ИМПРОВИЗАТОР. Текст и музыка Евгения Соколова

Под занавес 2020 года мы с коллегами активно готовили к печати номер про музыку города. Именно в тот момент мне посоветовали обратить внимание на соцсети известного казанского джазмена Евгения СОКОЛОВА, в которых он с изящным юмором делился с подписчиками вполне художественными историями из собственной весёлой юности. В определённых кругах персонажи были отлично узнаваемы, слог автора — лёгок и звонок, посты собирали невероятное количество лайков и комментариев — и это действительно была Литература. Недолго думая, мы пригласили Евгения в редакцию — и настолько влюбились в его тексты, что не только «Шутка» Соколова появилась на страницах музыкального номера, но и он сам — прямо на обложке. С тех пор Евгений Соколов стал нашим постоянным автором (за прошедшие два с половиной года опубликовано уже пятнадцать рассказов, не считая публицистики) и «Прозаиком года-2021» по версии журнала «Казань». Его блестящие выступления украшают практически все концерты-презентации журнала, скоро готовится к выходу в свет первая книга. Пожалуй, самое время задать накопившиеся литературные (и около-) вопросы. 

Первая «Шутка»
— «Откуда вы приходите, слова…» — писал Юрий Левитанский. Откуда твои слова? Первый сюжет? Как ты сел и написал первое предложение?

— Это было весной двадцатого, в карантин. Мне позвонил Дима Деринг, с которым я долго работал в оркестре его отца, Виктора Деринга, и мы от избытка времени вспоминали прошлое. Ко всему прочему, он напомнил мне смешную историю, после чего я захотел написать рассказ — импровизацию на эту тему — как в джазе. Так появилась та самая «Шутка», которую я написал за две недели, а после сразу выложил на свою страницу. 

— Что ты ждал от первой пуб­ликации в сети?

— Я выхожу на сцену и играю: что я жду в этот момент? Чтобы публика кайфовала! Наверное, этого я хотел и тогда, ещё не думая об оценке профессионалов.

— Формат соцсетей предполагает нечто более легковесное, почему ты не ограничился изложением байки в виде поста?

— Я же не блогер! (Смеётся.)
К тому моменту у меня уже был опыт в публицистике: многие казанские издания просили меня написать об истории казанского джаза (Евгения Соколова даже называют его летописцем. — Ред.), о Викторе Деринге и легендарных «шанхайцах», других выдающихся музыкантах. Довелось поработать и спичрайтером у одного высокопоставленного лица. Но прозу я писать не умел, и страшился таких вещей, как «правдивые диалоги» или «описать характер героя». Здесь же как-то само получилось, всё было понятно и легко. «Шутка» показалась удачной — и мне самому, и интернет-читателям. Решил продолжать, при этом — теоретически подковаться.

Фото Юлии Калининой

— Что было после «Шутки»?

— Продолжил писать и выкладывать тексты в соцсети, мои знакомые их обсуждали, узнавали (или думали, что узнают) героев, добавляли в комментариях по­дробности… При этом я понимал, что отзывы в интернете носят сугубо комплементарный характер, художественные достоинства там особо не обсуждались. 
Из любопытства попробовал отправить тексты в московские и зарубежные редакции — но внятного ответа не последовало. Тогда меня это не огорчило, хотя я искренне удивился, почему никто не потрудился черк­нуть в ответ хотя бы две строчки! При этом один американский русскоязычный журнал, куда я тоже отправил на конкурс кое‑что из своих первых рассказов, вместо публикации лонг-листа выдал сообщение: «ни один текст не подходит под формат нашего конкурса». Значит, не я один их не устроил — этот факт успокаивал... Потом уже понял, что где-то неправильно технически оформил работу, где‑то прислал вместо романа рассказ, хотя в условиях чётко стояла крупная форма… Это были мои первые шаги даже не в саму литературу, а в литературный процесс, который был тогда мне совершенно незнаком. 
Рад, что судьба свела меня с редакцией «Казани» и здесь обратили на меня должное внимание. (Улыбается.) 

С местными особенностями
— Когда я прочитала «Шутку», сразу поняла, что ты — наш автор. Казань, музыка — это было именно то, что нужно для номера, над которым мы тогда работали. Тогда ты ещё принёс отрывки из повести «Бегемот». Она, как и «Шутка», во многом биографическая? 

