Логотип Казань Журнал

Видео дня

Показать ещё ➜

КАЗАНЬ И КАЗАНЦЫ

Минтимер Шаймиев: от Хрущёва до Путина

20 января исполнилось восемьдесят лет первому Президенту Республики Татарстан Минтимеру Шариповичу Шаймиеву. Юбиляра поздравили Президент Российской федерации Владимир Владимирович Путин, Председатель Правительства Дмитрий Анатольевич Медведев, главы ряда зарубежных государств и международных организаций и, конечно, Президент Татарстана Рустам Нургалиевич Минниханов и многие татарстанцы.

 

«Спасибо за добрую оценку поступ­ков, больших и малых дел, реализован­ных в очень и очень непростое время. Всё же скажу: я неплохой, но не на­столько хорош»,- напечатано на первой странице книги «Минтимер Шаймиев»из серии «Жизнь замечательных людей: Биография продолжается…», вышедшей в свет накануне юбилея Минтимера Ша­риповича. Очень к месту, между прочим, строки: достаточно написать от руки имя того, кому даришь книгу,- и человек растаял, ведь надпись и книга адресова­ны лично ему.

- Минтимер Шарипович, юмор, само­ирония сразу настраивают на добрый лад, неказённое общение.

- Тут дело вовсе не в юморе. Это по сути так, как я написал. Когда‑то Ники­та Сергеевич Хрущёв сказал, причём публично: «Быть хорошим для всех - значит быть плохим».

 

Шурале в овраге у родной деревни, папоротник в лесу и мальчик‑невидимка, кусок сахара и хлыст на стене

- Книга жизни любого человека на­чинается с детства. Всё закладывается в нём. Что вспоминается из детских лет чаще всего?

- В детстве впитываешь впечатления как губка. В сельской местности ты дитя природы. Через неё жизнь познаёшь: эти овраги, тропинки, ручьи… Лес, в котором водятся шурале… Мы из‑за них боялись одни в лес ходить, там был овраг большой, покрытый травой, балка, где могли по­явиться шурале. Это на полном серьёзе было! А очень хотелось ягоды пособирать, орехи. Тем более что в татарских деревнях фруктовых садов не знали, не до них было. Да и овощи не выращивали, в лучшем слу­чае зелёный лук или огурцы.

Когда я научился читать, узнал из кни­ги Аделя Кутуя «Приключения Рустема»: если увидишь цветущий папоротник - всё задуманное сбудется. Можно даже стать невидимым! Мы, дети военных лет, мечтали превратиться в невидимок, чтобы мстить фашистам.

У мамы главной заботой было на­кормить нас, десятерых детей, я девятый ребёнок. И если ей удавалось наполнить чем‑то наши желудки, у неё лицо светле­ло… Счастье, у кого была корова: семья жила. Лакомились катыком, смешивали его с зеленью, ягодами. Катык, между прочим, уникальный продукт: даже если перестоял - не портится, может только стать кислее.

Есть хотелось всё время, полной сы­тости не было никогда. Зато если свадьбу у кого‑то играли, чак‑чак появлялся. Праздник! По деревне слух проходил: «О, это состоятельная семья, родители же­ниха (или невесты) приехали с чак‑чаком из семидесяти яиц!» А ведь для чак‑чака требовались ещё пшеничная мука, мёд, масло. Неслыханное богатство. Блины из нормальной муки или досыта хлеба на­есться - это тоже событие, на всю жизнь воспоминание.

Но праздники случались редко. При­вычнее были другие лакомства. Когда начиналась уборка, положим, пшеницы, шли на поля, размалывали руками колосья и набирали пшеничку, потом мама поджаривала её немного на сковородке, без масла, и вкуснее этого до сих пор ни­чего не знаю. Как будто сейчас тает на кон­чике языка… Не говоря уже о стручках зе­лёного гороха! Поля охранялись от полу­голодного народа, но кто‑то из мальчишек отвлекал охранника, а другие в это время наполняли карманы, потом собирались, делили всё и уплетали за обе щёки. Такое удовольствие!

Перекапывали борозды, чтобы найти мёрзлую картошку. Весной мама дела­ла из неё лепешки, маслом немножко подмазывала. Однажды, не успела она ещё маслицем лепёшки сдобрить, стар­ший брат изрядную часть их унёс на улицу и проглотил, очень голоден был. Наконец сели за стол, а брат рта не открывает. Мама спрашивает: «Что не кушаешь, Хантимер?» Тот заплакал: «Не могу…» Ему обидно стало: подмасленные лепёшки в него не лезут…

В десятом классе я с утра собирался на экзамен. Отец достал кусочек сахара, мама ему побольше откалывала от цель­ного куска, и положил мне. Сахара же мало было. Это было счастье. Разве такое забудешь?

А ведь отец не всегда гладил по голове. Строгий был. И хлыст ещё висел на стене. Без строгости невозможно воспитать мальчиков.

 

Как запрягали женщин и коров, мольба свиноматок и готовый сценарий для фильма о конце света

- Когда мы стали постарше, днём работали, а ночью готовили уроки. Ещё ру­гали нас, что керосин много расходуем.

Работа в деревне не переводится с утра до ночи. В военные годы это был тяжкий, изнурительный труд. Так было тяжко, что приходилось слышать: «Лучше бы на фронт отправили!» Почти всё на плечах женщин. Как они выдерживали?!

