Красота по Чехову

Фото Юлии Калининой

Уже более двух десятков лет она — безусловная персона мира моды и глянца. Её деятельность не ограничивается только лишь фэшн-тусовкой — Катя Борисова делает костюмы для театральных постановок, ­участвует в крупных шоу и арт‑проектах.

Модный приговор. Пролог
Медийная личность и VIP‑модельер приехала на интервью в чёрном комбинезоне с блестящими изящными серебристыми молниями. На её стройной фигурке вещь сидит безупречно, в ней Катя похожа на героиню из «Матрицы». «На самом деле это — моя спецодежда, — смеётся она. — Я сама себе напоминаю в ней девушку с бензоколонки». 
Образ девушки с бензоколонки, между прочим, выдержан в «королевских» канонах: «макияжа без макияжа», нюдовый лак, благородная естественность волос.
Пока мы шагаем по коридору, Катя хвалит моё новое чёрное платье (здесь сердце автора поёт!). «Купила на распродаже», — делюсь я, называя российский бренд масс‑маркета. «Какая вы молодец», — искренне хвалит меня VIP‑модельер, а я, когда мы входим в кабинет, показываю ещё пару покупок, которые вызвали сомнения, в частности — льняной коралловый комплект. «Верх оставьте, юбку — сдайте. Её слишком много», — выносит модный приговор Катя.
Мы располагаемся, и я расспрашиваю её о проекте, над которым она трудится в настоящее время и ради чего должна на днях отправиться в Москву. И здесь, как выяснилось, всё не так просто — вот вам и традиционный вопрос «о творческих планах»…

Человек команды
— Друзья часто спрашивают: почему тебя нет в соцсетях? Ты ничего не выкладываешь в сторис? Но как же я могу это делать, если каждые три месяца подписываю договор о неразглашении коммерческой тайны? Многие проекты требуют абсолютной тишины. Распространение визуальной информации — строго под запретом.

— Но часто можно видеть то, как творческие люди анонсируют предстоящие проекты на промежуточном этапе, для них это — часть пиара…

— Самопиара, скорее. И это — абсолютно неправильно, потому что ты — не какой-то там «безум­ный творец», ты — человек команды, «приговорённой» в силу обстоятельств к полному молчанию, для того чтобы сохранить на выходе «вау-эффект».

— В том числе, наверно, и для того, чтобы идеи раньше времени не ушли на сторону?

— В том числе и для этого. Хотя и считается, что идеи витают в воздухе, но технологии их воплощения, способы их реализации, которые можно «подсмотреть», стоят баснословно дорого. Я — фанат технологий. Мне муж так и говорит: «Твоё любимое слово — технология». Придумать — это одно, но осуществить то, что ты придумал, — это абсолютно командная работа. И ты не можешь быть человеком, который испортит всей команде этот праздник.
Один из недавних проектов, о которых я могу говорить пуб­лично, поскольку уже закончила работать, это — спектакль «Чужой ребёнок» в Качаловском театре, для которого я делала костюмы. Журналисты накануне интересовались, какими они будут, но, согласитесь, — это же размывает эффект от премьеры, когда человек приходит уже с неким ожиданием. А мы все любим удивляться.

— Но, с другой стороны, мы любим наблюдать и жизнь закулисья…

— Это конечно! Но представьте — если я начну говорить о костюме к спектаклю, то неизбежно придётся говорить и о самом спектакле. А это — уже спойлер, за что в командах жестоко наказывают и вешают чёрную метку: «Болтун — находка для шпиона».
По поводу работы в театре могу ещё добавить, что в настоящее время вместе с Александром Яковлевичем Славутским мы думаем о спектакле «Гамлет». Мне приятно, что в театре мы делаем сложные костюмные спектакли. Это не тот случай, когда на костюмы с первого ряда смотреть невозможно, а, начиная с восьмого, — уже ничего. Слава богу, Александр Яковлевич понимает, что нельзя шить «из занавесок».

