Николай Фешин. Казанский гений, не знающий границ

В этом году исполняется 140 лет со дня рождения казанского художника Николая Фешина, знаменитого «русского американца», которого и в России, и в США считают своим. Искусство не знает границ!

Родился в Казани, умер в Калифорнии. В 1976 году прах его был привезён дочерью на родину и перезахоронен на Арском кладбище. Такова была последняя воля художника. Две тысячи картин Фешина хранятся в американских музеях и частных коллекциях. Однако собрание его работ, имеющееся в Государственном музее изобразительных искусств Республики Татарстан, признано наиболее ценным и значительным не только в России, но и во всём мире.

Судьба его удивительна, а биография читается, как роман. Картины поражают живостью, как будто это кино, «снятое» на холсте с помощью кисти. Достаточно посмотреть на портрет студентки Маши Быстровой, чтобы оторопеть от её жгучего взгляда, который сумел поймать только Фешин, и никто другой. Это творческое чудо, и его невозможно повторить. «Чёрный квадрат» и разноцветные шарики с полосками — можно, а Машу — нет. Она — уникальна, как и всё творчество казанского гения.

Первого августа 1923 года с парохода, прибывшего в порт Нью‑Йорка, одними из последних сходила семья русских эмигрантов. Человек, который должен был их встретить, был с ними не знаком и спрашивал у всех выходящих: «Вы не Фешины?» Встреча состоялась, и Николай Иванович, его жена Александра Николаевна и маленькая дочь Ия были сопровождены в отель на Манхэттене.

Фешины приехали в Америку, спасаясь от неустроенности и тягот послереволюционной русской жизни. Это был вынужденный и нелёгкий шаг. Позади оставались Россия, друзья, прошлая жизнь, в которой было много всего…

Жизнь Николая Фешина до отъезда в Америку была большей частью связана с Казанью, где он родился в 1881 году 26 ноября по старому стилю. Предопределённость свыше можно увидеть и в истории чудесного исцеления тяжело больного менингитом четырёхлетнего мальчика от прикосновения иконы Тихвинской Богоматери, и в том, что отец его был владельцем мастерской, где резали и золотили иконостасы для казанских и сельских церквей. И в том, что именно в момент окончания публичной школы в Казани открылась художественная школа, иначе получить первоначальное художественное образование для ребёнка из бедной семьи было бы невозможно. Его болезненность и, как следствие, замкнутость, а также разрешение не изучать общеобразовательные предметы, сконцентрировало всё внимание юноши исключительно на искусстве.

Самыми важными годами в формировании Фешина‑художника была учёба в Императорской Академии художеств в Санкт‑Петербурге, где он постигал высочайшую культуру рисунка и композиции. Ему посчастливилось попасть в мастерскую Ильи Репина, о которой мечтали все ученики Академии. Не менее важной была и та художественная атмосфера Санкт-Петербурга 1900-х годов, которую определяли творчество Валентина Серова, утончённый эстетизм «Мира искусства», импрессионизм поздних передвижников и мастеров «Союза русских художников», экспрессивный декоративизм Филиппа Малявина… На подходе был взрыв авангардистских направлений!

Фешин — художник, сложившийся в эпоху модерна, стиля, который отвечал новому пониманию законов жизни и красоты. Это было время, когда стал интересен сам стихийный поток бытия, ко­гда интуиции начинали доверять больше, чем сухим рациональным построениям, когда красота обожествлялась, становилась столь всеохватной и всепоглощающей, что начинала вбирать в себя все сферы мироздания, включая и дисгармоничные, отталкивающие явления.