Из нашей и соседних деревень по­сылали девушек и замужних женщин за семенами на челнинский элеватор, это километров шестьдесят, двое‑трое суток в один конец. В самую распутицу. А загодя семена не давали, чтоб не израсходовали, не съели. Женщины возвращались с двух­пудовыми мешками на плечах, не случай­но говорили о таких: «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик».

Лошадей и быков было мало, часто запрягали коров пахать землю. Много ли бедняжки могли дать молока? Когда пада­ли без сил, их поднимали, иначе бы ноги навсегда протянули.

И такая печаль длилась ещё и после войны. В начале шестидесятых довелось побывать в колхозе, который к весне остался без кормов. Солому с крыш ферм снимали, чтобы кормить скот. Мужики председателя колхоза крыли на чём свет стоит: врун, приписчик. А он, кстати, орде­ноносец, как уж довёл до такого состояния хозяйство? Страшную картину я увидел там. В жалком коровнике скотина была подвешена на верёвках, чтобы не слегла. А когда заглянули в свинарник, свиномат­ки встали на ноги, привалились к прутьям клетки. Орут от голода и смотрят на нас жалобно. Что там Франц Кафка с его аб­сурдом и чувствами тревоги, страха перед жизнью!

 

На кого надеяться человеку на земле?

Суры Корана и принципы Морального кодекса строителя коммунизма

- Сельский труд особенный. По­чему человек издавна верит во Все­вышнего, кто в Аллаха, кто в Христа? Потому что люди на земле испокон ве­ков надеялись только на Всевышнего и на себя да на то, что небо вовремя про­льёт дождь и согреет солнцем, и будет урожай для большой семьи. Вот человек и смотрит на небо и молится. Ладно ещё, когда колхозы организовали, государство хоть как‑то могло наших людей поддер­жать. А вообще‑то на кого крестьянину уповать? Вот откуда вера! С возрастом, смотришь, люди более религиозными становятся: и здоровье уже не то, и мысли разные в голову лезут. Так и идёт из века в век. Всё равно человек к вере приходит, к размышлениям о своём предназначении на белом свете, о нравственных ценно­стях. Это философия самой жизни.

Нравственные ценности, конечно, формирует окружение. Прежде всего семья.

Когда мы вылетели из родительского гнезда, папа стал приглашать уже взрос­лых детей вместе обедать по выходным. Я работал директором «Сельхозтехники» в сорока пяти километрах от родной де­ревни, самый дальний, но всё равно каж­дое воскресенье со своей семьёй должен был являться. Ничего особенного на стол не ставили, что есть, то мама и приго­товит. Но важно было вместе собраться за этим столом.

Иногда папа предлагал немного вы­пить. Мы отказывались. Смотрю, у родите­ля лицо довольное: дети не позволяют себе при отце.

А вообще‑то многодетная семья сама себя воспитывает. Каждый знает своё ме­сто не только за столом, но и в жизни.

- Вы ведь тогда не ведали Мораль­ного кодекса строителя коммунизма, и вряд ли все суры Корана знали наизусть. Но вот так, примером родителей, видимо, и создавался внутренний стержень у каж­дого в семье.

- Морального кодекса строителя коммунизма тогда ещё не существовало, он был подготовлен позднее по поруче­нию Никиты Сергеевича Хрущёва. Причём в него осознанно заложили религиозные элементы.

А с Кораном в нашей семьебыло не­просто. Нас ведь, так сказать, раскулачи­ли, хотя и не выслали, знаю со слов деда, папа на эту тему практически не говорил. Но наш род в деревне очень уважали. Когда колхоз организовывали, отца из­брали председателем, и он должен был стать коммунистом. Дед, отец моего папы, не согласился с этим. Не по нраву было деду, что сын в партию вступил, советскую власть поддерживает, которая семью лишила всего. Дед был человек с характером. Ушёл он от моего папы, вместе с которым жил, к старшей доче­ри, там оставался до конца своих дней. А отцу каково было вкалывать всю жизнь председателем колхоза?! Дамоклов меч всё время висел над головой, тогда ведь и без вины виноватыми часто станови­лись. Он и до войны работал председате­лем и после возвращения с фронта.

А младший брат мамы был муллой. Приезжает в гости, и ему молитву надо читать. Ну, мы охраняли его. Смотрим в окно, папа возвращается на тарантасе или санях из райцентра - дядя сразу свёртывает намазлык, прячет. Мы пони­мали: раз при папе ничего такого нельзя делать, значит, и говорить об этом не сле­дует: опасно… У нас заведено было самое простое: произнести перед едой «Бисмилля…».

Мама терпела все противоречия в от­ношениях родных, хотя сердце, наверное, разрывалось. Безграничное терпение жен­щины, матери…

Папа ни в санаторий, ни ещё куда‑ли­бо отдыхать ни разу в жизни не ездил. Когда он безнадёжно заболел, у него был рак пищевода, не захотел лежать в больнице. Помню, я приехал из Казани. Из окна отцовского дома видно кладбище, папа показывает туда: я скоро уже уйду, берегите маму…

У меня не возникало никогда сомнений, что семья - самое дорогое, что может быть у человека.

 

Демократия и гласность задолго до Горбачёва, как можно не потерять своей должности да ещё подлечиться за счёт колхоза

- Когда в стране началась пере­стройка, заговорили о гласности, я ска­зал: это как в нашей деревне. Ведь де­мократичнее деревни ничего нет. Это община. Там всегда была гласность: всё друг о друге знали.

