Песня вершин

В апреле своё 75-летие отмечает один из патриархов бардовского движения в Казани Валерий БОКОВ. Как и многие представители поколения «бородатых шестидесятников», технарь по образованию и поэт по призванию, пронёс любовь к авторской песне через годы и расстояния, покорив немало вершин в прямом и переносном смысле этого слова. Несмотря на жизненную закалку, в душе он остаётся лириком, а его строки несут слушателям универсальные и старые как мир рецепты стойкости, мудрости и надежды.
В преддверии круглой даты наш гость ответил на вопросы журнала «Казань».

Штурмовой лагерь на вершине Аконкагуа (6962 метров). Аргентина, 2013

У моря, под липами…

— Место вашего рождения — Феодосия. Детские годы прошли у моря?

— Да, наша семья жила в Крыму. Отец был военным, служил офицером в Танковых войсках. Когда мне исполнилось семь лет, его перевели в Германию, ГДР. Почти до конца пятого класса я учился там.

— Остались какие-то яркие впечатления, связанные с Крымом?

— Помню, что бегали с мальчишками купаться на море без родителей. Мне было лет шесть. Я даже плавать ещё не умел. Но все относились к этому совершенно спокойно.

— Вы воспринимаете полуостров как свою родину?

— Конечно. Когда мне стукнуло 33 — возраст Христа — я туда наведался. За месяц отпуска обошёл всё южное побережье с рюкзаком и гитарой, и на всякий случай со своей афишей.

— Есть ли у вас песни, посвящённые Крыму?

— Есть несколько стихов. В одном из них такие строчки:

Хоть стал совершенно иным я,
Судьба наложила свой грим,
Но где-то в душе и поныне
Живут Айвазовский и Грин.
И вóлнами плещутся строки,
В них — Феодосийский залив,
И море,
          и парус, такой одинокий,
Белеет в туманной дали…

— Замечательные слова! Ну а потом, значит, отца направили в Восточную Германию? Тоже довольно необычная страница биографии советского ребёнка.

— Да, с тех пор, конечно, сохранились особенные впечатления. Мы жили в городке Ной-Руппин примерно в пятидесяти километрах севернее Берлина. Там я и пошёл в первый класс. Естественно, это была не немецкая школа, а школа для детей советских военнослужащих. Симпатичный у нас городок был, очень ухоженный, несмотря на то, что всего девять лет прошло с окончания войны. Нас возили на экскурсию в Берлин — вот он и в 1954 году выглядел ужасно. Единственной улицей, которая мне запомнилась и поразила, была Унтер-ден-Линден — «под липами». Одно время она называлась «Сталин-аллея», потом улицей Карла Маркса. Теперь ей вернули историческое название. В детстве она произвела на меня большое впечатление — я ведь и не бывал до того в больших городах. Её восстановили в первую очередь. ­Застроили современными зданиями.

— Чем занималась ваша мама?

— Она была домохозяйкой, что было уделом большинства жён офицеров. Как правило, в местах службы было мало рабочих мест для женщин.

Казань

— Как вы оказались в нашем городе?

— Когда отца перевели в Союз, на выбор дали несколько мест. Будучи родом из Саратовской области, папа выбрал Казань. Всё же недалеко от малой родины, на Волге опять же.
В Казани нас повезли в эксплуатационную военную часть, располагавшуюся на улице Ленина. Переночевали мы на солдатских койках. Потом некоторое время жили на квартире в частном доме в посёлке Первомайский возле Танкового училища.

— Отец там преподавал?

— Он служил в действующей армии. 33-й Военный городок располагался у начала Оренбургского тракта. Потом его перевели в дивизию, и он служил в Кремлёвском гарнизоне. Был майором Бронетанковых войск. Его должность называлась «зампотех» — смешное название, сокращённо — заместитель по технической части. Это весьма уважаемая работа — от зампотеха зависит, поедет боевая машина или нет.

— Не было желания пойти по стопам отца, стать военным?

— Такого желания не было, но два года я служил офицером в Ракетных войсках стратегического назначения после окончания Казанского авиационного института.

— Почему вы выбрали КАИ?