Очень часто красочное тесто, из которого Фешин проявляет свои образы, наделяется самостоятельным движением, оно растёт, живёт, пульсирует. Картина воспринимается как единый организм, все части которого возникают одномоментно. Целое и любая часть композиции несёт насыщенную эстетическую информацию. Процесс творчества важен сам по себе, он открыт, происходит на наших глазах, он важнее результата, поэтому так часто Фешин не заканчивал своих работ. Сложное взаимодействие объёма и силуэта, благородная сдержанность колорита и повышенная эмоциональность экспрессивного пастозного мазка, виртуознейшее владение линией, блестящие композиционные решения — все особенности художественного языка Фешина проявились очень рано. Его студенческие произведения 1908 года — «Дама в лиловом», «Черемисская свадьба» имели успех. Они были посланы на выставку в Мюнхен, где их отметили публика, критика и жюри — за портретный этюд художник был удостоен малой золотой медали. «Даму в лиловом» приобрёл музей Императорской Академии художеств, и сейчас она украшает экспозицию Русского музея в Петербурге. «Черемисская свадьба» спустя два года участвовала в выставке Института Карнеги в Питсбурге в США, где была приобретена высокопоставленным служащим страховой компании У. Стиммелем, ставшим преданным коллекционером произведений Николая Фешина. Сегодня это выдающееся полотно украшает Национальный ковбойский музей в городе Оклахоме.

Годы, проведённые в Казани, работа преподавателем в художественной школе с её удивительным творческим микроклиматом оказались блестящим периодом, когда раскрылись все возможности художника. Работоспособность Николая Ивановича потрясала, каждый год из-под его кисти выходили выдающиеся произведения. Детские впечатления Фешина, связанные с поездками с отцом по деревням, предопределили любовь к крестьянским обычаям, что вылилось в жанровые многофигурные композиции, а для раскрытия его дарования портретиста моделей было более чем достаточно — преподаватели школы, его друзья Пётр Абрамычев, Павел Радимов, Григорий Медведев и прелестные юные ученицы школы — Маша Медведева, Ульяна Китаева, Наташа Подбельская, Тамара Попова, Маша Быстрова. Для него это было время открытия радостной стороны бытия, когда превалируют чувства и всё кажется полным жизненной энергии и красоты. Его девушки — создания жизнерадостные, изящные, но отнюдь не хрупкие, из плоти и крови. Они вполне материальны и осязаемы.

С 1909 года, после удачного дебюта в Мюнхене, Фешин начал получать многочисленные приглашения участвовать в международных выставках. С 1909 по 1915 год он выставлял свои работы на Мюнхенской международной выставке, ежегодных выставках Института Карнеги в Питсбурге, выставке Национальной академии дизайна в Нью-Йорке, Интернациональной выставке в Риме, Международной выставке в Амстердаме, Интернациональной выставке в Венеции, Международной выставке «Панама-Пацифик» в Сан-Франциско.

Для того чтобы поддерживать переписку с заграницей, Фешину, не знавшему иностранных языков, требовался помощник. Им стала Александра Белькович, одна из дочерей первого заведующего Казанской художественной школой Николая Николаевича Бельковича. Александра, окончившая Родионовский институт благородных девиц, вела переписку по-французски. Фешин с удовольствием писал её портреты. В 1913 году, когда ей исполнился двадцать один год, а Фешину тридцать два, она стала его женой. В 1914 году родилась их любимая единственная дочь Ия.

«...Были времена, когда я ощущал полную безнадёжность и был уверен, что непредвиденные для меня семейные обязанности погубят во мне художника. Постепенно я стал находить то хорошее, что давала семья. Подрастающий ребёнок внёс свежую струю в мою жизнь, дисциплинировав режим моей работы, меняя мои плохие, эгоцентрические студенческие привычки...» — писал в своей автобиографии художник.

Александра стала его большой любовью и музой. Он писал её постоянно — в разных состояниях, ракурсах, он использовал её в качестве модели для своих ню в живописи и рисунке. Эти произведения сейчас рассредоточены между двумя континентами и как редкие жемчужины обнаруживаются в музейных и частных собраниях.

Удивительная нежность и теплота проявляются в изображениях Александры с малышкой Ией. Ия стала постоянной моделью художника, все этапы её роста — от младенчества до подросткового возраста, зафиксированы в её портретах, полных отцовской любви и восхищения.

С началом Первой мировой вой­ны оборвались связи с заграницей, в 1917 году грянули революционные преобразования. Народное происхождение и любовь к сюжетам из деревенской жизни отнюдь не делали Фешина сторонником происходящего. Ему было тридцать шесть лет, для его творчества была необходима определённая среда, возможность зарабатывать преподавательской деятельностью и продажей картин. Революция нарушила все привычные устои и связи.