Времена до перестроечных лет были строгие, дисциплина, каждое указание сверху всегда выполнялось. А вот пред­седателя колхоза иногда по двое суток избирали, упрямились, даже когда на­чальство колхозников склоняло под­держать какую‑то кандидатуру. И это не единичные случаи, я когда был членом бюро Мензелинского райкома партии, присутствовал на отчётных собраниях и навидался многого.

Анекдотичные случаи бывали. Как‑то в прошлые годы в колхозе «Кама» возник­ло большое недовольство председателем колхоза, требовалось его менять. Подо­брали кандидатуру, местного, уговорили, он вернулся из Казани в родную деревню, сидит дома, ждёт, что его пригласят и из­берут. Идёт обсуждение отчёта в клубе. Колхозникам говорят: председателя надо менять. Они вдруг возражают: «Зачем?». Объясняют им: «Вы же сами хотели! Есть подходящая кандидатура вашего земля­ка». «Нет, Салахов у нас хороший. Он нам нынче корма дал, хлеб дал». Объявляем перерыв, приглашаем Салахова: «Ты да­вай, скажи, что у тебя со здоровьем не­ладно, не можешь дальше руководить». Он выходит к трибуне, заявляет об этом. «Да‑да‑да,- говорят,- мы знаем. Каж­дый человек может заболеть, за счёт кол­хоза будем поправлять его здоровье. Пусть поедет, полечится».

Большей демократии я не видел, ка­кие бы должности ни занимал.

 

Беспроигрышный вариант для любого руководителя, люди без фальши на своём месте, польза «партийной сельхозкультуры» и орден Ленина на двоих с супругой

- Вы были руководителем на самых высоких должностях. Самое сложное в та­кой работе - ответственность за ре­шения, которые принимаешь. Можешь всех выслушать - решить должен сам. Только ты. А для этого нужно внутренние силы иметь, и не быть флюгером: сегодня - одно, завтра - другое, так из тебя ничего не получится.

- Да, верно. У меня получалось. Благодаря тому, что впитал от родителей, от окружения. И так сложилось, что я прак­тически всю жизнь - на руководящей работе. В Муслюмово начинал инжене­ром, через девять месяцев стал главным инженером ремонтно‑технической стан­ции. Когда начались реформы Никиты Сергеевича Хрущёва, меня поставили управляющим большим межрайонным объединением «Сельхозтехника» в Мен­зелинске. Мне было всего двадцать пять. В Москве не утверждали, звонили первому секретарю обкома Табееву: Фикрят Ахмед­жанович, слишком молод Шаймиев для та­кого дела. Он возразил: «Мы верим в него», после этого только утвердили.

В Мензелинске я понял то, что по­том не раз повторял: если ты пошёл во власть - люби людей. Все свои, с луны никого не подбрасывали. Это беспрои­грышный вариант для любого руководите­ля, независимо от того, большой коллектив или малый.

Не берусь осуждать руководителей, у которых не всегда получается работа с людьми. Они, значит, не готовы к такой работе, не тот жизненный опыт, не те цен­ности.

Не надо забывать, что идеальных людей нет, и каждый со своими особенностями. Не стоит пытаться мерить их только своим аршином, куда важнее понять.

Как ни странно, на первый взгляд, очень много талантливых людей встреча­лось среди пьющих. Иные руководители рубили с плеча: пьёт - немедленно на­казать! А нарушителями были мастера, потому и пили, что им преподносили. Если ты разбирался в их работе, искренне тебя уважали. Люди без фальши. Я к таким от­носился с уважением, не теряя строгости.

А когда уезжал из Мензелинска, со сле­зами на глазах весь коллектив вышел про­вожать. Неудобно о себе такое говорить, но это было. И перейти на работу в обком я не сразу согласился, вернулся в Мен­зелинск. Меня отругали: меняешь обком на «Сельхозтехнику»! Виктор Петрович Никонов, второй секретарь обкома КПСС, мощный, требовательный человек, врезал: ты что делаешь, кто тебя воспитал? Говорю: хочу остаться в районе, я инженер по при­званию, у меня получается.

В Мензелинске в двадцать девять лет я получил орден Ленина, не имея ни одной медали. Так хорошо дела шли, такие по­казатели были, что мне, пацану, высшую награду дали. Это, конечно, прежде всего заслуга нашего коллектива и руководства мензелинской парторганизации.

Ну, а я известным стал ещё с того вре­мени, когда кукуруза, которую Никита Сер­геевич Хрущёв внедрял, стала «партийной культурой». И молодец, что внедрял! Сей час без неё как бы жили? Я тогда придумал новый метод получения квадрата при по­севе кукурузы, он по всей стране пошёл…

- Минтимер Шарипович, заслугу в получении ордена Ленина вы разделили с супругой Сакиной Шакировной…

- Да, после вручения ордена при­ехал домой, открыл футляр и на белом атласе написал: «Дорогая Сонулька (тогда так к ней обращался), орден Ленина нам обоим в равной степени принадлежит». Оставил футляр открытым на столе. Потом узнал: она пришла, увидела и заплакала от счастья…

Мог ли я её не ценить? Вот одна только картинка из памяти, как фото. В Мензе­линске благоустроенных улиц толком и не было, и Сакина одного ребёнка - на грудь, другого - за ручку по грязи та­щит утром в садик. А до этого мне спозара­нок перед работой готовит завтрак. Никогда не провожала, не приготовив поесть, а нередко приходилось уезжать по делам в ночь. И на кухню с тех лет до недавнего времени никого не пускала.

