Логотип Казань Журнал

Видео дня

Показать ещё ➜

КАЗАНЬ И КАЗАНЦЫ

Нияз Халитов. Человек-ледокол

Журнал "Казань". № 12, 2015 Есть люди, встречи с которыми заряжают особой, позитивной энергией. Нияз Хаджиевич Халитов именно такой. Мне посчастливилось познакомиться с ним во время работы над республиканским конкурсным проектом мечети Кул Шариф, он был научным консультантом. Учёный поразил меня неравнодушием к истории татарской культуры и каким‑то особым внутренним...

Журнал "Казань". № 12, 2015
Есть люди, встречи с которыми заряжают особой, позитивной энергией. Нияз Хаджиевич Халитов именно такой. Мне посчастливилось познакомиться с ним во время работы над республиканским конкурсным проектом мечети Кул Шариф, он был научным консультантом. Учёный поразил меня неравнодушием к истории татарской культуры и каким‑то особым внутренним горением.
Многие его гипотезы намного опережают время и зачастую не вписываются в общепринятые понятия - он прекрасно осознаёт это. Но умеет аргументированно отстаивать свои позиции, обогащая историю национальной архитектуры и культуры новыми гранями. Всю свою жизнь он посвятил изучению истории национальной архитектуры. Количество опубликованных книг и статей, активная научная деятельность Нияза Халитова не поддаются никакому сравнению - и каждый новый научный труд сеет зёрна нового открытия! Одновременно Нияз Хаджиевич - педагог. Воодушевлённо рассказывая о своих новых проектах, этот человек чётко видит свою миссию - учёного, призванного расширять границы отечественной науки. Подобно мощному ледоколу, уверенно двигается вперёд, ломая лёд научных стереотипов и общепринятых стандартов.
Как объяснить такую продуктивность? Как ему удаётся сохранять оптимизм и энергию, заряжая этим всех окружающих? Думаю, наш диалог поможет понять «секрет» особой энергии этого удивительного человека и выдающегося татарского учёного.
- Нияз Хаджиевич, как вы при­шли к архитектуре?
- Я рос вундеркиндом, с таким обширным кругом интересов, что даже не перечислишь. Наиболее серьёзными увлечениями были астрономия и космонавтика, филателия и нумизматика, геология, рисование, искусствоведение, фотография, энтомология, палеонтология… ну, и много чего ещё. Однако когда пришло время решать, кем быть, выбор был между астрономией, журналистикой и архитектурой. Последняя привлекла меня тем, что труд архитектора оставляет долговременную память о себе, не хотелось работать на однодневный результат. Наверное, это можно назвать здоровым тщеславием, хотя вообще‑то я человек совсем не тщеславный.
- А как вы нашли свою тему в научной деятельности?
- Удивительный феномен. Пройдя все стандартные стадии формирования личности советского человека: октябрятство, пионерия, комсомол, патриотическая история и безмерная любовь к социалистической Родине и Ленину, к двадцати годам я стал вполне сформировавшимся диссидентом и антисоветчиком, активно искал историческую правду и справедливость на основе сопоставления разнообразных сведений из всевозможных источников - газет‑журналов, исторических исследований, дореволюционной литературы, зарубежных радиостанций, воспоминаний очевидцев событий. По сути, спонтанно осваивал методику научного исследования. К этому времени внезапно для себя почувствовал отвращение к свинине и иконописно‑церковной эстетике, которой пичкали нас со всех сторон, почему‑то попал под очарование арабской письменности и выучил её за три дня под Новый год, начал перерисовывать мусульманские орнаменты. И это несмотря на то, что рос в семье, где бабушка‑коммунист, отец‑сталинист и мать учила сперва любить Родину, а потом уже всё остальное.
На втором курсе подошёл к доценту кафедры архитектурного проектирования Сайяру Ситдиковичу Айдарову и попросил дать мне тему для научного исследования. Он предложил исследовать застройку Старотатарской слободы Казани. Я был разочарован: разве это скопище серых полуразвалившихся зданий может представлять какой‑нибудь интерес? Вот если бы булгарскую архитектуру изучать! Тем не менее, взялся с энтузиазмом. Читал книги и статьи сотнями: по теории и истории архитектуры и просто по истории, по искусствоведению, культурологии, записки путешественников, путеводители, копался в архивных и музейных фондах. Всё конспектировал и, по возможности, фотокопировал, тогда это было легко. И, конечно, исследовал саму застройку Татарских слобод, нашёл все исторические мечети Казани. В том числе и много деревянных, которые позже исчезли. Разговаривал с людьми, обходил дом за домом, двор за двором, заглядывал в квартиры. Решил тогда для себя: если вдруг на Казань упадёт атомная бомба и всё это исчезнет, по крайней мере останется мой материал, по которому люди смогут судить о татарских сооружениях Казани. И ещё: даже если я не найду ничего интересного, то по крайней мере это будет результат. Ответ, а не вопрос.
