Двухвековая ёлочная история

Когда я была маленькой, любила играть в «полярников». Вроде бы, советская «полярная эпопея» уже давно закончилась, ровесники мои под впечатлением только что состоявшихся первых полётов человека в космос видели себя отважными покорителями бескрайних звёздных просторов, ну а я себя — исключительно полярником. Прикрепив к валенкам лыжи, я часами описывала круги в небольшом палисаднике, представляя, как смелый полярник пробирается сквозь сугробы и снежные заносы, как холодно и одиноко ему среди нескончаемой снежной пустыни, но как упорно он идёт к своей цели — к горящему очагу, к приветливо светящимся окнам, к людям. Зимний день стремительно угасал, наступали сумерки, и «храбрый полярник» возвращался домой, где его уже ждали бабушкины пирожки с капустой, белая тёплая изразцовая печь, а ещё — ёлка.

«Не какой-то там жалкий заморыш»…

Ёлка эта освещала своим таинственным, волшебным светом всё моё детство. Она была прекрасна и неожиданна, хотя и с нетерпением ожидаема. Радость, которую она дарила, можно было сравнить только с тщательно скрываемым от меня накануне («чтобы ребёнок заранее не волновался!») приездом в отпуск родителей из Германии, где служил отец. Просыпаешься, а за стеной оживление, громкие разговоры, весёлые голоса — мама и папа приехали! Вот так же и с ёлкой: выходишь утром из спальни, а в «зале» (так называли самую большую комнату в нашем доме) уже стоит ОНА — специально заказанная дедушкой в лесничестве разлапистая, высокая, до потолка, зелёная, пушистая ель. «Не какой-то там жалкий заморыш», — как с гордостью говорила бабушка. И, конечно, тщательно соблюдена старая дореволюционная традиция, когда ёлку наряжали лишь взрослые: ёлка-сюрприз уже украшена от подножия до макушки. Игрушек на ней много, и самых разных: это и первые советские ёлочные украшения, ещё мамины, присланные в конце 1930 годов из Москвы, и самодельные («домодельные») ёлочные игрушки, изготовленные в период ёлочно-игрушечного дефицита военных и послевоенных лет, и немецкие игрушки, привезённые родителями, и, конечно же, ёлочные украшения рубежа 1950−1960 годов, которые можно было купить тогда в любом галантерейном магазине. До сих пор помню разбитый на ящички-соты прилавок, и в каждой из сот — сверкающее стеклянное изобилие: шары, звёздочки, сосульки, шишки, а вот и Старик из «Сказки о рыбаке и рыбке», и Царь Салтан, и Белка, грызущая золотые орехи, и другие герои пушкинских сказок — очередное воспроизведение знаменитой «пушкинской» серии ёлочных украшений, впервые изготовленных в 1937, а затем в 1949 году к 100-летию со дня смерти и 150-летию со дня рождения А. С. Пушкина.

Все имевшиеся в доме игрушки непременно вывешивались на ёлку вне зависимости от каких-то чётких правил, помимо, пожалуй, лишь одного — правила безопасности: хрупкие, ломкие, легко бьющиеся украшения размещались наверху, а изделия из ваты, бумаги, картона, толстого советского стекла — снизу. Как, наверно, и любому ребёнку, мне больше всего нравились тематические игрушки: Дюймовочка, сидящая на Ласточкином крыле, Мальчик на санках, Лыжник, смешной старичок-гномик в красном колпаке. В такие ёлочные игрушки можно было играть как в настоящие. Вывешивались на ёлку и советские «идеологические» украшения — рубиновые картонные, золотые проволочные и серебряные стеклянные звёзды и шары с серпом и молотом, флажки — флаги союзных рес­публик. Но вся эта политическая символика была очень далека от детского восприятия, тем более для меня — ребёнка, не отягощённого советским детсадовским воспитанием. Впрочем, столь же непонятны мне были и рождественские религиозные символы, значения которых мне никто не объяснял.

Лучший мой подарочек

Новогодние подарки тех лет я помню плохо. Может быть, мне вообще их не дарили? Вспоминается только один эпизод: в дверь позвонили, и на пороге появился сам Дед Мороз в длинном тулупе, с седой бородой и с большим мешком в руках. Это был мой переодетый прадед: в 60-е годы Дедов Морозов на дом ещё не вызывали. Мешок наполняла солома, а в ней прятались игрушки — и обычные, и ёлочные, и среди них розовая немецкая марципановая свинка — такая красивая на вид и такая отвратительно-приторная на вкус.

Главным подарком для меня всегда была сама ёлка и то особое настроение, которое она привносила. Так как основными и единственными участниками новогоднего празднества, помимо меня, обычно были мои бабушка и дедушка (как оказывается теперь, вовсе ещё и не старые — всего-то 50-летние), бурным весель­ем оно, как правило, не отличалось. Конечно, пели и традиционную «В лесу родилась ёлочка», и хоровод вокруг ёлки водили (втроём!), и стихи рассказывали (помню блоковское «И пойдёшь ты вместе с мамой покупать игрушки…»). Но основной ритуал праздничного действа составляло особое «новогоднее» чтение и рассказывание сказок. Образ страшной и жестокой Снежной Королевы Андерсена заслоняли придуманные дедушкой весёлые сорванцы Филька и Гаврюшка, украсившие ёлку разобранным на части игрушечным грузовичком, подаренным им родителями. Однако любимой сказкой были, конечно же, «адаптированные» дедушкой «Дары волхвов» О'Генри — рассказ о великой любви и великом самопожертвовании, проявившихся так буднично и просто.

Потом я стала жить с родителями, пошла в школу. Но никогда ни одна общественная ёлка не могла заменить или хоть чем-то напомнить мне ту, прежнюю, в старом доме. Школьные и прочие публичные ёлки были похожи одна на другую, формализованы и бездушны, хотя педагоги и организаторы вроде бы и старались нас развеселить. Сейчас даже трудно вспомнить висевшие на этих ёлках игрушки: в связи с переходом от полукустарного к машинному производству ёлочных украшений, пришедшемся в СССР на вторую половину 1960 годов, они, как и сами новогодние праздники, максимально стандартизировались и утратили своё содержательное и художественно-стилевое своеобразие. Типовые шарики, колокольчики, шишки и сосульки делали публичные ёлки тех лет удивительно похожими друг на друга. К украшениям никто особо и не присматривался…

Однако хороши или плохи были висевшие на ёлках всех времён, начиная с немецких ёлок XVI века, украшения, у них всегда была одна основная функция — они призваны были дарить людям радость. Именно так, чисто эмоционально, воспринимала новогоднюю ёлку и я до той поры, когда в 2010 году известное московское издательство «Новое литературное обозрение» не обратилось ко мне с предложением написать «что‑нибудь» в рамках серии «Культура повседневности». Выбор пал на ёлочную игрушку. И вот тогда-то история рождественской/новогодней ёлки раскрылась передо мной во всём своём ярком многоцветье, таком же ярком, как и сама ёлка и ёлочная игрушка.

Предметы роскоши, которых в Казани было мало

Эта история писалась не только в Германии и не только в российских столицах. Своя, особая история была у провинциальной российской ёлки, постепенно входившей в повседневный праздничный обиход, начиная со второй половины XIX века. Эта традиция стала особенно быстро распространяться в тех городах, где сильна была немецкая диаспора, к числу которых относилась и Казань. Правда, вначале раздобыть ёлочную игрушку здесь было очень нелегко. Из «Отчёта по губернскому городу Казани за 1844 г.», например, видно, что, хотя в городе в то время было более 1000 лавок, в прейскуранте ни одной из них не значились ёлочные украшения.

«Казанская газета». 1912. Из фондов Национальной библиотеки РТ

К 60-м годам XIX века положение существенно изменилось. Теперь казанцы не только выписывали ёлочные украшения по каталогам и привозили их из Петербурга, Москвы, Харькова, Киева, Одессы и Варшавы (основных мест сбыта ёлочной игрушки в России), но и закупали их в ряде местных магазинов и лавок, специализировавшихся на продаже галантереи и так называемых «кабинетных», «роскошных» и «изящных вещей», писчебумажных товаров и игрушек (многими из таких магазинов владели немцы). Специализированных магазинов по продаже ёлочных украшений в Казани в это время ещё не было. «Наступление Рождества радовало красавицей ёлкой, — писал в своих воспоминаниях профессор Казанского университета Евгений Прокопьевич Бусыгин (род. в 1914 году). — Ёлка украшалась многочисленными игрушками, фонариками, гирляндами разноцветных блестящих бумажных лент. Украшений было великое множество. Отец работал доверенным магазина, хозяином которого был известный в Казани коммерсант Опарин. Магазин торговал канцелярскими товарами, игрушками, открытками, музыкальными инструментами. Так что большое количество и разнообразие ёлочных игрушек в нашем доме было закономерно».

Поступающие в продажу ёлочные игрушки были исключительно привозными. К концу 1860 годов в Казани вообще не было ремесленных заведений, специально производивших ёлочную игрушку. Как отмечал в 1890 году казанский историк и краевед М. Пинегин, «ремесленное производство предметов роскоши, вещей изящных» развито было в городе «очень слабо».

Магазины, торговавшие предметами роскоши, к которым в то время относились и импортируемые из Германии игрушки на ёлку, располагались на главных торговых улицах Казани — Воскресенской и Большой Проломной. Наиболее крупными среди них были Московский базар игрушек Черкасова, магазины Чарушина и Дозе, магазин Крекнина в Гостином дворе. Свежие фрукты, а также лучшие пряничные и кондитерские изделия для украшения ёлки можно было приобрести во «фруктовом магазине» Степанова на Проломной, где имелся специальный кондитерский цех.

Внимание покупателей привлекали и рождественские распродажи, проходившие с 1850 годов и начинавшиеся уже с середины ноября. Именно на это время, что вполне понятно, приходился и пик продаж ёлочных игрушек. Скидки доходили до 50 %.

Большую роль в распространении ёлочных украшений в Казани играла реклама. В предрождественские и рождественские дни на потенциальных покупателей обрушивался целый поток рекламных материалов, предлагавших приобрести ёлочные игрушки, мишуру, канитель, гирлянды, сласти, бенгальские огни, хлопушки, бонбоньерки. Взгляд рядового обывателя постоянно натыкался на такого рода объявления, развешенные на каждом шагу: на стенах, столбах, тумбах, в витринах магазинов, на специальных рекламных стендах и даже в вагонах конки. К Рождеству в городе выходили специальные справочно-рекламные издания, например, «Рождественский альманах — реклама».

Ёлочный базар и его клиенты

В канун Рождества дети и взрослые с удовольствием посещали базар на Николаевской площади, специализировавшийся на продаже ёлок и ёлочных украшений. Это была наиболее «демократичная» «игрушечная» торговая точка города, куда наведывались казанцы состоятельные и не очень, ведь уже в то время ёлочные игрушки были разной стоимости — и для тех, кто побогаче (самыми дорогими были изделия из стекла), и для тех, кто победнее. Тем не менее, по наблюдению того же М. Пинегина, даже несмотря на приемлемые цены, игрушечный товар шёл «довольно вяло»: из-за «сильного безденежья в местном населении» назад увозили до 38,8 % изделий.

И действительно — обывателю и даже городскому интеллигенту нарядить ёлку было непросто. Во второй половине XIX века цена выставленной на продажу полностью украшенной ёлки колебалась от 20 до 200 рублей ассигнациями, тогда как казанский приказчик получал 50-100 рублей в год, работник при доме — 15-40 рублей, мелкий канцелярский служащий 36-72 рубля, городской врач — 180-224 рубля, библиотекарь — 108-168 рублей. И потому широко была распространена практика изготовления самодельных — «домодельных» — ёлочных игрушек. «Мои сёстры и я под руководством Юнишны (няни. — А. С.) вырезали и клеили картонажи, бумажные цепи, привязывали нити к пряникам с картинками, к позолоченным грецким орехам, которые тоже вешались на ёлку», — писал современник, и подобных свидетельств было немало. Такие игрушки часто ­изготавливались в благотворительных целях. Их раздавали на ёлках «для бедных» и приглашённым в богатые дома детям «из простых», отправляли в сиротские приюты и даже посылали на фронт во время Первой мировой войны.

В домах низших городских слоёв ёлка не ставилась. И потому уделом детей из малообеспеченных семей становились лишь благотворительные ёлки, информация о которых регулярно встречается в казанских дореволюционных газетах.

В первые рождественские дни публичные детские ёлки устраивались и для более обеспеченных слоёв населения. Они проходили практически во всех театрах и клубах города. Новогодние балы (часто — костюмированные) с великолепными, богато украшенными рождественскими деревьями традиционно проводились в залах Дворянского, Военного и Купеческого собраний. Они не носили замкнутого, сословного характера. Уплатив 50 копеек и получив рекомендацию члена клуба, можно было посетить взрослые и детские новогодние балы и маскарады в Благородном (Дворянском) и Военном собрании, а в Купеческий клуб вход был возможен вообще «без всякой рекомендации». Большой танцевальный зал Дворянского собрания, где обычно устанавливалась ёлка, вмещал более 1200 человек. Новогодние балы и ёлки обычно продолжались до Крещения — 6 января.

Комсвятки и комсомольские ёлки

Таким образом, к 1917 году ёлочная игрушка стала для многих детей (особенно — принадлежащих к высшим и средним слоям городского общества) явлением обычным и привычным, и произошедшая революция мало что могла немедленно здесь изменить. В первые послереволюционные годы и на протяжении первой половины 1920 годов ёлка успешно уживалась с новыми советскими революционными праздниками. Так, сразу после установления советской власти в Казани, в декабре 1917 года, рабочий Алексей Смирнов предложил Казанскому совету «осовеченный» проект рождественской ёлки. Он предлагал устроить её либо в зале Дворянского собрания, либо в Городском театре для детей солдат, рабочих и городской бедноты. В 1923 году правление Татарского отдела Союза кожевенников выделило деньги на празднование Рождества в казанских школах. Однако «политически приемлемым», как указывалось в методических указаниях для воспитателей и учителей, могла быть лишь рождественская ёлка, избавленная от её «религиозной наполняющей».

«Казанская газета». 1912. Из фондов Национальной библиотеки РТ

В 1922−1924 годах в Казани прошла весьма жёсткая по форме атеистическая молодёжная кампания по празднованию «комсомольского рождества» («комсвяток», «комсомольской ёлки») как отрицание устаревшей формы праздничного досуга. Кампания носила откровенно выраженную сатирическую антирелигиозную направленность, она проводилась как в школах для всех категорий учащихся, так и для взрослых. Однако вскоре на смену «комсомольскому штурму» религии пришла планомерная борьба с религиозными праздниками, в том числе с Рождеством, вылившаяся в широкую антирождественскую кампанию 1927−1928 годов и завершившаяся окончательным изгнанием этого праздника из советского праздничного календаря.

Антиёлочная кампания и её отмена

Ёлка оказалась под запретом. Однако агрессивная запретительная антиёлочная кампания не дала желаемых результатов: Рождество оставалось для большинства советских людей по-прежнему любимым и с нетерпением ожидаемым праздником. Власть вскоре поняла свою ошибку и накануне нового, 1936 года вернула рождественскую ёлку, наполнив её новым идеологическим содержанием и присвоив ей отныне новый статус — статус новогодней. Такая ёлка должна была быть богато украшена, поскольку олицетворяла собой новый советский праздник, новую счастливую советскую жизнь. Впрочем, сразу оказалось, что украшать ёлку нечем. Старые ёлочные производства — мелкие кустарные мастерские были практически все закрыты, да они и не могли бы насытить огромный советский потребительский рынок. Советская лёгкая промышленность вообще не владела технологиями производства ёлочной игрушки. Поэтому вначале на ёлки вешали всё, что хоть как-то могло для этого подойти: помимо самодельных, использовались и «квазиигрушки» — предметы и вещи, первоначально не имевшие к ёлке никакого отношения, но ставшие ёлочными игрушками в силу сложившегося дефицита. Это были спичечные и папиросные коробки, коробочки из-под пудры, пузырёчки, конфетные фантики, поздравительные открытки и обычные детские игрушки. Причём так украшались не только домашние, но зачастую и общественные ёлки. На ёлках для детей, матери которых работали в швейных артелях, висели цветы и гирлянды, свитые из цветной материи, на авиационном заводе в качестве украшений использовались металлические звёзды из барабана для очистки деталей, а в артели меховщиков все висящие на ёлке игрушки, даже шары, были меховые. Однако если в целом по стране дефицит ёлочных игрушек был преодолён к концу 1930 годов, когда многие кустарные и полукустарные артели были полностью переориентированы на их производство и чётко встроены в планово‑отчётную систему советской экономики, этого не случилось в Казани. Первая специальная артель, производившая ёлочные игрушки — артель «33-я годовщина Октября» — была открыта здесь только в 1950 году.