Как не любить мне такую жену?

 

Кто не рискует, тот не выигрывает, почему президента Татарстана не отдали под суд и кто подал гениальную идею, осуществлённую с великолепным результатом

- Минтимер Шарипович, какими ещё качествами должен обладать ру­ководитель, политический деятель? И что в первую очередь требуется от со­временного руководителя?

- Сложный вопрос. Всё имеет зна­чение. Но прежде всего - знание жизни, знание людей, где бы ты ни работал. Ну и, конечно, характер. Нам же приходилось очень много самостоятельных шагов делать.

- Жизнь подбрасывала вопросы…

- Так судьба распорядилась, что мне довелось руководить Татарстаном на таком большом и болезненном историческом изломе. Перестройка в национальной республике со сложной историей, много­образным политическим, экономическим, социальным наследием. Со своей госу­дарственностью в прошлом. Требовался учёт характера народа, традиций. Под­нялась национальная интеллигенция. А как не подняться, когда одна непол­ная татарская школа осталась в Казани? Куда уж дальше? Что, люди лишнего тре­бовали? Горечь в семьях накапливалась. А в сознании народа глубоко сидела память о своей государственности.

Сделанное в перестроечные годы мне непросто как бы изнутри критически оценить, но я не вижу глобальных ошибок с нашей стороны. Ведь Декларацию о госу­дарственном суверенитете первой приняла Россия. Она тоже оказалась бесправной в СССР! А над нами были и Госплан СССР, и Госплан РСФСР. И нам требовалось в свою очередь о своих правах заявить.

При всех трудностях мы продолжали созидать. Чего стоит одна только програм­ма ликвидации ветхого жилья! Люди её оценили, я видел, как со слезами на глазах новоселья справляли. Ведь коренные казанцы и коренные жители других горо­дов республики были обречены ютиться в лачугах.

А мы только в Казани построили более тридцати тысяч квартир, а по республике - около пятидесяти пяти тысяч. Все, кого взяли на учёт по ветхому жилью, бесплатно получили квартиры. Это - 48 576 семей! Да, мы нарушали закон, один процент от реализуемой продук­ции предприятий брали в специальный фонд. Меня даже судить хотели. «Тогда открытый суд!» - говорю. Никто не ос­мелился. Наоборот, когда к руководству страной пришёл Владимир Владимирович Путин и я ему всё объяснил, он заметил: полезное дело сделали, надо будет рас­сказать премьеру Фрадкову. А то Михаил Ефимович говорит, что Татарстан свое­вольничает. И когда в Казани накануне моего семидесятилетия президент России собрал губернаторов, мы делились опы­том и обсуждали проблемы капитального ремонта домов.

Ещё одно масштабное достижение - сплошная газификация Татарстана, до сих пор нет ещё такого ни в одном регионе России. Идею подготовила группа Равиля Фатыховича Муратова, и гениальное реше­ние дало великолепный результат благода­ря поддержке председателя Газпрома Рема Ивановича Вяхирева и повседневной ти­танической работе Рафката Абдулхаевича Кантюкова - руководителя Таттрансгаза.

 

Можно ли быть вне России, находясь в её центре, и как использовать исторические шансы для блага республики и страны

- Когда Владимир Владимирович по­сетил Татарстан перед первым избранием президентом России, мы с ним беседовали в этом кабинете, где сейчас разговарива­ем. Он говорит: «Минтимер Шарипович, надо же входить в единое финансовое и правовое пространство». А мы действительно вне России на какое‑то время ока­зались, в Совете Федерации у нас не было представительства, депутатов парламента не избирали. Ну, в правовое простран­ство мы политически вошли при Борисе Николаевиче Ельцине в 1994‑м, когда уже после подписания Договора между Рос­сией и Татарстаном избрали президента страны. А вопросы по экономике, фи­нансам и бюджету надо было тщательно проработать.

Я не против, отвечаю Владимиру Вла­димировичу, время пришло. Но при на­шей самостоятельности мы в последние годы федеральным бюджетом не поль­зовались, давайте примем программу развития Татарстана на ближайшие пять лет. Мы договорились и вышли к собрав­шемуся в зале республиканскому активу, сообщили о нашей договорённости. И вскоре в Татарстане проголосовали за Владимира Владимировича Путина лучше, чем в большинстве субъектов федерации.

Потом была разработана программа развития Татарстана. Вот так республика использовала исторические шансы и в пе­реговорах с Борисом Николаевичем Ель­циным, и в новых условиях. Ведь Договор между Россией и Татарстаном 1994 года действовал с тринадцатью экономически­ми соглашениями, по сути дела, предо­пределившими судьбу всей собствен­ности в Татарстане, кроме оборонной промышленности. До этого республика распоряжалась всего двумя процентами собственности, не могла же она в новых условиях так жить! И взаимопонимание с президентом Путиным с первых же дней его деятельности позволило Татарстану не снижать темпов развития.

- Минтимер Шарипович, куда ни кинь, вы везде нарушитель. Решали жилищную проблему - законодательство нарушали. Боролись с преступностью - то же самое.