— Да. Эта повесть — или, скорее, сборник новелл, в повесть объединённых — о юности, разных музыкантах, казанском советском джаз-клубе «Бегемот». 
Когда есть большое желание писать, и при этом ты никогда этим не занимался, естественно, начинаешь с того, что было с тобой.
А вот потом, когда за тебя берутся профессионалы, начинаешь думать и страдать. (Смеётся.)

Фото Юлии Калининой

— Да-да, я сама сказала тебе, что «Бегемот» прекрасен, но носит налёт некоторой местечковости…

— Слово «местечковость» мне не нравится!
В оправдание скажу: Эдуард Лимонов, «Молодой негодяй» — местечковый текст? Точно да, при этом он имеет огромную художественную ценность. Весь вопрос в качестве, и там уже неважно, где происходит действие. 

— При этом для меня, как для редактора городского журнала, очень круто, что действие происходит в Казани. Но для широкого круга читателей — а писатель все­гда стремится к нему — может быть, важнее что-то более глобальное…

— Да, под влиянием этих размышлений Казань у меня постепенно превратилась в город К, потом — в город Н…

В Сибирь!
— А потом твои герои и вовсе переместились в Томск!

— Это удивительный кульбит, которого три года назад я и не предполагал. Дело в том, что я рано лишился отца и знал о нём совсем немного. Был уверен, что он родился на Дальнем Востоке, в суровом посёлке ссыльных политзаключённых — Ванино. Во всяком случае, именно оттуда он приехал учиться в Казанский авиационный институт, туда и вернулся после развода с моей ма­терью. Мне тогда было восемь лет. Родителей нет в живых уже давно, а весной 2021‑го, прочитав статью в журнале «Казань» об архивах, неожиданно ставших доступными населению, у меня появилось желание узнать больше о моих предках, восстановить пропущенные места в семейной биографии. 
Каково же было моё удивление, когда, обратившись в архив КАИ, я выяснил, что мой отец родом из Томска! До революции его семья владела там небольшим заводом, а после подверглась репрессиям. И Ванино тоже — место неслучайное… Все эти неожиданно открывшиеся подробности настолько меня захватили, что я мысленно переселился в Томск.

— Но сам там ещё не был?

— Пока нет, но планирую побывать в ближайшее время. 

— Один из героев твоих рассказов, с которым хорошо знакомы наши читатели — томский писатель-графоман Яков Веточкин, эдакий путешественник во времени: то он с восторгом описывает послевоенный джазовый концерт, то гуляет по Казани 21 века, критически оценивая работу некоторых учреждений культуры, то внезапно оказывается свидетелем событий постреволюционной эпохи. Кто это? Ты?

— В чём-то да, а в чём-то это — домкрат, вспомогательный персонаж. Для декабрьского номера 2021 года (он был посвящён юбилейным датам выдающихся жителей нашего города. — Ред.) редакция обратилась ко мне с просьбой подготовить статью к столетию моего учителя Виктора Деринга. Я уже говорил, что писал о нём и раньше, но здесь хотелось подойти с иного ракурса, расширить и обогатить биографию джазмена ранее неизвестными фактами. Вместе с его сыном изучил семейные альбомы, перелопатил архив и написал очерк. Там и появился впервые Яков Веточкин, который приехал из Сибири, случайно оказался на концерте Деринга и написал восторженную заметку в томскую газету. Персонаж выдуманный, но в заметке — ни слова лжи: впечатления Веточкина от игры Деринга самые что ни на есть настоящие! Это был элемент моего писательского эго. 

— И читатели ни о чём не догадались!

— Не знаю. (Улыбается.) Уже потом я целенаправленно вводил Веточкина в самые разные тексты для достижения тех или иных художественных целей. 

Фото Юлии Калининой

— Каковы они?

— Сначала носили сугубо развлекательный характер, а потом стали серьёзнее. 

— Например, в рассказах «Приют “Воробушек”», «Акулы пера», «Блюз на погосте» ты обличаешь некоторые пороки современности. Даже без скандала не обошлось, когда кое-кто из героев себя узнал…

— Узнали — и хорошо, значит, писал не зря. Но всегда хочется, чтобы резонанс был ещё шире.

— Когда мы презентовали номер о казанских некрополях с твоим «Блюзом на погосте» (старушка приходит покупать себе при жизни место на кладбище, а помогает ей в этом некий трубач. — Ред.), сразу два музыканта увидели в герое себя и при­шли на мероприятие со своей трубой. Это было тебе приятно? Мне, как редактору, очень!

— Мне тоже. Приятно и то, что они узнали в персонаже себя, и то, что не узнали меня — в описание волнений трубача о непростой музыкантской судьбе я вложил и собственные переживания. 

— С уходом соцсетей обратной связи стало меньше. Тебе этого не хватает?

— Не хватает отзывов профессионалов. Всегда хочется как можно больше мнений, не обязательно хороших. 

Литературная импровизация
— У тебя очень узнаваемый стиль, манера постановки предложений. Это природное или?..

— Когда я пишу, фоном включаю джаз, и всю писанину воспринимаю как джазовую импровизацию — с ритмом, свингом, диссонансами. Наверное, и фразы строятся так же…

— Отмечу, как редактор: это удивительная манера подачи, которая не встречалась мне больше ни у одного автора. Из десяти неподписанных текстов твой я точно узнаю! Кстати, а кого ты считаешь своими литературными учителями?

— Аксёнова, Пелевина, Ильфа и Петрова. Стараюсь им не подражать, но ориентир задают они.

— Как твой сын воспринимает твою прозу?

— Как представитель современной молодёжи. Оценивает её по критериям, которые мне не всегда понятны. Но всякий раз читает с большим вниманием, замечания делает. (Улыбается.) 

— Вообще, какого возраста, в твоём представлении, твой читатель? Для кого ты пишешь?

— Скорее это люди моего или около возраста. Впрочем, всегда здорово расширять границы. 

Нюансы идентификации
— Вернёмся к моменту первой публикации на страницах журнала. Тебе это было важно?

— Да, было очень волнительно. Показывал всем знакомым! 

— Что-то в твоей самоидентификации в этот момент изменилось?

— Постепенно менялось. Это как мой педагог по кларнету на каждом занятии говорил: «Сегодня гораздо лучше!», и только потом начинался ад. Так и тут: сначала меня все хвалили, а потом дошло и до критики, и до шлифовки литературного мастерства. 

— За прошедшие два года только в журнале «Казань» вышло пятнадцать твоих текстов. Ты чувствуешь, что ты — писатель?

— Пока нет. Вот выйдет книга — почувствую! 
Хотя… биографии многих известных писателей тоже начинались с рассказов в журналах!

Профессор Слётов 
и другие
— А потом они переходили к крупной форме, чем и ты сего­дня занимаешься. Прямо сейчас наши читатели первыми смогут прочитать главу из твоего будущего романа, работа над которым идёт полным ходом. У него уже есть название?

— Есть, но пока я предпочитаю его не публиковать. 

— И всё-таки давай поговорим о романе подробнее. Его главный герой — профессор Казанского университета Слётов — после Октябрьского переворота оказался в Томске. У персонажа есть реальный прототип?

— Да, как и у начальника губернской полиции Геловани. О полицмейстере, который так же, как и я, мечтал стать писателем, я узнал, изучая томские архивы. Он даже к Чехову приставал, чтобы тот его отрецензировал… 

— Ты — шахматист-перворазрядник. Умение видеть на несколько шагов вперёд помогает тебе писать?

— Не уверен. Водить машину — да. А писать… я же импровизирую!

— Знаешь заранее, что будет в финале текста?

— В рассказе, в общем виде, да. А вот в романе — даже не предполагаю!

— Когда ты его закончишь?

— Сложно сказать. Чтобы целиком погрузиться в текст, нужно нигде не работать, а только писать, писать. Пока у меня такой возможности нет, но есть возможность писать вдумчиво, «обслушивая» каждую фразу. В этом — кайф. 

Фестиваль «Джазовый перекрёсток». Диксиленд под управлением Геннадия Хохлова — обладатель приза 
зрительских симпатий газеты «Вечерняя Казань». Евгений Соколов — второй справа. Казань, Молодёжный центр. 1984

Фото Владимира Зотова

ССШМ, Деринг 
и день сегодняшний
— Как соседствуют в тебе музыкальные и литературные ипостаси? Кто ты больше сегодня — музыкант или литератор?

— На мой взгляд, совершенно неважно, кем я себя ощущаю. Это как графоманы. Они-то могут считать себя кем угодно, но читатели вряд ли с ними согласятся. В музыке то же самое. Но там-то я точно могу сказать, что я — музыкант.

— Давай раскроем подробнее твою музыкальную биографию. Ты ведь учился в «десятилетке» при Казанской консерватории… Как это образование на тебя повлияло?

— Я поступил в первый класс ССМШ в 1973-м, в то время ещё в стране существовала «секта» Высокой Музыкальной Культуры, и «десятилетка» была одним из лучших филиалов этой уважаемой организации. В отличие от простых «музыкалок», где детей учат музыке для «общего развития», в ССМШ сразу, с первого класса внушали, что музыка — это то, с чем тебе придётся умереть... Первые четыре года я учился по классу виолончели у Иттаки Халитова, который к тому же был известен как скрипичный мастер, и позже, в 1990 году, стал дипломантом конкурса скрипичных мастеров в рамках XIX Международного конкурса имени П. И. Чайковского. Но мне не нравилось носить большой инструмент, да и вечная тревога в звуке виолончели не приносила радости. И в пятом классе я поменял виолончель на кларнет, попав в класс к Геннадию Хохлову, молодому педагогу, только что окончившему Казанскую консерваторию. Это стало поворотным моментом в моей музыкальной судьбе, извините за штамп... 

Алекс Фишер (Австрия), 
Сергей Васильев (Москва), 
Евгений Соколов
Как известно, в советское время в Казани почти на всех заводах существовали любительские джазовые оркестры, большие и малые — традиции, оставшиеся от легендарного оркестра Олега Лундстрема. Мой педагог руководил диксилендом завода ЭВМ, и когда я освоил инструмент, Хохлов стал звать меня на репетиции оркестра, играющего неизвестную мне музыку. С тех пор произведения Вебера, Моцарта и Гайдна я играл одновременно с джазовой музыкой Армстронга и Гершвина, что не слишком нравилось новому директору ССМШ Розе Болгарской. Но мне было уже всё равно — я искренне полюбил джаз.

Георгий Гаранян (Москва), Стас Калабанов, Евгений Соколов

— А как ты попал в оркестр Виктора Деринга?

— Я уже говорил, что в то время в Казани было много джазовых оркестров, сформированных при Дворцах культуры, разных заводах, которых в Казани было множество. Единственный профессиональный джазовый коллектив работал при Комитете по кинематографии РТ, это был биг-бенд под управлением Виктора Деринга, и мой педагог в первую очередь настоятельно мне посоветовал сходить на концерт этого оркестра. И однажды сходив, я уже не пропускал ни одного концерта с их участием. На одном из первых фестивалей «Джазовый перекрёсток» наш диксиленд играл в один вечер с оркестром Деринга, и после нашего выступления ко мне подошёл один из трубачей и, сильно стращая, передал, что Виктор Эдуардович хочет меня завтра видеть на репетиции. Но знакомство прошло хорошо, и я в 20 лет был принят в биг-бенд под управлением Виктора Деринга, и через год стал в нём солистом. 

— Какие ещё твои музыкальные проекты для тебя наиболее значимы?

— Играя в оркестре Деринга, я проникся эстетикой большого оркестра — биг-бенда, его звучанием. Заслушивался оркестрами Бенни Гудмена, Дюка Эллингтона, Тэда Джонса и Майлза Льюиса. Любимым был оркестр Каунта Бейси, с неповторимым свингом. И вот однажды на одном из концертов я познакомился с джазовым пианистом Валентином Баклановым, который предложил мне поработать в его квартете. От него я узнал специфику игры в малых составах, она мне понравилась творческой мобильностью. В 1993 году на базе оркестра Деринга я создал «малый состав», группу из шести музыкантов без названия. Группа быстро стала популярной, мы стали часто выступать. Однажды на концерт приехало телевидение, и редактор программы «Город» Ольга Юхновская после выступления поинтересовалась названием нашего джаз-бенда, а узнав, что названия нет, возмутилась и потребовала срочно его придумать. Басист Олег Солодовников сразу же среагировал: «Пиши — «Джайв»!» Ольга быстро ушла, и впоследствии никто не спрашивал, почему Солодовникову пришло в голову это название. Проект «Группа JIVE» я продюсировал до 2008 года, записав с ней двойной альбом «Прожив тысячу» на Московской студии LKK Records... Ещё один, на мой взгляд, удачный проект — группа «Персона» с Софией Перес, созданная в 2014 году. 

— Каковы твои музыкальные планы?

— Осенью пройдёт мой сольный концерт, и я надеюсь, что ничего не сможет этому помешать. Подробности чуть позже. 

Оркестр Виктора Деринга. В центре — Евгений Соколов. Фото из архива Д. Деринга