— Это — забавная история. С пионерского возраста я ходил «под рюкзаком», туризм — моя страсть с детства. Она ещё больше усилилась, когда я оказался в Казани — неподалёку марийские леса. Я начал писать походные песни, представлял, что всю жизнь буду бродить по неизведанным местам, думал, стану геологом. После окончания 11 класса подал документы в два места — на геофак университета и в Казанский авиационный институт. Экзамены в КАИ были неделей раньше, я благополучно их сдал, поступил, и уже не стал ничего менять. А потом, окунувшись в «каёвскую» жизнь, так и не смог из неё вынырнуть. Уже всерьёз начал сочинять — на первом курсе написал три песни.

Один из нас

— Что стало поводом для написания первой песни, вам было всего 17 лет, если не ошибаюсь?

— Поводов никаких не было. Мне попались стихи ленинградского геолога Виктора Сидорова, по нынешним временам совершенно наивные. Я взял и присочинил к ним мотивчик. А дальше была целая история. В 1967 году поехал на слёт туристской песни, который проходил в Смоленске, в педагогическом институте. Мы, участники, жили в общежитии художественно-графического факультета, там встречались, пели. Во время одной из таких встреч я и спел свою песню. Её записали на магнитофон ребята-минчане и пошли к себе. А через некоторое время входят ребята из Петрозаводска и рассказывают, что поют эту песню уже три года. То есть с тех самых пор, как я её сочинил. Видимо, она передавалась из уст в уста, стала народной. Правда, мотивчик немного изменился.

Слёт туристской песни в Смоленске. 1967

На сплаве.

— Запись этой песни можно сегодня услышать?

— Да, конечно. Она есть на одном из моих дисков. Её название «Семеро у костра».

— Расскажите об атмосфере бардовской Казани в те времена, когда вы влились в это движение?

— Как мне кажется, сегодня многие, кто начинает писать, делают это больше из желания прославиться. Кто-то на сцене зарабатывает аплодисменты, кто-то в интернете выкладывает свои песни и что-то зарабатывает на этом. В то время, о котором мы говорим, я знал всего-то несколько песен — Визбора, Ады Якушевой, Окуджавы. Мне просто нравилась атмосфера пения у костра. Я попробовал сочинять, долгое время моё «творчество» лежало «в тумбочке», а потом потихоньку начало выноситься на публику. В 1964‑м, как я уже говорил, появилась моя первая песня, в 1966-м, когда учился на втором курсе, в Казанском университете образовался клуб авторской песни, в том же году его участники провели первый концерт в исто­рическом зале университета. Но я про него совершенно ничего не знал. В 1967 году я уже выступил со своими первыми песнями в КАИ, побывал на слёте в Смоленске, даже лауреатом там стал. Когда вернулся, узнал, что в университете проводится второй, уже становящийся традиционным концерт авторской песни. И мы с моим другом туда пошли. Билетов не было, перед главным зданием — давка невероятная. И тут, на наше счастье, подходит к нам моя преподавательница математического анализа и предлагает билеты — муж её не смог пойти, одна она не хотела.
В первом отделении концерта я впервые услышал Борю Львовича, Толю Макина, Женю Лившица. В перерыве мой друг каким-то образом пробрался за сцену и отрекомендовал меня как «известного барда из КАИ», свежеиспечённого лауреата слёта туристской песни. Они заинтересовались, пригласили за кулисы, дали гитару и выпихнули на сцену. Вид у меня был то что надо — белый свитер деревенской вязки, студент, одним словом. Я вышел, спел. Все в восторге были, что меня изумило, честно говоря. По прошествии многих лет я пытался себе это объяснить. И понял: я был одним из тех, кто находился в зале. Вот это всегда подкупает — когда ты сидишь в зале, слушаешь и понимаешь, что ты такой же, как те, что на сцене. С этого момента я начал быть «широко известным в узких кругах», ну и в родном КАИ прославился. В 1970 году написал песню к весеннему факультетскому фестивалю, а когда в 1972-м вернулся из армии и пошёл прогуляться по учебным зданиям, узнал, что эта песня — теперь «Гимн КАИ», причём без моего ведома. Просто увидел в Первом здании экспозицию «История авиации и КАИ», а над фотографиями строчку из своей песни, буквы из пенопласта. 

— А авторство было как-то обозначено?