- Однажды Ельцин приехал в Челны, и я сказал ему: «Борис Николаевич, бес­предел в стране. Медлить нельзя. Расстре­ливают милицейские посты, а мы на три дня только можем их задержать (закон такой был). Власти нет, страна валится под откос.

Я знал об этом и от самих милиционе­ров. Собрал личный состав МВД республики и увидел растерянные лица. Мне рассказали: задержанных бандитов вы­пускают, они уходят и смеются в лицо людям в погонах. Стало очевидно, что так не может продолжаться. Революция идёт, и без рычагов диктатуры в ней делать не­чего. Когда сообщил об этом, как милици­онеры воодушевились!

В кратчайший срок появился Указ «О чрезвычайных мерах по борьбе с преступностью», вскоре подкреплённый за­коном республиканского парламента. Нас критиковали: нарушаем права человека, российское законодательство. А преступники разве не нарушали права граждан на безопасную жизнь? И Ельцин, надо от­дать ему должное, спустя некоторое время подписал подобный Указ, действовавший на территории всей России.

Завотделом обкома товар в своём кабинете делил, во всём плохом обвиняли Советы, а партиявсегда была хороша, как девушка на выданье

- В эпоху перемен на историческую авансцену выдвигаются яркие, незауряд­ные фигуры.

- Я и моё поколение оказались в гуще реформ Никиты Сергеевича Хрущёва. Не посягнув на шестую статью Консти­туции, он по сути действовал так, будто её нет. А то ведь партия всеми делами заправляла, в том числе хозяйственными. Завотделом обкома по торговле в своём кабинете товар делил! Без партии шагу нельзя было ступить, во всём, что плохо было, обвиняли Советы и исполнитель­ную власть, а партия всегда была хороша, как девушка на выданье.

Поэтому реформы Никиты Сергеевича Хрущёва я оцениваю выше всего. С него начались перемены, их необходимость он вложил в наше сознание. И очень много успел сделать, да не всем это нравилось. А для того, чтобы спокойнее жилось в вы­соких кабинетах, его и сместили.

Время Леонида Ильича Брежнева, ко­торое кто‑то назвал застоем, тоже требует более точных оценок, надо ещё посмо­треть показатели развития страны того времени.

Борис Николаевич Ельцин мужествен­но нёс свой крест, как и Христос. Я и рань­ше такое сравнение использовал. Он имел право сказать: люди, вы не ведаете, что творите. Он провозгласил свободу, люди её получили, и многие накину­лись на него, прежде всего журналисты. Кто из членов Политбюро решился на та­кой вызов системе, как Ельцин? Разве можно это забывать!

Первый и последний президент СССР Михаил Сергеевич Горбачёв - тоже не­заурядный человек, реформатор. Но ему, видимо, не хватало опыта работы с про­стыми людьми, на производстве. Увы, не хватало и решительности идти в за­теянных реформах до конца, хотя пере­стройка раскрепостила сознание наших сограждан. Можно было бы и Советский Союз сохранить без прибалтийских стран, но верного решения руководство страны вовремя не нашло…

Эти фигуры к руководству страны пришли не случайно. Скажем, Ельцин воз­главлял крупнейшую в СССР строительную организацию, прежде чем началась его партийная карьера. Пробивался наверх не­смотря на то, что отец был репрессирован, сослан, поработал и в Казани, где несколь­ко детских лет провёл и Боря. Был харак­тер! И когда Бориса Николаевича взяли в Москву - это ведь по выбору. Слабых людей не брали, по блату во власть в тот пе­риод СССР не проникали. Это при Брежневе такое наблюдалось.

Система подбора кадров в советское время была отлажена великолепно. Такой системы нигде в мире нет, она разрушена и у нас в стране. Ведь рядовые инструкто­ры обкома партии только этим и занима­лись. Ездили, смотрели: кто как учится, ра­ботает, в чём сильные и слабые стороны…

Когда началась перестройка, отменили 6‑ю статью Конституции СССР о руково­дящей и направляющей роли КПСС, был выдвинут лозунг «Вся власть Советам!» Он быстро стал популярным в демократиче­ских кругах взбудораженного общества.

Перестройка, гласность, Советы - это всё становилось понятиями одного поряд­ка, новой политической силой. Осознав положение, я собрал всех первых секре­тарей райкомов, горкомов - в то время, по инерции, это была ещё сила, личности незаурядные! Сказал: основной лозунг перестройки - «Вся власть Советам». Значит, передать реальную власть им. Я об­ратился к собравшимся: «Если мы хотим поддержать всем своим опытом и знания­ми перерождающуюся страну - особенно сейчас, в крайне опасный для неё пери­од, то пришло время выбора. Решайте, кто останется на партийной работе - здесь я никому ничего запрещать не могу, а кто желает - может идти в Советы».

Наступило тревожное молчание, ко­торое никогда не забуду. Мне казалось, что многие из них увидели во мне уже не соратника, которого уважали и под­держивали. Скорее, меня обвиняли, кто как мог, в глубине души. Но я про­должал, прямо глядя им в глаза, и повто­рил: «Ребята, решайте. Я же для себя всё решил. Ни на кого не обижаюсь, но пер­вым секретарём больше не буду. Партию надо освобождать от хозяйственных дел, власть нужно давать Советам. А партия пусть занимается политической деятель­ностью».