Однако совершенно не­ожи­данно для себя обнаружил, что застройка Татарских слобод Казани невероятно экзотична и таит в себе множество открытий. Так же, как и этнический тип татар, внешне схожий со многими окружающими народами, не раскрывает свое­об­разия национальной культуры, так и внешне схожая с общероссийской застройка татарской Казани оказалась в корне отличной от неё. Тогда же сложился и мой характер как исследователя: пахать целину, как ледокол идти через препятствия, а не по проложенной колее, не развивать чьи‑то идеи, а генерировать свои. Ставить перед собой принципиально большие задачи, не писать «о влиянье комаров на мычание коров», а решать проблемы на уровне мировоззрения, структуры, цивилизационных моделей, исторических и культурных связей и тенденций. Иного подхода, видимо, исследование татарской архитектуры и не приемлет, поскольку вся она по сути - огромное «белое пятно» как на уровне исследования и анализа отдельных памятников, так и исторических обобщений. Это была моя первая тема. Потом были и другие: мечети, художественная ковка, колористика, орнаментика, кочевой стиль, Булгария, Золотая Орда, Казанский юрт, Кремль, татарские мотивы в русской средневековой архитектуре, общая теория национальной традиции в татарской архитектуре.
Кстати, сам термин «татарская архитектура» был впервые сформулирован и обоснован мною в кандидатской диссертации в 1986 году.
- В чём вы черпаете вдохновение и силы для новых работ?
- Не помню, когда это родилось, но уже достаточно давно я сформулировал смысл своей работы как просветительский. Чем больше читал и узнавал, тем больше росла обида за оболганную историю, погубленную высокоразвитую средневековую цивилизацию, о которой практически ничего не известно народу. За соотечественников, которые стыдятся своей культуры и истории, не видят её истинного места среди мировых цивилизаций. И родилась цель: изучить историю татарской архитектуры настолько, чтобы на её примере можно было бы возродить чувство гордости за свою культуру, за своих предков, увидеть богатство её содержания и традиции. Это не просто: каждая следующая тема требовала специального исследования и оформления в виде одной или нескольких книг и десятков статей. Чтобы, когда будет писаться история татарской архитектуры, нельзя было сказать: а с чего это он взял? Родилась программа исследований, конечным итогом которой станет история архитектуры татар. Фундамент заложен уже давно, можно считать, что стены этой конструкции уже подводятся под крышу.
- Знаю, что особую роль в вашей жизни играют женщины. Бабушка, мама, жена…
- Бабушка моя, Кашифа‑ханум Тумашева, была сильной личностью. Она родом из деревни Чутай недалеко от Малмыжа. Так же, как в своё время Габдулла Тукай, была отдана «в люди», в услужение богатой купчихе в Иркутске. На её деньги окончила медресе, потом революция, участвовала в уличных боях, лежала за пулемётом. Потом пошла в татарскую театральную труппу, вышла там замуж, и в итоге возглавила труппу в качестве главного режиссёра. Первой среди татарских женщин. Татарский передвижной театр, сейчас он носит имя Карима Тинчурина, объездил весь Советский Союз, где живут татары,- а они живут везде. Это был мудрый человек, окружённый огромным количеством друзей, у нас не переводились гости. Хорошо помню Сару Садыкову, она любила петь за нашим пианино.
Мама, Зумарра‑ханум, привила мне любознательность и навыки систематизации всего на свете, постоянно записывала меня в кружки и секции, музыкальную и художественную школы, отдала в элитную 39‑ю «английскую» школу, поощряла стремление читать. Позже, когда я уже работал над диссертацией и своей первой книгой, именно она много раз перепечатывала тексты на пишущей машинке, экономя мне время. Поэтому одну из своих первых книг я посвятил ей.