Начало
— У вас — интересная биография. Почти про Золушку… Начинали вы с ПТУ, о котором везде говорите с большим пиететом…

— Однозначно!

— Тем не менее, в ПТУ учились многие, но известными дизайнерами становятся единицы. У вас изначально уже были высокие амбиции?

— Никаких амбиций не было. Более того — если бы вы знали, насколько вся эта история случайна… Я никогда не собиралась быть ни портнихой, ни дизайнером, а мечтала стать следователем по особо важным делам. После школы поступала на юрфак, но не добрала каких-то смешных полбалла и уже для себя решила, что пойду работать делопроизводителем в прокуратуру и буду поступать через год по особому конкурсу.

— Почему юрфак?

— Мой выбор был не случаен — папа работал в органах внутренних дел, к моменту окончания мной школы его, к сожалению, уже не стало. Но мама пришла в ужас при мысли, что в семье появится ещё один милиционер. Она Христом Богом молила меня поступить в швейное профтехучилище № 41, чтобы не терять целый год. Причина тому была донельзя прозаична — людям, которые продолжали обучение после окончания школы, в то время платили пенсию по потере кормильца. Если бы я не пошла учиться, мы не имели бы этих денег. «Как же я буду тебя замуж выдавать?! И вообще — на улицу посмотри, что творится… Одежды нет, ничего нет, хоть юбку себе научишься шить».
И так, под флагом сшитой для замужества юбки, я пошла в ПТУ. На курсе у нас собрались девушки со схожей судьбой — те, что «не поступили» и не хотели терять год. Мы учились два года шитью с умением выполнять раскрой. Были хороший коллектив, хорошая группа, очень хорошие преподаватели. Юрфак был отодвинут насовсем.
После профтехучилища по распределению я попала в самое престижное ателье Казани — Дом бытовых услуг на Саид-Галеева, мне повезло. Работала портнихой в цеху, у меня был хороший разряд. Первая рабочая смена начиналась в полседьмого утра и заканчивалась в 14 часов. Вторая начиналась в 14.30, заканчивалась в 22.30. И так 6 дней в неделю.

— Работали на заказчиков?

— Да, конечно. Министром бытового обслуживания республики тогда был Евгений Борисович Богачёв. Он очень нас любил и поддерживал. На пятом этаже Дома бытовых услуг была огромная экспериментальная лаборатория, которая разрабатывала «капсульные» коллекции (такого выражения, правда, ещё не использовали). Они продавались в магазине «Новинка» на Баумана. Это была ни на что не похожая одежда. Я смотрела на модельеров — слова «дизайнер» тогда не было — как на небожителей, и даже не могла представить, что подобная судьба может коснуться и меня.

— Как же случился этот неожиданный поворот?

— Меня всегда окружали внимательные люди. Вы же, на самом деле, понимаете — меня не интересовал удел портнихи, как таковой. Какой молодой девушке хочется ездить в цех к 6.30 утра в промёрзлом автобусе № 49 с улицы Братьев Касимовых, где жили мы с мамой? Но я всегда хорошо рисовала. Ещё в десятом классе придумывала девочкам выпускные платья… Насмотревшись на эстрадных звёзд по телевизору, предлагала какие-то модели в цеху. У нас была замечательная начальник цеха — Хава Хасьяновна. Очень строгая, но справедливая. В какой-то момент она почувствовала, что я теряю интерес к профессии. Как раз в это время в декретный отпуск собралась девочка — художник-консультант, которая сидела на первом этаже и принимала заказчиков. На её место посадить было некого, и Хава Хасьяновна предложила: «А давайте попробуем Катю?» То, что я не просто рисовала, а знала технологию — сработало на руку.
И вот, оказавшись на первом этаже, я на ступенечку приблизилась к тем небожителям, что обитали на пятом. Вся жизнь закрутилась по-другому, когда я, красивая девушка, оказалась «в открытом доступе». Именно тогда я, кстати, познакомилась со своим будущим мужем. Потом меня отправили в Куйбышев, нынешнюю Самару, на специальные курсы по подготовке модельеров. Затем я поступила на вечернее отделение в Казанский химико-технологический институт, на базе которого когда-то работал филиал Московского текстильного института, а позже там открыли свой факультет технологии шитья.
Считаю, что закрытие швейных ПТУ, с которого я начинала, — большая ошибка. Как человек, работающий в швейном деле больше 30 лет, могу сказать, что для государства, для власти нет электората благодатнее, чем портные. Это — такой терпеливый, такой усидчивый народ! Женщина-портниха — она, как правило, не истеричка, у неё всегда всё хорошо в семье. Она не будет ходить и клянчить деньги. Не хватает — сошьёт юбку соседке и купит то, что хотела. Портные — спокойные, усидчивые люди, привыкшие достигать результата через терпение и труд. Что может быть лучше для государства? Менеджеры по продажам?