Через небольшой промежуток време­ни более семидесяти процентов наших первых секретарей райкомов и горкомов партии возглавили районные, городские Советы, освободившись от партийных по­стов. Те же, кто не пожелал обновляться, не передал имевшуюся в их руках власть Советам, скоро убедились в бесперспек­тивности партийного руководства. Так произошло в большинстве регионов стра­ны, где полные составы бюро обкомов, райкомов, горкомов ушли в небытие. А мы сохранили костяк кадров, большую цен­ность, человека ведь не сделаешь за один день руководителем.

- Я правильно понимаю, что вы считаете: в любые времена для руково­дителей важны человеческие качества и подготовленность, а не то, что для од­них времён - один тип руководителя, для других - непременно другой…

- Конечно. И надо уметь правильно оценить происходящее и сделать реши­тельный единственно верный шаг. Не про­сто было мне было выйти к партийной элите и заявить о своём выборе. Но про­медление могло обернуться политическим самоубийством. Примеры были: Волго­градский обком полностью смели, всех членов бюро, а во главе его сильный был человек, Владимир Ильич Калашников, я работал с ним как с министром мелиора­ции и водного хозяйства РСФСР.

 

Орден Ленина в придорожной канаве, как оказался на броневике вождь и для чего нам нужна правоцентристская партия

- Минтимер Шарипович, мы вспо­минали о вашем ордене Ленина. А вот мой коллега журналист рассказывал мне, что его мама, колхозница, труженица, когда получила орден Ленина, не осме­лившись отказаться, выбросила его по пути домой в придорожную канаву. Думаю, это отношение не к награде, а к тогдашней жизни, довели просто. Сын же стал собкором «Правды».

Имя Ленина возвращает нас к семнадцатому году, к столетней годовщине произошедших в нём событий. Они по­влияли на ход мировой истории и продол­жают влиять. Как вы считаете, удастся нам извлечь уроки из произошедшего тогда и позднее? Или новым поколениям суждено пройти свой путь и учиться на собственном опыте?

- Начнём с того, что Октябрьскую революцию никто не экспортировал, считать так значит мыслить очень поверх­ностно. Ситуация ведь назревала. Стрем­ление к созданию более совершенного общества в умах людей тоже всегда было. Так что не просто вот приехал вождь, встал на броневик и перевернул Россию.

А революция в нашем огромном ев­роазиатском пространстве, как и любая революция, открывает путь к назревшим изменениям. Вот почему многие поэты революций ждут и воспевают их. Возь­мите хотя бы Маяковского или Такташа.

- А вся дальнейшая крайне проти­воречивая советская история? Как её оценивать?

- Так получилось, что за короткий период времени наш народ натерпел­ся. Значит, не тот режим установили, не так управляли, с отставанием идём за прогрессом в истории человечества. В семнадцатом хотели как лучше, боль­шевики победили, а дальше ведь самое сложное: удержать власть и обустраи­вать жизнь. Удержали, да. С лозунгами: землю - крестьянам, фабрики - ра­бочим. Кому отдали фабрики? И что сде­лали с землёй? Отобрали её. Посулили, что коллективный труд даст результат. Может, такое и возможно было, но экс­перимент неудачным получился. Кро­вавая коллективизация. Репрессии, никакого инакомыслия. Потом война, да какая ещё страшная! Затем - вос­становление страны. Только‑только на­чали кое‑как глаза открывать, на ноги вставать - перестроечные годы, новая революция.

Я не обвиняю наш народ. Может, мы не такие хорошие, как хотелось бы, не такие добрые, ругаемся между со­бой. Я не случайно говорю: если с женой утром не поругался, значит, совершил благотворительность. Так ведь в том дело, что потери были велики. Мы потеряли духовность. Её надо вновь обрести и обо­гатить.

Только вот не получается у нас пока построить общество вековой мечты. Но­вое пробивается очень тяжело. И ведь каждый этап мы так проходим. С над­рывом.

- Но это неизбежно, на ваш взгляд? Больно ведь. Могло быть иначе, как вы считаете?

- Я не считаю, что все наши потери были неизбежны. Могло случиться иначе, хотя историю, как известно, не перекро­ишь задним числом. Но простого ответа на этот вопрос нет. Можно так сказать: мы не имеем ещё устоявшегося пути раз­вития.

Меня потрясла глубина мысли Сергея Михайловича Соловьёва, когда удалось ознакомиться с его трудами в начале перестройки. В частности, с его утверждением о необходимости создания крепостного права в тогдашней России. В школе ведь нам закладывали в головы только то, что это была бессовестная эксплуатация. Соловьёв прав, когда го­ворил, что бедное, малонаселённое го­сударство не могло содержать большое войско для защиты огромных границ, по­этому раздало военным служилым людям земли и прикрепило к ним работников, это был «вопль отчаяния, испущенный государством, находящимся в безвы­ходном экономическом положении». Если бы за помещиками не закрепили землю и людей, что бы от России оста­лось?

И перестройка как предтеча совре­менной революции произошла по исто­рической необходимости. Появилась возможность, пользуясь событиями того времени, сделать очень большой шаг в партийном строительстве и совершен­ствовании управления страной. Но опять мы не довели дело до конца, рискуя по­терять доверие к власти. Есть ведь опыт стран, которые уже доказали, что их путь государственного и общественного раз­вития наиболее привлекателен. А по­пытались ли мы по‑настоящему его использовать? Увы, как сказал Виктор Степанович Черномырдин, что бы мы ни делали - опять КПСС получается.