Моя супруга, Наиля‑ханум, уже вскоре после нашего знакомства поразила меня удивительным жизненным чутьём. Она нико­гда не путала главное со второстепенным в жизни. Как ни удивительно, именно она, невзирая на большую разницу в возрасте, научила меня многим вещам, без понимания которых человек может считаться инфантильным. Задумываясь иногда о смысле жизни, я сформулировал понятие ума. Сначала пришёл к выводу, что ум - это умение предвидеть последствия своих поступков и решений, но позже понял, что это лишь частный случай. Ум - это когда твоя картина мира совпадает с реальной. В этом смысле мудрый пастух может оказаться умнее иного профессора с тремя высшими образованиями. Жена помогала мне в работе уже в первый год нашей совместной жизни: многие из иллюстраций книги «Металлическое кружево Казани» и таблиц к докторской диссертации вычерчены её рукой. Мы уже опубликовали две совместные книги из серии «Стили и формы татарской архитектуры», третья на подходе.
- Ваша самая значительная книга, как сами считаете? Чем особенно гордитесь?
- На мой взгляд, книга сама по себе - просто нормальный продукт работы учёного. Если у учёного нет книг, то он просто мыльный пузырь, потому что именно в книгах выражается его жизненное кредо, виден его масштаб, оригинальность мышления либо его отсутствие. А надувать щёки на лекциях или в дискуссиях, как бы красиво это ни звучало - просто безответственная болтовня. Как говорится, слова к делу не пришьёшь. Хотя встречаются и такие дутые профессора и даже академики.
На мой взгляд, важны не сами книги, а изложенные в них идеи, их новизна, оригинальность.
Я по‑настоящему горжусь несколькими научными открытиями, изложенными в своих трудах. Это прежде всего расшифровка и атрибуция известной гравюры из книги путешествий Адама Олеария, которую приписывали XVII веку и считали фантазийной. Реконструкция образа ханской Казани на основе этой расшифровки и других материалов. Определение Казанского кремля как татарской крепости, неоднократно реконструированной, но сохранившей при этом ряд принципиальных архитектурно‑градостроительных качеств. Расшифровка легенды художественного образа башни Сююмбике и Спасской башни Казанского кремля и их оформления. Расшифровка легенды художественного образа, стиля и архитектурно‑декоративного решения храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве. Введение в научный оборот понятия кочевого стиля и его особенностей в татарской архитектуре.
Можно о себе думать что угодно, оценивать себя выше или ниже реального. Но есть высказывания других, которыми я по‑настоящему горжусь. Однажды я сказал в разговоре Альфреду Хасановичу Халикову, что я не историк. И он очень серьёзно ответил: «Нет, не говори так. Ты очень хороший историк». Эта фраза дорогого стоит. Мидхат Сагадатдинович Булатов, знаменитый теоретик и практик из Ташкента, написал мне на своей книге: «Ниязу Халитову, большому учёному». И это дорогого стоит. В газете «Восточный экспресс», где в конце века печатались фамилии татар, внёсших, по мнению опрашиваемых, наибольший вклад в развитие татарской культуры в XX веке, Минтимер Шарипович Шаймиев в графе «Архитектура» назвал только два имени: Мидхат Булатов и Нияз Халитов. Я был потрясён и горжусь. А художник Харис Абдрахманович Якупов, человек‑скала, оценив один из моих поступков, сказал: «Это - человек!».
- Что бы вы сделали по‑другому, переписали, будь такая возможность?
- Знаешь, я всегда был честен перед собой, ничего не написал такого, за что было бы сейчас стыдно. Разве что уточнились некоторые детали в процессе дальнейшего осмысления. Получается, что изначально было некое научное чутьё, позволявшее даже при недостатке фактов интуитивно выходить на верные решения. К примеру, в своей реконструкции ханской Казани, воплощённой впоследствии в макете, экспонировавшемся на Всемирной выставке ЭКСПО‑2000 в Ганновере, я «вычислил» местоположение древней башни с дозорной вышкой на территории Ханского двора. Спустя несколько лет «моё» сооружение нашли археологи, и сегодня его законсервированные остатки может видеть каждый перед президентским дворцом. И это не единственный такой случай.
- Расскажите, пожалуйста, о планах и целях дальнейшей научной деятельности.