— Нет. Но все и так знали, что был такой студент. Всё приняло официальный характер, когда я вернулся в Казань окончательно в 1976 году и у меня уже начались концерты, в том числе и в КАИ. Надо сказать, что этому гимну уже полвека. Несколько раз объявляли конкурсы на новый, но все они благополучно проваливались. Всё равно все поют мою песню, которая и не гимн вовсе, а просто студенческая песня с рефреном: «Этот самый лучший в мире институт». 

Костёр и гитара

— Вы сказали, что «под рюкзаком» с 5 класса. Расскажите, что представляло из себя туристское сообщество Казани?

— Ещё в Германии наш класс ходил в походы выходного дня с учителем. Когда наша семья вернулась в Союз, я стал ходить в походы регулярно. В Казани существовало серьезное туристское движение, был Клуб туристов на улице Сафьян. Я бывал там. Культовой фигурой казанских туристов был Марат Яруллин — первый мастер спорта по водному туризму в Татарстане, наш большой гуру. Недавно он ушёл из жизни, к сожалению. С давних пор мы дружим с Рафаилом Ишмуратовым, известным казанским альпинистом, побывавшим во многих горных районах нашей страны.

Гималаи. 2000

— В походы вы ходили с постоянной группой?

— Нет, составы могли меняться. Сначала ходили вместе с теми, с кем учились. В институте была своя туристская компания, с которой ездили на Урал, Алтай. Потом я ушёл в армию и после возвращения два года жил на Кавказе и работал в аэропорту Сочи, был комсоргом по спортивно-массовой работе — хотя никогда не любил никаких должностей. Но раз уж меня выбрали, то первое, что я решил сделать — налаживая спортивно-массовую работу, вытряс из руководства палатки, рюкзаки, кошки, ледорубы, спальные мешки и так далее. В аэропорту у нас образовалась экипированная группа, благо — рядом горы.

Африка, Нгоро-Нгоро. 

— Они занимают в вашей жизни и творчестве особое место. Как попала в кровь эта бацилла?

— Это случилось ещё в институтские времена во время летней практики в Златоусте. В свободное от работы время мы совершали восхождения на вершины Урала. В сентябре того же года я впервые отправился в поход в Горный Алтай, нас было пять человек, я был руководителем, мы про­шли очень непростой маршрут в сложных погодных условиях. Мои первые кавказские восхождения я совершал с друзьями, когда жил в Адлере. «Забегали» на всемирно известную сегодня «Красную поляну» — тогда в этом небольшом посёлочке никто не бывал, кроме туристов и альпинистов. Потом я начал ходить в более серьёзные походы. С компанией клуба Грушинского фестиваля мы затеяли большой поход в Горный Алтай с восхождением на высочайшую точку — Белуху Восточную. Так я отметил своё 50-летие в 1997 году, хотя в 90-е было совсем не до гор — развал в стране, зарплату какими-то окорочками выдавали. В те времена пришлось забыть и о моих постоянных горнолыжных поездках на Домбай… 
Зато после восхождения на Белуху словно страница жизни перевернулась — друзья заманили меня на океанское плавание в Атлантику, мы прошли 1000 миль. Потом у меня были восхождения на Килиманджаро — благо появились люди, способные такое проспонсировать; ездили мы и в Гималаи, в район Эвереста, были в базовом лагере, поднялись на «бесплатные» вершины — там ведь всё стоит денег. После этого появилась моя песня «Намасте!» — так приветствуют встречных гималайские шерпы.
Экстремальный альпинизм для себя я закрыл в 66 лет, поднявшись на вершину Аконкагуа в Аргентине — высочайшую точку обеих Америк, и будучи самым «возрастным» участником восхождения.

После восхождения на Килиманджаро. 2002

Автор и песни

— У вас больше песен на ваши собственные стихи, или есть какие-то любимые авторы?

— Я уже рассказал, что первая моя песня появилась от чужого стиха. Потом я начал писать свои, но понимал, что они совершенно незрелые. Музыкального образования у меня тоже нет, за исключением того, что в седьмом-восьмом классе я учился игре на аккор­деоне, ноты знаю, могу записать несложную мелодию. Тем не менее, вначале казалось, что музыку сочинять я вполне способен. Лишь позже понял, что она у меня совершенно не великая, и надо делать то, что у тебя лучше получается — то есть писать собственные тексты. Когда я начал давать первые концерты, то боялся исполнять свои песни и вставлял их между чужими известными. Причём известных было гораздо больше — Визбор, Высоцкий, Окуджава… Но со временем эта пропорция изменилась уже в пользу моих собственных авторских песен. 