Я был одним из учредителей обще­ственно‑политического блока «Вся Рос­сия», преобразованного потом в движе­ние, позднее создали блок «Отечество - Вся Россия». В 2001 году движения «Единство», «Отечество» и «Вся Рос­сия» объединились в «Единую Россию», и я стал сопредседателем Высшего совета партии вместе с Юрием Михайловичем Лужковым и Сергеем Кужугетовичем Шойгу. На объединительном съезде за­явил, что партия должна быть правоцен­тристской. Обосновал. Мне возразили: нереально, рано об этом говорить. Спра­шиваю: «Когда реально?» У нас левые, го­ворю, надолго, это наше наследие. Но раз общество меняется, придут в движение мощные силы с правым мышлением. Продвинутые, мыслящие люди. Если они мыслят не так, как нам бы хотелось, вовсе не значит, что они плохие. Однако мою позицию съезд не поддержал.

В российском парламенте первого созыва взяли верх коммунисты, а потом «Единая Россия» начала побеждать. Мы уже давно имеем в парламенте консти­туционное большинство, но боимся создания конкурирующей с нами партии. Да, любая партия стремится к победе. Но если мы хотим, чтобы «Единая Россия» усилилась, надо иметь рядом сильную партию. И не коммунистическую, эта идеология себя не оправдала, несмотря на самые светлые помыслы.

Вот почему я со временем отошёл от руководства «Единой Россией», это осознанный выбор. Я остаюсь при своём мнении. Мы опять ищем «особый путь», но всё равно придётся вернуться к право­центристской позиции. Жизнь заставит.

 

Как решалась судьба современных Болгара и Свияжска, пророчество Тургута Озала и зачем нам свои исламские богословы

- Писатель Равиль Бухараев в своих книгах о «модели Татарстана» утверждал, что одно из главных свойств вашего политического опыта - это «здравый смысл», основанный на необходимости татарского народа сохранять себя в ве­ках в непростых исторических обсто­ятельствах. А истоки его - в вашем детстве и юности. Насколько часто вы опирались в важных государственных ре­шениях на глубокие народные традиции?

- Народная мудрость, конечно, от­ражает и вековые мечты, и опыт многих поколений. Без учёта этого нельзя строить политику, надо вглядываться в прошлое ради будущего. Тогда и интуиция, без ко­торой не обойдёшься, не подведёт.

Но никакой здравый смысл не заменит команду, мы уже давно совместно и разра­батываем планы, и организуем их выпол­нение. Без единомышленников большое дело не сдвинешь с места.

- Сейчас вы занимаетесь памятни­ками истории в Болгаре и Свияжске. Все понимают: если бы не ваша фигура, таких масштабов изменений там бы не было. Звёзды, что ли, так встали: совпала пора, когда можно было собрать и вложить огромные деньги, и чтобы вы к этому вре­мени оставили пост президента. Вот те­перь, в кризисное время, ваши воля и опыт всё равно помогали бы находить деньги, но уже намного сложнее было бы…

- Звёзды не звёзды, но я осознанно шёл к тому, чем сейчас занимаюсь. Исто­рия всегда жила в душе. А нас учили в шко­ле: татаро‑монгольское иго - вот и вся история татар. Меня это не устраивало. То, что удалось сделать в Болгаре и Свияжске, надо ещё осознать. Удалось восстановить справедливость, снять злосчастный ярлык с истории моего народа.

Когда планы возрождения памятников стали обретать более‑менее конкрет­ные очертания, пришло время действий. На юбилее Евгения Максимовича Примако­ва я напомнил Владимиру Владимировичу Путину, что оставляю пост президента Татарстана, и мы договорились встретиться. Он назначил встречу на восемнадцать часов под самый Новый 2010‑й год, когда я при­шёл, уже министры собирались в фойе для поздравлений. Я сказал, что хочу восстанавливать исторические памятники, прежде всего Болгар и Свияжск. Пятнадцать‑двадцать миллионов федеральный бюджет и раньше давал, но этого не хватало даже на латание дыр в разрушавшихся памятниках. Мы заранее решили предложить пари­тетное финансирование: сколько выделят из федерального бюджета, столько же будет из республиканского бюджета. Говорю, каждый год хотя бы миллионов по пятьсот с каждой стороны. Да, немало, приза думался Владимир Владимирович. Решили по четыреста миллионов рублей. Кому поручить? Алексей Леонидович Кудрин, министр финансов и Александр Алексее­вич Авдеев, министр культуры были тогда в приёмной. Вот так ударили по рукам минут за двадцать. И до сегодняшнего дня всё идёт по договоренности.

И вот памятники нашей истории уже признаны всемирной универсальной ценностью, прошлое, благодаря исследо­ваниям, археологии возвращается к нам таким, каким оно было. Раньше ведь никто и слышать не хотел о том, что Болгар - место добровольного принятия ислама на нынешней территории России. А ведь это так. В Дербенте ислам был принят рань­ше, но там - путём завоевания. Здесь же произошло добровольно, жизнь сама диктовала: надо было развивать торговлю, через Каспий продвигаться дальше…

Теперь мы воссоздаём собор Казанской иконы Божьей матери с сохранившимся пещерным храмом, это большая редкость. Одновременно создаём Болгарскую ислам­скую академию.