— Человек «с делом в руках» — всегда полезен не только для государства, но и для общества…

— Безусловно. Но я так понимаю, что теперь «мы братья с Китаем навеки», и нам надо поддерживать китайскую лёгкую промышленность… Придите сегодня на любое отечественное швейное производство — вам скажут: нет кадров. Просто — нет людей. Дизайнеров выпускают — не буду говорить, как, кого… Но кто будет делать всё, что они придумывают? Где технологи? Где конструкторы? Я уже не говорю о том, что наша промышленность давно не изготавливает никаких станков, машин. Раньше у нас был хотя бы знаменитый «97-й класс»…

— Боюсь, не все читатели, как и я, поймут, о чём речь…

— «97-й класс» — самая популярная прямострочная стачивающая машина. Стояла раньше на всех швейных фабриках. Теперь там стоят «китайцы».

В нашей стране — моды нет?
— Катя, но почему же такой парадокс: времена СССР — были ПТУ, откуда выпускались портные и швеи. Но носить то, что выпускала «лёгонькая промышленность», — не очень хотелось…

— Согласна. Почему так было? Если помните, в городе Иваново выпускались ситцы. Вопрос на засыпку: кроме них ещё кто‑то эти ситцы делал?.. Дальше: я много лет проработала в фирме «Ильдан», которая была флагманом производства одежды в Татарстане. Ткани закупались в подмосковном производстве «Купавна». Были годными, наверно, для тех, кто не ел ничего слаще морковки. Но! — хотелось других, более высокого качества. А производства не было. Но «Купавне» не нужно было ничего менять, у неё — единственной в Союзе — и так всё брали.
А потом — мы жили в полном отсутствии информации. Журнал «Бурда моден» был лучом света. Какие-то немецкие каталоги отдавались на ночь за бутылку шампанского. 

Фото Андрея Богданова
Быть дизайнером было довольно просто. Вышли Пугачёва и Ротару на «Огонёк» — вся страна носила «их» платья целый год. Легко было работать и парикмахерам. Вышел фильм «Зимняя вишня» — все стали носить стрижку героини Елены Сафоновой.
Зато потом ситуация изменилась до такой степени, что на нас хлынуло всё, что называют «дай им Боже, что нам не гоже»… А сейчас — просто нет людей. Я знаю, что на большие швейные производства работников собирают вахтами. Конструкторов — тех буквально переманивают из одного ателье в другое.

— Какие специальности в дефиците?

— Практически все, кроме дизайнеров. (Смеётся.)

— То есть, если подытожить, дизайнеров много — делать некому? И говорить, что в стране появится швейная инфраструктура — не приходится?

— Ну почему — говорить-то можно. Даже построить какой‑нибудь производственный кластер можно. Построили же под Питером огромный кластер для производства обуви. Но что ж не завалили страну ботинками-то? А надо ведь было подумать — кто наполнит эти цеха? 

Фото Андрея Богданова
Надо срочно выращивать для этого людей, заниматься с самого детства профориентацией. Не так давно я читала мастер-класс в казанском филиале питерской школы дизайна. Там обучаются совершенно «осознанные» дамы в во­зрасте 30 и 40+. Все те, кто решил найти «дело по душе». У нас, если заметили, сейчас вся жизнь про «осознанность». Вот если бы она ещё пользу обществу приносила и как-то влияла на ВВП! А в реальности уже целые поколения людей вообще не понимают, что такое встать и к 8 утра пойти на работу…

Модная Казань
— Помните ли вы времена, ко­гда в Казани начал зарождаться модельный бизнес?

— Конечно, помню. Атмосфера была волшебная какая-то. В начале этого лета на презентации книги Ларисы Фоминой в Нацио­нальной библиотеке мы как раз о ней вспоминали. Туда пришли все, кто поднимал это дело, модели, которые остались в стране. Были Оля Паранина, Лида Дмитриева — моя любимая модель, невероятно красивая и сильная. Она очень много работала, но жила скромно — ездила на том же самом 49 автобусе. Такая, знаете, была своеобразная во всём красота… А сама Казань — грязная, необустроенная, непонятно было — кому это вообще нужно? Не было ни рынка глянца, ни премиальных товаров. Не было тех, кто нуждался в рекламе и желал бы себя продвигать. Разве что меховая фабрика «Мелита» или «Ильдан», делавший раз в год показы, которые назывались почему-то «семинары». Время было тяжёлое, но работали все на энтузиазме, потому что им это очень нравилось!

— Что теперь изменилось?

— Честно говоря, Казань и сего­дня не назовёшь модной столицей. Хотя многие мои московские друзья-бизнесмены считают, что стоит только сюда «зайти» — на тебя с утра до вечера будет капать золотой дождь. Но люди, по правде говоря, у нас сложно расстаются с деньгами. Поэтому заниматься модой, как бизнесом, не просто. Свою роль играет и приближённость к Москве. Вы же сами знаете, как у нас любят звать на крупные проекты каких-нибудь «москвичей». А свои?.. «Да что они умеют?» Но, в таком случае, они никогда ничему и не научатся. Вспоминается фраза: «если у вас нет своей армии, вы всегда будете кормить чужую». Естественно, у меня к этому ревностное отношение…

— Что скажете по поводу местного потребительского рынка?

— У нас, как правило, выбирая между красивым и полезным, всегда выбирают полезное. Ко мне иногда обращаются за пошивом вечернего платья. Однажды пришла дама, меряет платье и начинает делать очень странные движения руками: явно на светском приёме она не будет так двигаться — разводить в разные стороны локти, приподнимать согнутые руки вверх. Как выяснилось, она проверяла, сможет ли в этом платье поднять на руки ребёнка. И вот такое желание выбирать то, что практично, — оно в человеке, как правило, навсегда.
И в плане умения одеваться Казань до сих пор — «город контрастов». Как-то я наблюдала картину: из очень дорогой машины вышел мужчина в совершенно непотребного вида шортах и каких-то дешёвых сланцах. И такого много, никому это не режет глаз, хотя в черте города выглядит дико, неуместно. А ведь воспитание проявляется в таких вот мелочах.

— В детстве кто-то был для вас примером хорошего вкуса? В семье как одевались?

— Родители были обычными советскими людьми — за модой особо не следили. Папа вообще ходил в форме. Но в одном доме с нами жила семья моей подруги Юли. Её мама была потрясающей красавицей. Выйдя в подъезд, можно было сразу понять: вот прошла тётя Галя — стоял аромат французских духов. Она была довольно молодой — видимо, рано родила Юлю, мою ровесницу. Тоненькая, одевалась совершенно не так, как наши мамы. Я всегда на неё смотрела и думала: «Когда вырасту, буду как тётя Галя…»

Про «унисекс»
— Последние годы в молодёжной среде можно наблюдать тенденцию, которую я назвала бы отказом от красоты или игнорированием эстетики. На всех — безликие худи, на ногах «кроксы»… Не печально ли вам это видеть?

— Какой прекрасный вопрос вы задали. А как вы сами думаете, почему это происходит?

Фото Андрея Богданова

— Таким образом в моде стирается гендерная идентификация?

— Конечно. Ведь кому нужно, чтобы мы размножались? Есть тот самый «золотой миллиард», а все остальные должны его обслуживать. Посмотрите, как активно насаждается идея однополых отношений? И это неспроста, у этого явления есть определённая коммерческая и математическая составляющая. Двое взрослых людей, живущих в паре и не имеющих детей, тратят деньги только на себя. Как правило, они хорошо зарабатывают, являясь идеальными потребителями дорогих товаров и услуг, в том числе одежды. Этот рынок активно развивается. Посмотрите — какую интересную и красивую одежду делают для мужчин. И какая неинтересная — я имею в виду даже масс-маркет — одежда для женщин: из бренда в бренд одни и те же фасоны и принты. Никто не заинтересован в том, чтобы женщины выглядели красиво.
Но если девушку, выражаясь лапидарно, никто «не захочет» в 18-19, потом в 20-25, потом в 30 лет, она автоматически превратится в «золотую пчелу» для работодателя. Причём этому подвержены люди именно «среднего класса», люди интеллектуального труда. Именно эти девочки ходят в худи и кроксах. Маргиналы по‑прежнему стремятся подчерк­нуть свою сексуальность… Таким образом, в мире складывается определённая демографическая картина. Это — моё мнение.
А ведь тот же самый представитель среднего класса, согласно пирамиде Маслоу, должен стремиться выше, осваивая уровень за уровнем. Но он останавливается. Роста у него нет. И как бы смешно ни звучало, этого роста не обеспечивает ему его «никакая» одежда. Ведь одежда — тот социальный маркер, по которому мы оцениваем людей по принципу «свой — чужой» ещё до того момента, как человек с нами заговорит. То, как он одет, как от него пахнет, какая у него ­обувь — вот что привлекает внимание в первую очередь.

— Можно ли говорить о том, что мода и стиль в современном мире становятся привилегией?

— «Привилегия» — хорошее слово. Недавно как раз говорили с коллегами: то, чем мы занимаемся, совсем скоро будет востребовано лишь очень немногими. Отчасти и от того, что всё работает против развития женского потребительского социума.

— Новое поколение вообще перестаёт ходить по магазинам — заказывают одежду в интернете. Само понятие «шопинг» перестало быть манким для девушек, и они часто объясняют это экономическими соображениями. Получается, что у них уже нивелированы центры получения радости от процесса покупки, в отличие от нас — женщин 40+…

— Самое печальное, что у этого есть и другие последствия. Человек сидит в одиночку на диване, делая всё онлайн. Перестаёт коммуницировать, быть социально адаптированным. А эта злополучная работа на удалёнке, на которую полмира перешло после пандемии? Ведь что из одежды нужно человеку, работающему дома? Максимум — футболка и эластичные «треники», чтобы устроиться «по-турецки» с ноутбуком.
Я бы ещё уточнила, что мода и стиль — это привилегия людей, уважающих себя, которым небезразличны их успешные коммуникации с окружающими. Это тоже определённая степень осознанности. В Москве, например, есть дома, в которых вы не сможете купить квартиру даже за баснословные деньги, если не понравитесь риелтору.
Но обратите внимание, как сегодня продвигается эта тема: «Я не доллар, чтобы всем нравиться». Как вы думаете, это работает на сближение внутри общества? По мне, так это — агрессивный индивидуализм…

— А как вы относитесь к популярной идее бодипозитива?

— Ой, это вообще отдельная тема. Я, например, очень не люблю город летом. Пока я ехала на наше интервью, то насчитала на улицах 17 девушек, одетых в ультра-мини. Причём у них нет безупречной кожи, нет безупречных ног, нет безупречного загара. Нет ничего безупречного. Есть только абсолютная самоуверенность в том, что можно носить то, что хочется — неважно, как при этом выглядишь. Их не волнует, что они идут по городу практически голыми. Хочется спросить: «Для чего ты это делаешь?»
На мой взгляд, это также последствия очень опасной идеи, которую часто транслируют пособия по личностному росту: «Мне плевать на то, что думают обо мне остальные».

Про «худи и тюльпанчик»
— Насколько я правильно поняла из ваших ранних интервью, вы считаете, что в Казани мы пока недостаточно эффективно используем нашу локальную специфику в одежде. Но, на мой обывательский взгляд, последние годы, напротив, — этот тренд стал «модным»: появляются какие-то худи и свитера с татарскими тюльпанчиками, шоперы с орнаментом…

— Вот про худи с тюльпанчиком — вы попали в самую точку. Но разве татарский орнамент прославился только тюльпанчиком? Почему везде транслируется только этот тюльпанчик? 
Мне почему-то кажется, что в том упрощении, какое мы наблюдаем, сказывается опять-таки близость Москвы. Вроде бы хотим сделать по-татарски, но чтобы это было и не совсем по-татарски… Так чем по-татарски-то плохо? Помимо — уж простите снова за «мем» — тюльпанчика и Сабантуя, нужно раскручивать ещё какие-то базовые «якоря», на которых зиждется татарская культура.
Почему я до сих пор остаюсь в Казани? Потому что это — та земля, которая не перестаёт меня удивлять. Несмотря на то, что может быть здесь не всегда гладко и ровно по бизнесу, но здесь интересно. Здесь есть «что копать». И я подчас чувствую себя одним из первопроходцев этих пластов. Чувствую в себе миссионерскую задачу.

— Насколько помню, вы делали одежду по мотивам работ Баки Урманче…

— Этому художнику я посвятила целую коллекцию. В ней был костюм — совершенно не «от кутюр» — вполне повседневный, прямой пиджак с поясом и юбка‑гофре. По картинам «Летающий конь» — я запринтовала этим элементом ткань.
Я вообще считаю, что Урманче — это наш казанский Леонардо.
А как может быть неинтересен Александр Родченко, который именно после Казани стал тем Родченко, каким его знает весь мир? Вместе с ним здесь училась его жена Варвара Степанова — одна из первых советских дизайнеров. По творчеству Родченко у меня был целый проект.
И мне странно, почему же у нас не раскручен глубокий слой городской культуры, который можно продавать, в том числе и как одежду?

— А что нужно сделать, чтобы он появился?

— Вернуть в ПТУ людей. 

— ?

— Не надо делать никакой сегрегации, не надо делать никаких «гетто» для одежды с локальным колоритом. Она должна просто производиться. Вы ведь знаете дизайнера Ральф Лорена? Он — один из самых крутых дизайнеров Америки, и посмотрите, как он проводит тему Америки и её идентичности из коллекции в коллекцию. А когда мы смотрим коллекцию «Дольче Габбана», то ведь сразу чувствуем, что это — Сицилия. Они её и продвигают, как Сицилию — во всех рекламных кампаниях задействованы обыкновенные улочки с обыкновенными крашеными стульчиками, обыкновенные люди вместе с прославленными моделями. У нас же этого нет.

— Что нужно для того, чтобы это появилось?

— Гордость за себя должна быть.

— Хорошо — появилась гордость, а дальше?

— Во-первых, мы должны вырастить людей, которые умеют это делать, которые горят этим. В первую очередь — конструкторов, технологов, портных. Всех тех, кто заполнит производственные парки и кластеры. Я — портниха и дизайнер. Я не тот человек, который может разработать социальную технологию, как этого добиться. Для этого есть специально обученные люди. И с этого надо начинать.

— То есть, помимо прочего, заниматься пропагандой «своего»?

— Конечно. Вспомните — какие-то 10 лет назад мы думали, что не умеем делать сыры. Но после 2014 года — начали. Пора начинать делать. Но для этого нужны субсидии, поддержка государства.

— Пришли к тому, о чём говорится давно — необходимо поднимать производство.

— Правильно, и не зря начинали разговор с того, что стране нужны портные.

Уроки квартала Харадзюку
— В своё время в вашей жизни случился судьбоносный поворот — вы отправились учиться в Японию. Как это произошло?