- Работаю над Энциклопедией татарских архитектурных форм и стилей. Это огромный труд, где есть теоретическая часть (стили, понятия и т. д.), а также исторический анализ конкретных форм: крупных (порталы, ворота, купола и другое) и мелких (карнизы, капители, орнаменты и другое) от А до Я. Следующий этап - написание истории татарской архитектуры. Хотя бы вкратце для начала, концептуально. И, наконец, теоретическое исследование - теория национального в татарской архитектуре. Считаю всё это абсолютно необходимым и востребованным сегодня.
- Сколько книг и научных трудов вы издали?
- Я уже начал путаться. Можно ли считать за книгу брошюру, путеводитель, научно‑популярное издание? Если считать только обобщающие научные труды, то их около двадцати. Ну, есть ещё энциклопедии, справочники, коллективные монографии. Таких более десяти, я уже не помню сколько. А число научных статей, видимо, приближается к четырёмстам. Есть ещё концепции разного рода, каждая из которых потребовала серьёзной исследовательской работы и мозгового штурма, их около десятка. В общем, как‑то так.
- Ваше кредо?
- Делай что должно, и будь что будет!
- Какие черты характера вам помогают (или мешают) добиваться результатов?
- Лень. Именно она заставляет рационализировать всё, чтобы больше успеть и быстрее закончить. И азарт, когда чувствуешь удачу, аж трясёт иногда.
- Как вы оцениваете уровень развития нашей науки на сегодняшний день?
- Архитектурной науки? Историки у нас на высоте, в Казани один из немногих центров в России, где существует концептуально иная, альтернативная история, отличная от насквозь политизированной, тенденциозной и сильно сдобренной фальсификациями московской школы. Не хочу касаться общетеоретических и прикладных проблем архитектуроведения, а также исследований в области русской архитектуры. Лично для меня они не интересны, я остро заточен на национальную тематику. По сравнению с недавним прошлым, когда, за исключением архитектурно‑археологических анализов развалин на Булгарском и Билярском городищах, предпринимавшихся Сайяром Ситдиковичем Айдаровым, никаких серьёзных публикаций не наблюдалось, наконец, появились основательные исследования градостроительной культуры Золотой Орды Ханифы Габдулловны Надыровой и татарской средневековой фортификации Алмаза Наильевича Хабибуллина. Это уже создаёт предпосылки вместе с моими исследованиями для обобщающей работы по средневековой татарской архитектуре. Уже, наконец, у нас появилось татарское архитектуроведение, системные исследования в этой области.
- Какие научные проблемы сегодня вы считаете наиболее актуальными?
- Проблема фальсификаций прежде всего. К сожалению, вся историческая наука в России уже со времён средневековья построена на фальсификациях и тенденциозном изложении фактов. С каждым новым правителем история переписывалась под него. Не избежала этого, к сожалению, и история архитектуры. Для того, чтобы выйти на истину, во‑первых, необходимо критически осмыслить первоисточники и заново осмыслить весь ход событий, и, во‑вторых, обладать достаточным мужеством, чтобы противостоять сегодняшнему шквалу псевдопатриотизма, сохранить свою карму.
- Построили дом, посадили дерево, поставили на ноги сыновей, написали не одну книгу - какую ещё мечту хотели бы реализовать?
- Увидеть Альгамбру и Тадж Махал. И обязательно вместе с супругой.
- В чём, по вашему мнению, смысл вашей жизни? Ваша миссия?
- Дети между собой и с нами, родителями, говорят исключительно по‑татарски. И это без всяких бабушек и деревенских родственников. Если честно, вначале это выглядело невыполнимой задачей для нас, русскоязычных родителей. Это примерная модель преодоления ситуации, в которую я сам себя построил: попробовать перевернуть сознание тех, с кем приходится профессионально общаться. В преподавательской деятельности, публичных выступлениях или в своих книгах я целенаправленно несу знание о высокой культуре прошлого и настоящего, которую стыдно не знать. Для меня ярким событием была дружба с Ильдаром Хановым: человеком из нашей среды, не вором‑чиновником, не бандитом, но построившим своим трудом невероятный Вселенский храм. Это выглядит невозможным, но он это сделал у нас на глазах. Вот и я строю свой храм, невзирая на то, что это выглядит невозможным. Каждый год выпускаю по новой книге, каждая из которых могла бы стать материалом для диссертации.
- Каковы самые яркие впечатления, воспоминания из вашей жизни?