На вершине Аконкагуа (6962 метров). Аргентина, 2013

На вершине Аконкагуа (6962 метров). Аргентина, 2013

Фанские горы. 2010

— В том, что вы сказали, мы отчасти находим ответ на вопрос, что же такое авторская песня? Всё-таки, наверно, в ней превалирует Слово, а мелодия является мостиком, который помогает донести до аудитории смысл высказывания. Что чаще всего к этому подвигает? Почему возникает этот импульс? Как рождается тот или иной стих? «Виновата» ли любовь?

— Разумеется. Человек, который пишет, просто обязан быть влюблённым, хотя бы относиться к окружающему неравнодушно. (Смеётся.)

Атлантика. 1998

— Как относятся к вашему творчеству близкие? Разделяют ли ваши увлечения?

— Никогда не мешал своим близким, не ходил за ними по пятам и не просил: послушайте вот это…

— Но они вас поддерживают?

— Если у тебя есть внутренняя потребность писать, ты всё равно будешь это делать. Поддерживают тебя, не поддерживают — не имеет значения. Конечно лучше, когда есть поддержка, чьи-то добрые слова, или даже критические. Первое исполнение обычно дома, для жены. Она говорит, что ей нравится, а что, может быть, «царапает» слух.
Я много занимался с молодыми авторами, и всегда говорил своим подопечным, которые пишут стихи и песни: не торопитесь. Закончил — отложи на несколько дней, а потом прочти, примерив маску своего самого въедливого противника. Сразу станут очевидными моменты, которые захочется поменять.

С Владимиром Муравьёвым. Конец 1970-х

— Как вы считаете — время авторской песни прошло? Кому сегодня может быть адресовано творчество бардов?

— Времена меняются, меняется темп жизни, людей посещают размышления другого характера. Это не может не отразиться на песнях. Многих молодых исполнителей авторской песни тянет в сторону рока. Считаю это вполне закономерным и оправданным. Раньше, к примеру, люди пели романсы. Сегодня они почти ушли из обихода, но как явление-то ведь остались.

Инженер и лирик

— Поговорим о вашей профессии — вы, как многие представители старшего поколения бардов, имеете техническое образование. Чем занимались по диплому?

— В плане профессии моя судьба — патриотична. Получив специальность инженера, ни разу ей не изменил, не подался ни в бизнес, ни в менеджеры. Я окончил факультет летательных аппаратов КАИ по специальности инженер‑механик. Многие мои друзья уехали в небезызвестный город Саров Нижегородской области, где находится Федеральный ядерный центр. И я мог бы поехать туда же, но меня «забрили», что называется, в ряды Советской Армии. Два года отслужил в звании лейтенанта-инженера, демобилизовался в звании старшего лейтенанта. Служил в Ракетных войсках стратегического назначения, работал старшим оператором, а потом начальником отделения заправки компонентов ракетного топлива. После армии два года работал в аэропорту города Сочи инженером авиационно-технической базы. Занимался бортовыми самописцами — «чёрными ящиками». Через некоторое время затосковал, хотя место замечательное: море — в десяти минутах ходьбы от дома, горы — в часе езды на автобусе. Но не хватало жизненного бурления, курорт есть курорт.
Володя Муравьёв как-то прислал мне открытку с борта атомного ледокола «Арктика», он выступал там с агитбригадой КАИ, шёл по северному морскому пути. Когда я узнал об этом, просто перестал находить себе место «на югах» — той же весной вернулся в Казань.

Юрий Кукин (первый слева), Валерий Боков (в центре), Владимир Муравьёв (четвёртый слева) 
с организаторами концерта в Могилёве. 1976

— А где вы познакомились с Владимиром Муравьёвым?

— Мы познакомились в 1969 году на съёмках передачи казанского телевидения «Теремок». Там собрали студентов, которые вернулись из походов и стройотрядов. Встретились два трио, одно от мединститута — Муравьёв, Гирфанов и Пастухов, второе — наше, «каёвское» — Юра Сорокин, Олег Кох и я. Мы подружились, и в результате появилось трио Муравьёв, Гирфанов, два медика, и я, авиатор. Назвались ансамблем «Трубачи» — по названию песни московского барда Берковского, начали гастролировать, стали известными, привозили из разных городов песни. Потом наш ансамбль разросся, появились две девочки. Одна из них, студентка консерватории, другая — медичка. Этим составом мы записывались у Ады Якушевой, жены Визбора, на радиостанции «Юность» в программе «Барды и менестрели».
Наш состав распался, когда я ушёл в армию. А с 1976 года, когда вернулся из Адлера в Казань, мы снова стали выступать трио с Муравьёвым и Гирфановым. Потом Володя начал писать кандидатскую диссертацию, Гирфанов тоже серьёзно занялся медициной. Оба стали великими людьми, а я остался бардом. Некоторые говорят — великим… Шучу, конечно.
По возвращении в Казань я оказался без прописки. На работу не брали, но по знакомству приняли во Всесоюзный научно-исследовательский институт медицинских инструментов. Я подумал ещё: может, мы с Володей Муравьёвым изобретём что-то, инструмент какой — он же врач. Но спустя два года, ничего такого не изобретя, я ушёл работать в СНПО «Алгоритм» на улице Попова. Позже построили новое здание на проспекте Ямашева, я принимал участие в оборудовании машинных залов ЭВМ. На «Алгоритме» я проработал 15 лет, был инженером внешних устройств, преподавал. К нам на курсы приезжали со всего Советского Союза, из стран соцблока, Индии, Кубы, Кореи. Фирмы, которые покупали наши большие казанские ЭВМ, направляли сотрудников, чтобы те получали сертификаты, дающие право работать на этих машинах. Ездил в командировку в Норвегию как председателем совета трудового коллектива. Это такая выборная должность — как бы двойник директора. Мне таким образом оказали «высокое доверие».
В 1990-е годы большие машины начали «накрываться», появились персональные компьютеры. Производство пошло на спад. Начались сокращения штатов, неоплачиваемые отпуска… В те годы пришлось работать и каменщиком, и сварщиком, и грузчиком — помог друг, у которого было малое предприятие. Потом я трудился несколько лет в фирме, которая производила системы контроля пламени и авторозжига для теплоэлектроцентралей. ­Возил наше оборудование в Грузию через Чечню, когда там стреляли.
На пенсию я чуть было не ушёл с должности представителя одной иностранной фирмы, когда там наступили плохие времена — кризис 2008 года. Но я и рад был — устал от длительных командировок по стране. Но тут друг попросил помочь, и я поработал на предприятии, выполняющем заказы на производство нефтяных насосов и систем их управления.
Одним словом — всю жизнь я занимался производством, чем горжусь.

Казанские барды В. Муравьёв, Л. Сергеев, В. Боков, М. Тазетдинов, Б. Вахнюк, Б. Лювович. Концерт на Центральном стадионе. Казань, 1986

— Вы, как известно, активный участник жизни ассоциации выпускников КАИ. Расскажите о её деятельности.

— Я бы вообще назвал КАИ в хорошем смысле «спрутом» — наши люди есть во всех уголках страны. Недавно вернулся из Екатеринбурга со слёта ассоциации. В тяжёлые 1990-е появилась идея объединить выпускников, «чтобы не пропасть поодиночке». В результате, действительно, появились разные кооперации, люди помогали друг другу найти новую работу, новое применение. Сначала ассоциация организовалась в Казани, потом появились её отделения в Екатеринбурге, в Ульяновске, Чувашии, в Челнах, где в своё время открылся филиал КАИ. Туда отправилось много выпускников-участников БКД — боевой комсомольской дружины. Помните, были «бэкадэшники», боровшиеся с уличной шпаной? Среди них легендарный студент Артём Айдинов, погибший от рук подонков. Так вот он был комсоргом группы, где я учился. А Лёня Штейнберг, которого тогда ранили, отправился потом в Челны, где стал одним из известнейших горожан.

Песня жизни

— В 1990-е вы выпустили книгу «Ностальгия по…». По чему вы сегодня ностальгируете?

— В определённом возрасте человек начинает по многому ностальгировать. По месту, по времени, по старым друзьям.

— Есть какие-то точки, куда вы хотели бы вернуться?

— Положа руку на сердце, скажу: совершенно не хотел бы быть зелёным юнцом. Человеком лет тридцати пяти с теми головой и сердцем, что у меня сейчас, — вот это меня удовлетворило бы.

— Расскажите о вашей семье.

— Первый раз я женился, когда мне был всего 21 год. Моя жена тоже училась в КАИ. У нас была студенческая семья, хотя мы не сидели на шее у родителей, я подрабатывал — по ночам разгружал вагоны, а за ночь тогда можно было заработать от червонца до два­дцати пяти рублей. В 1968-м у нас родилась старшая дочь Леночка. В 1972-м, после окончания учёбы, я ушёл в армию, своих взял с собой, естественно. В 1975 году в Адлере — на родине жены, где мы жили, родилась Таня, наша вторая дочка. Моя старшая дочь, к сожалению, рано ушла из жизни, её не стало в 27 лет… Вторая дочь живёт в Чебоксарах, у неё двое детей. Старшей моей внучке уже 26 лет. Так сложилось, что у меня появилась вторая семья, и в ней тоже родилась дочь Cветлана. Она уже взрослая, живёт и работает в Мос­кве. Подарила мне внука и внучку 14 и 4 лет.

— Какие у вас планы в связи с юбилеем?

— Как правило, и на 35, и на 45 лет у меня были юбилейные концерты. С 55 лет я регулярно выступал в честь дня рождения, потом мы отправлялись на озеро Яльчик, проводили что-то вроде слёта авторской песни, туда приезжали люди из разных городов. Так было до последних лет, пока не случилась пандемия. Рассчитывал сделать юбилейный концерт на 75 лет, но и теперь непростое время. Поэтому просто решил отметить юбилейный год песнями — пишу много новых.

— О чём пишется?

— О жизни!

— Это обнадёживает! От имени всех казанцев позвольте поздравить вас с датой. Здоровья, вдохновения, новых вершин в творчестве и жизни!

Валерий БОКОВ

* * *
Не верь словам, не бойся зла,
У сильных не проси,
Когда молчат — молчи,
                   и пой, когда поётся.
Какая б вьюга ни мела
И дождь ни моросил,
С небес виднее все,
                   и всё тебе зачтётся…

Тропа пусть будет непроста,
Рюкзак нелёгок твой,
Ты всё собрал в нём,
                   и находки, и потери.
О том, чего не испытал,
Ты песенок не пой.
Нет, петь-то можно, 
               только кто ж тебе поверит?

И как красиво иногда
Ни плыли б корабли,
Смотри, не твой ли друг 
                          болтается на рее.
Ты с кем попало никогда
Застолий не дели,
А коль уж выпил — знай,
               что стал в сто раз беднее.

Запахнет серой, как в аду,
И пяткам горячо,
И нету выхода, 
              и нечисть корчит рожи.
Любому, кто попал в беду,
Подставь своё плечо,
Ну а случись с тобою —
                     Бог тебе поможет…

Пускай в карманах — ни гроша,
А дом — так далеко,
Твои одежда и душа
                  в сплошных прорехах,
Зато, ах, как легко дышать,
И петь, и жить легко,
И умирать легко, 
                     хоть это и не к спеху…

Не верь словам, не бойся зла,
У сильных не проси,
Когда молчат — молчи,
                     и пой, когда поётся.
Какая б вьюга ни мела
И дождь ни моросил,
С небес виднее все,
                     и всё тебе зачтётся… 

Приобрести любимый журнал можно: 
— в вендинговых автоматах «Татмедиа» (они расположены на станциях метро, на Центральном и Северном вокзалах, в аэропорту);
— в магазинах Daily;
— в точках розничной продажи прессы; 
— в маркет-плейсах (OZON, Wildberries, Яндекс.Маркет, KazanExpress);
— в онлайн-магазине «Татмедиа»;
— в магазинах Татарского книжного издательства;
— в почтовых отделениях;
— у нас в редакции по адресу Декабристов, 2, 8 этаж.

И прямо сейчас можно оформить подписку на домашний (или любой другой) адрес.