— Это опять-таки история о том, что мне просто везло на внимательных людей. На людей, которые, встретив меня, не оставались равнодушными. Наступил момент, когда я ушла из фирмы «Ильдан». Ушла просто с потрясающей позиции — руководителя Театра моды «Ильдан-Лик», работающим дизайнером. У меня был прекрасный кабинет, фирма оплачивала мне бензин, потому что я много разъезжала. Но… Надо мной был «потолок», и мне стало скучно. Расти было некуда. То, что я предлагала, как-то плохо проходило. Производство продолжало шить никому не нужные уже в те времена пальто, и когда снабженцы фирмы вместо того, чтобы продавать своё, начали привозить на наши площади что‑то чужое, я поняла, что всё — это начало конца. Уволилась 1 марта 2002 года по собственному желанию. Сидела дома, муж меня кормил. Но в один прекрасный день на меня вышла Асия Юсуфовна Садыкова, в то время — руководитель татаро-японского центра «Сакура». Она предложила мне участие в гранте на трёхмесячное обучение в Токио. Я подала документы и выиграла…
Вернулась оттуда с совершенно другой головой. Наша группа была очень карьерно замотивирована. Практически все студенты уже имели своё производство — я одна была такая «белка-летяга». К окончанию учёбы я поняла: нужно делать что-то своё, и по возвращении в Казань открыла собственный бренд. Муж — за что ему благодарна — меня поддержал.
Япония — страна других мотиваций. Для художника очень важна насмотренность, которая даёт понимание того, что потолка — нет. Всё зависит только от тебя. Очень интересным было обучение. Мою дипломную работу предложили выкупить — у них это практикуется. Но я была так счастлива, что просто решила её подарить.

Модели проекта 
«Родченко. Арт-революционер из Казани».

Фото Андрея Богданова

— Каким образом Япония повлияла на вас эстетически?

— Это — очень модная страна. Невероятно модная! Я взяла с собой весь свой самый лучший гардероб. Но, попав туда, поняла, что я — просто пыль. Даже не моль. В Токио есть такой район — Харадзюку, что-то вроде московских «патриков». По нему ходили такие красивые люди, что их даже модными назвать нельзя было. Мода всё-таки некое утилитарное явление. Это были люди — арт‑объекты!
Я поняла, насколько интересной может быть мода. Насколько мода — игра. В нас совершенно не привито это чувство. Мы любим кичиться тем, что «нашли свой стиль».

— Есть ещё в нас, как мне кажется, какой-то стойкий пиетет перед «классикой»…

— Думаю, что просто от недостаточно развитого вкуса. Когда человек боится «промазать», он выбирает классический интерьер и классический гардероб.

— Универсальный такой…

— Якобы универсальный. Разве вы пойдёте в «классике» на ипподром? Или в ночной клуб? А на вечеринку? Так, значит, этот стиль — не такой уж универсальный. По-русски говоря, это просто «отмазка».

— Правильно ли я понимаю, что «застревать» в одном стиле — не совсем правильно?

— Всё должно происходить в силу мотивации. Ведь согласитесь — когда вы надеваете каблуки, у вас даже походка меняется. И совершенно точно могу сказать, что женщина в юбке решит во­п­рос гораздо быстрее, чем женщина в брюках. И — боже упаси — никакого сексизма! Никаких историй про домогательства! Но дело в том, что энергия женщины в юбке работает по-другому. Вообще — как оценить, правильно ли одета женщина? Надо посмотреть, насколько она успешна в жизни и в работе.

Платье решает судьбу
— Вас позиционируют как VIP-модельера. Это — ваш осознанный выбор, либо сформировавшийся в силу завоёванного профессионального статуса «за­п­рос».

— Естественным образом сложилось так, что я, как человек, который умеет шить, понимает в технологии всё «от» и «до», шью сложную одежду. И по определению это — дорого. Мои профессиональные навыки нашли своё приложение в том сегменте рынка, который востребован определённой социальной группой людей, способных за неё заплатить.
До сих пор я считаю, что лучшая реклама — это сарафанное радио. Если бы вы полистали мою «запрещённую сеть», то не увидели бы там ни одного клиентского платья, кроме вещей из коллекций, которые есть в открытом доступе. Опять же — я ни о чём не могу говорить, не могу называть имён своих клиентов, не могу показывать их одежду.

Фото Юлии Калининой

— То есть — эксклюзивом является не только одежда, но и информация о ней?

— Конечно. А вам бы понравилось, если бы о вас рассказывал ваш стоматолог, ваш гинеколог, ваш психолог? Мы — модельеры — слишком приближены «к телу». Одежда для наших клиентов — не то, чем они прикрывают наготу, но и определённый способ решения некоторых вопросов. Первое, о чём я всегда спрашиваю клиента: «Какое счастье или несчастье вас ко мне привело?» Дизайнер — наполовину психолог. Он должен слушать и слышать клиента. Выстреливает только то, что отвечает запросу.

— Были ли случаи, когда платье буквально решило судьбу?

— Платье всегда решает судьбу. Однажды обратилась ко мне очень интересная дама (имён называть не будем) со следующим запросом: «Я хочу скорректировать отношение социума ко мне. Хочу более трепетного отношения. Хочу усилить свой женский статус». Это несмотря на то, что у неё был кабинет с табличкой в очень крупной компании.

— То есть у неё был «синдром самозванца»? Что помогло решить проблему? Что вы изме­нили?

— Мы изменили палитру цвета, мы изменили фактуру ткани, мы изменили пропорции.

— В какую сторону изменили цвет, мне интересно?

— Здесь нет единого рецепта. Всё совершенно индивидуально. Вот давайте вернёмся к случаю с вашей обновкой, я сразу сказала про юбку: её слишком много. А что это значит?

— Значит, мало меня?

— Правильно. Одежда либо раскрывает человека, либо «съеда­ет» его. Работа с клиентом — это всегда психологические этюды. Мы должны чётко понимать, ради чего человек пришёл. Он не приходит просто за новой вещью.

Культовый «Вишнёвый сад» Качаловского с костюмами Кати Борисовой.

Фото из архива КАРБДТ имени В. И. Качалова

— Но новая вещь тоже, определённо, поднимает настроение!

— Но это «хорошее настроение» тоже нужно вам для чего-то большего. Это — энергия, это — блестящие глаза, это — восхищение окружающих.

— Так, значит, мнение о пагубной роли глянца в гонке за потребительством — сказки? Если в обладании красивыми вещами кроется польза?

— По моему мнению — да. Можно бесконечно внушать людям — купи худи, и бесконечно ходи в нём. Будешь правильным, «экологичным» и так далее. Но разве кто‑то в этот момент думает о вашей энергии? Откуда вы её получаете? От условного «достоевского»?

— Согласна: будем лучше прекрасны по-чеховски — и душой, и мыслями, и одеждой.

— Чехов, кстати, был сибаритом! Деньги тратил, женщин любил!

— Но и филантропом большим был — лечил людей.

— Потому что ему было что отдать. А что может дать человек, во всём себя ограничивающий? Я не сторонница того, когда о вещевом изобилии говорят, что, мол, «не в этом счастье». Убеждена, что и в этом тоже. Вы покупаете не платье, вы покупаете эмоцию, которая вам в это время нужна. Вы покупаете мечту, которая связана с этой эмоцией. Вы можете назначить какое-то платье «счастливым» платьем, если в нём прошёл счастливый день.

— А при скромных доходах — можно быть модным?

— Конечно! Хорошо выглядеть — это вообще не про деньги. Это про мозг, про огромные старания. Про то, чтобы люди «заморачивались», посвящали себе время.
По моему мнению, культура «нравиться» должна развиваться. Хорошая, со вкусом подобранная одежда — это ваш комплимент обществу. Таким образом вы украшаете собой город и мир.

— Катя, спасибо большое за ваши откровенные ответы и ценные советы! Пожелаем читателям оставаться прекрасными по-чеховски — и в одежде тоже!