Тем не менее во второй половине 1930 годов ёлка всё активнее входила в быт казанцев, всё прочнее утверждалась в городском пространстве. С конца 1930 годов наряженные новогодние ёлки стали устанавливать в городских парках, в частности, в Центральном парке культуры и отдыха им. Горького и в Детском парке культуры и отдыха (бывшее «Чёрное озеро»).

В годы Великой Отечественной войны в Казани, наряду с празднованием Нового года, наблюдался «возврат» к празднованию Рождества, что, вероятно, было связано с общей тенденцией к усилению религиозности в это непростое время. В условиях вновь обострившегося игрушечного дефицита на домашних новогодних ёлках подчас рядом висели старинные, дореволюционные ёлочные украшения с религиозным подтекстом и игрушки с новой советской символикой, и это никого не удивляло.

Послевоенная новогодняя радость

Довоенного игрушечного изобилия удалось достигнуть лишь к середине 1950 годов. Война и тяжёлые послевоенные годы, казалось бы, положили конец советской новогодней ёлочной традиции. Как рассказывал мне один из казанцев, ёлку в их доме стали устанавливать только после 1953 года: это произошло, говорил он, «когда я впервые наелся хлеба». Но уже вскоре новогодняя традиция была возрождена, а уставшие от продолжительного героического аскетизма люди потребовали новых ёлочных украшений — менее пафосных, менее идейных, более «бытовых», основанных на традиционных представлениях о домашнем уюте. Именно тогда появились на ёлках самоварчики и чайнички, вазы и кофейники, настольные лампы и люстры. Впрочем, наряду с этими «повседневными» предметами, на ёлках рубежа 1950−1960 годов была весьма популярна и космическая тема. Их украшали спутники, ракеты, фигурки космонавтов, шары и флажки с «космической» символикой.

Беззаботное ёлочное счастье

Безусловно, все эти перипетии ёлочной жизни были мне в детстве совершенно не известны. Я была абсолютно уверена, что ёлка была, есть и будет всегда. Правда, помнится, бабушка рассказывала мне о «запрете» ёлки, о том, как закрывали ставни, как занавешивали плотными тёмными шторами или одеялами окна, чтобы ни единый луч света не пробивался наружу, и всё-таки устанавливали ёлку, и наряжали её, и отмечали Рождество. Но всё это казалось какой‑то глубокой древностью, почти сказкой, события которой происходили «в некотором царстве, в некотором государстве» и не имели никакого отношения к реальной действительности.

Став взрослой, я продолжала ставить и украшать ёлку. И, пожалуй, одно из самых ярких и трогательных «ёлочных» воспоминаний — это первые шаги моего сына, которые он сделал к сияющей празднично наряженной ёлке. Добежал, пошатнулся на нетвёрдо ещё стоящих ножках и упал. Наверное, ему тоже было тяжело и страшно, как тому маленькому отважному «полярнику», который так упорно стремился к своей цели и всё-таки её достиг.

Сегодня всё шире и шире распространяется в России мода на советские ретро-игрушки и на винтажные ёлочные украшения. И вот уже вновь заблестели на ёлках звёзды с серпом и молотом, и крошечные космонавты готовы забраться в свои игрушечные ракеты и отправиться на освоение дальних миров… А на других ёлках парят белокрылые ангелы, сияют Вифлеемские звёзды и пристально смотрят с хромолитографий строгие и прекрасные отроки с неземными лицами. Есть в этих игрушках что‑то очень трогательное — такое до боли знакомое, такое родное! И вспоминается: синий декабрьский вечер, бабушка везёт меня на санках, а я бережно прижимаю к груди небольшой бумажный пакет, в котором лежат только что купленные в магазине стеклянные, запорошенные снегом, избушки — малиновая и золотая.

С тех пор прошло много лет, но я по-прежнему жду Нового года, который невозможно представить без новогодней ёлки — этого вечного праздника и без ёлочной игрушки — этого сверкающего маленького чуда.