«...Люди, вдохновлённые идеалами, взялись перестраивать страну, торопясь разрушить старое, не имея ни физических сил, ни необходимых знаний для изменений старого ради незнаемого нового... Во время самого первого года революции новое здание КХШ было лишено центрального отопления. Толстые каменные стены промерзали насквозь, а холод внутри был непереносимым... Мы рисовали и писали в пальто, варежках и валенках... В конце концов от чьей‑то неосторожности в школе начался пожар. Большинство мастерских сгорело, но, к счастью, огонь не достиг моей мастерской, дав нам возможность осторожно вынести все мои работы наружу. Пожар оказался последней страницей моей жизни, связанной со школой...»

Приезд представителей «Американской администрации помощи» голодающим Поволжья в Казань в 1921 году оказался толчком к поиску выхода из ситуации, где художника угнетала не столько житейская неустроенность, сколько невозможность творческой работы. Он, конечно, мог писать и писал по заказам портреты вождей мирового пролетариата и великих композиторов для клубов, но вряд ли это могло его вдохновить. Его искусство буржуазно, его модели — утончённые, изящные женщины, его среда — это мир артистической богемы. Представители «АРА» нашли его сами, поскольку искали хорошего художника, который мог бы написать портреты их русских жён. Все указывали на Фешина. Через них возобновились контакты со Стиммелем, который давно хотел видеть Фешина в США. Если бы не революция, Фешин навряд ли бы решился на столь далёкий путь. А здесь выбора не было — слабое здоровье, депрессия от невозможности творческой реализации, неясность будущего. Он принял решение. И вот — Нью-Йорк, с его бешеным темпом мегаполиса, с новыми непривычными условиями, но в котором нет разрухи, есть хорошие краски и отличные условия для работы.

Америка спасла Фешина, она приняла его как художника сразу. В Нью-Йорке его ждал успех, он выставлялся на самых значительных выставках русского искусства, устраивал персональные экспозиции в самых престижных галереях Нью-Йорка, Бостона, Чикаго. Его работы приобретались чуть ли не с мольберта, он проводил мастер‑классы. Он подарил Америке свои блестящие произведения!

Настоящим домом Фешина в Америке стал всё же не Нью-Йорк, а затерянный в горах Нью‑Мексико небольшой городишко, почти деревня — Таос. Здесь индивидуальность Фешина полноценно раскрылась в живописи, рисунке, скульп­туре, резьбе по дереву. Центральным произведением стал собственный дом художника, построенный им практически своими руками. Архитектура испанского адобе уживается с русскими народными традициями и интернациональным модерном. Сочетание глины и резного дерева в архитектурных деталях, насыщение ин­терьера деревянной мебелью, покрытой резными узорами, невольно вызывают сравнения с резной шкатулкой, теремом, деревенской избой. Это не просто дом, это одно из самых выдающихся произведений художника, где в одной точке соединились вкус, умения, знания художника, его представления о красоте. Дом Фешина в Таосе — это идеальный мир, созданный собственными руками!

Однако мечта об обретённом рае, уюте домашнего очага так и не стала реальностью. В 1933 году Александра попросила развод. Несмотря на то, что их семейная жизнь никогда не была гладкой, всё же это оказалось для него ударом. Николай Иванович потерял всё — любимую женщину, Таос, где прошло самое счастливое время в Америке, он потерял свой дом, но долгое время не терял своих чувств к Александре. Об этом свидетельствуют его письма к ней после развода — в них есть и нежность, и боль, и любовь, и тоска, но нет упрёков…

После развода у Фешина ещё будет долгая, в целом благополучная жизнь. Он больше не женится, всю свою любовь целиком отдаст дочери, которая предпочтёт уйти от матери вместе с ним. Для неё отец навсегда останется главным человеком в жизни. Николай Иванович будет путешествовать, преподавать и много работать. Но с потерей Александры оборвётся какая-то важная струна, его искусство останется виртуозным, но в нём чего-то станет недоставать…