- Нью‑Йорк, Манхэттен, потрясающей красоты небоскрёбы, в том числе и Близнецы, которых потом взорвали. Там внизу был ресторан, который меня поразил размерами и организованностью. Мечеть Омейядов в Дамаске. Невероятной красоты мозаики и торжественная проповедь в день Рамадана. Мёртвое море на иорданском берегу, где я пытался изобразить поплавок, но рассол выбрасывал ноги наверх, трудно было стоять вертикально.
- Труды каких учёных повлияли на ваше мировоззрение и творчество?
- Книги Эжена Виолле‑ле‑Дюка, Андрея Бурова, Селима Хан‑Магомедова, Юрия Яралова, Артура Шопенгауэра, Фридриха Шиллера.
- Ваш любимый архитектор? Какая архитектура произвела на вас наибольшее впечатление?
- Синан. Потрясающая инженерная техника, безупречные композиции, свое­об­разный османский конструктивизм в сочетании с изумительными декоративными вставками, декларативные отголоски кочевых традиций, гармоничная цветовая гамма и композиция интерьеров.
Интерьеры Эмпайр Стейт билдинга на 5‑й авеню в Нью Йорке. Архитектура тоталитарного стиля 1930‑х, такая вполне могла быть в гитлеровской Германии. Розовый мрамор, высокие пропорции, несомасштабные человеку, мозаичное мраморное панно в «нордическом» стиле.
- Что поддерживает ваш рабочий тонус?
- Не знаю. Дело в том, что я никогда не отдыхаю в обычном понимании. Никаких пляжей, сидений перед телевизором, рыбалки, футбола или тусовки с пивом. Устал писать, сажусь рисовать. Устал - привожу в порядок фотоархив. Устал - иду пилить‑строгать, но недолго, только пока голова тяжёлая. Потом опять писать. Или в Интернет, там уж есть что посмотреть. Потом скачанное надо сортировать. Главный принцип - жить надо в охотку.
- Устраивает ли вас уровень современной архитектуры в Казани? Что считаете нужно делать, чтобы достичь необходимых результатов?
- Меня не устраивает уровень современной архитектурной критики в Казани. В Интернете он хорошо виден. Это говорит уже об уровне самих архитекторов, которые неспособны воспринять чужие идеи и «критикуют» на уровне «нравится - не нравится», наполовину матом. Это как человек, который не понимает чужого языка, кричит: что ты там бормочешь? А зданий, кстати, очень много интересных, заметно желание создать что‑то оригинальное, свое­об­разное, проявить своё видение традиции. Кроме того, в Казани историческая среда требует соблюдения масштабности, стилевого соответствия, отсутствия диссонансных решений. К чести наших архитекторов, они это хорошо понимают, а гости вообще не видят: где старые здания, а где новоделы, город выглядит историчным. Другое дело, что на тонкий вкус много эклектики, но это можно расценить и как казанский ретростиль начала двадцать первого века со своими особенностями. Что же касается зданий в «лего»‑стиле, то они, конечно, нравятся архитекторам, но вряд ли людям. И когда дело дойдёт до сноса, с ними простятся в первую очередь, как снесли «аквариумы» на Баумана и площади Свободы архитектора Мунира Агишева, невзирая на всю их прогрессивность. И не тронут такие здания как центр «Экият» или Вселенский храм Ильдара Ханова. Именно они и создают свое­об­разное лицо города, как в своё время «сумасшедшие» произведения Гауди, из‑за которых сейчас большинство туристов и едут в Барселону. Вот и спросим архитекторов, для кого они трудятся? Для своего удовольствия или для людей?
Однако для того, чтобы Казань заговорила на татарском языке архитектуры, нужны ликбез и обучение этому языку. Мы с Ханифой Надыровой и Рамилем Аитовым пару лет назад разработали и опубликовали Концепцию сохранения и развития национального своеобразия в архитектуре Казани, где подробно излагаются идеи татарского ренессанса «Янарыш», направленного на системное и целенаправленное внедрение в архитектурную практику традиционных элементов. Так, как это делается во многих странах, в том числе мусульманских.
- К сожалению, формат печати не может передать всю энергию живого общения. Нияз Хаджиевич, большое спасибо за интересное интервью. С нетерпением ждём ваших новых статей, книг и альбомов.
Вопросы задавал заслуженный деятель искусств Республики Татарстан, кандидат искусствоведения Рустем ШАМСУТОВ.

Следите за самым важным и интересным в Telegram-каналеТатмедиа

Нет комментариев