Зачем нам нужна эта академия? Дело в том, что никто не ожидал, что ислам­ский фактор приобретёт такое значение на планете. Хотя один человек мне сказал однажды о том, что так может случиться. Это был президент Турции Тургут Озал. Мы встретились, когда только началась перестройка, я был в гостях у турецкого коллеги. Он тогда ещё поделился своим мнением: «Господин президент, исламский фактор может в будущем играть очень серьёзную роль в мировой политике».

У нас должны быть свои богословы, которые понимают, что значит жить в еди­ном обществе, на одной земле людям разных национальностей и конфессий. В России у православных система обра­зования не была потеряна, а у мусульман её не осталось. Хорошо, что сохранилось наследие, благодаря нашему университе­ту, живы традиции. Мы и здесь не должны останавливаться на полпути. Продолжим быть примером того, что в этом мире можно и нужно находить согласие.

- Да другого пути и нет.

- Действительно, нет. Но нам ведь не­гоже сложить руки и ждать: всё, мол, у нас хорошо, а если не всё ладно, само собой образуется… О будущем нельзя переста­вать заботиться.

Подвал на улице Волкова, ставший уютной квартиркой, Национальная галерея на месте «свинарников» и любимое место в Казани

- Вы уже давно казанец, при всём том, что не утеряли своих корней. Какие места в Казани вам особенно дороги, с чем это связано?

- Вот лишь сейчас пришло в голову, что семнадцатый год для меня - не только год столетия революции, исполняется пол­века, как я живу в Казани.

Первую квартиру здесь получил на Бо­лотникова, 24, улица Светлая сейчас, на выезде из Кировского района. Где «Пельменная», там панельные дома стоят. Потом дали квартиру на улице Гагарина, 14, потом - на Шмидта. Выезжали с семьёй на озеро Лебяжье, тогда дач сегодняшних не было и в помине. Жизнь улучшалась, и мы были довольны.

Первые десятилетия жизни моей жены Сакины Шакировны связаны с тихой ули­цей Волкова. Её родителей Шакирзяна и Гульсум Ахуновых, больших тружеников, в 1931 году объявили «кулаками», всё у них отобрали. Однажды ночью супруги из родной деревни Кун (теперь она в Пе­стречинском районе) тайком отправились пешком в Казань вместе с новорождён­ным сыном - боялись преследования. В тревожном пути едва не потеряли сына, помогли спасти его добрые люди. В городе им удалось поселиться в подвале дома на улице Волкова. Там были голые стены и пол. Спустя годы золотые руки главы се­мьи превратили подвал в уютную квартир­ку. Там и родилась Сакина и жила до нашей свадьбы.

А самое любимое место в Казани у меня - Кремль. Я всю жизнь работаю тут. И министром в старом корпусе, и руководителем правительства, Верхов­ного Совета и президентом республики. Вот судьба! А в том здании, где сейчас Государственный Совет и Кабинет Мини­стров, где‑то в общей сложности лет пять располагался мой кабинет, когда я воз­главлял Верховный Совет. Проектировал здание, между прочим, Павел Алексеевич Саначин, талантливый архитектор. Он мне нравился.

- И сын у него талантливый, тоже архитектор, Сергей Павлович Саначин.

- Я знаю…

Хорошо, что мы смогли «Хазинэ» в Кремле создать на месте неприглядных солдатских казарм. И мечеть Кул Шариф поставили, и Благовещенский собор от­реставрировали, кремлёвские стены, корпуса…

- Посетители Кремля, туристы и представить не могут, что тут было ещё не так давно.

- Я рад, что столько удалось сделать при жизни одного нашего поколения, когда мы вырвались из самых трудных лет. А сейчас сколько делается! Рустам Нургалиевич Минниханов, сегодняшний президент,- человек очень энергичный и современный, новое схватывает на лету и много трудится. Душа радуется, что это на нашей родной земле. Разве мог я когда‑то подумать, что доведётся участвовать в таких грандиозных делах?! Мечтал иметь гектаров двести‑триста своей земли, ку­пить трактора и обрабатывать землю с сы­новьями. Только о частной собственности тогда и сказать‑то было нельзя, в кулаки бы сразу записали.

- Наверное, можно вас назвать счастливым человеком. А есть чтото, чего вам не хватает, как говорится, для полного счастья?

- Я всегда говорю: счастье - это со­стояние души. Моё состояние души меня устраивает. Даже больше скажу. Когда ра­ботал президентом, в моём кабинете таких шкафов с книгами не было. Каждое утро с чего начиналось? Сводки происшествий, неотложные вопросы, на которые надо было реагировать. И день за днём про­ходили в решении сложных повседневных проблем. Теперь времени больше на чте­ние, и появились книги, которые я не могу от себя отпустить. А взять в руки хорошую книгу - это действительно счастье.

- Минтимер Шарипович, редакция журнала «Казань» поздравляет вас с юби­леем! Благодарим за доброе отношение к журналу, за поддержку в самые трудные годы.

- Спасибо за поздравление. Ваш журнал мне нравится, он содержатель­ный, серьёзный. Нет никаких сенсаций, всё разумно и жизненно. Я, как читатель, с удовольствием буду открывать страницы новых номеров «Казани».

Беседовал Юрий БАЛАШОВ

 

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев