готовился поступать в музыкальное училище, считал, что у меня абсолютный слух. Тогда нас учили играть только на одном инструменте — баяне, хотя я бы хотел на фортепиано или на гитаре. У меня была готова конкурсная программа, я должен был поступать, а тут маме дали квартиру в Казани, и она предложила попробовать поступить на юрфак. То есть это совершенно не моя установка, я был не такой умный, чтобы сообразить, что надо на юриста учиться. Закончил юридический факультет с отличием, написал кандидатскую, защитил. Я — кандидат юридических наук. Причём моему руководителю диссертационной работы очень нравилось всё, что я делал, и он настаивал, чтобы я докторскую написал. Я не понимал, зачем это мне надо, возни много, толку мало. Ну хорошо, доктор, и что? Преподавать? И будут возникать те же проблемы, которые навязывает слепота. Что я слепой преподаватель, что я слепой адвокат — всё равно же «слепой» — ключевое слово, всё равно нужна будет посторонняя помощь. Я не видел смысла писать докторскую диссертацию. Я защищал кандидатскую, когда коммунизм уже пал. Тогда уже можно было писать то, что думаешь, что‑то исследовать и открывать новое. Право — это ведь наука о человеческом поведении, а оно многообразно, безгранично и достойно изучения, в том числе и с позиции юриста. Есть такая ­теория, что вся мировая драматургия строится вокруг четырёх сюжетов: он её любит, она его нет; она его любит, он её нет; они оба любят друг друга, но им мешает кто-то третий; они терпеть друг друга не могут, но жить вынуждены вместе. Вот вам классический пример. Пример на обобщение одной из сторон человеческого поведения — взаимоотношения мужчины и женщины. Право тем и интересно, оно регулирует человеческое поведение, что можно, а что нельзя, и почему. Часто возникает вопрос: почему вот это не предусмотрели, когда писали закон, ведь ситуация на поверхности лежит? Сидят думские эксперты, доктора наук, обсуждают, полируют проект закона, принимают его. А мы здесь на практике применяем закон, видим неурегулированные ситуации и спрашиваем — куда смотрели?

— Эдуард Николаевич, благодарю вас за содержательную беседу! Напоследок можете пожелать что-то нашим читателям? 

— Ничего назидательного говорить не умею. Бояться ничего не надо. Надо идти вперёд, работать, действовать, дорогу осилит идущий! 

Фотографии из архива Эдуарда Иванова