Счастливые моменты художника Патракова

— Александр Михайлович, добрый день! Расскажите, как вы стали именно театральным художником?

— Пожалуй, это вышло случайно. По окончании Свердловского художественного училища я вернулся в родной Челябинск, и однажды, идя по улице, увидел объявление о том, что в Театр юного зрителя требуется художник. Не художник-постановщик, естественно, таких без специального образования не берут… Пришёл, стал заведующим декорационного цеха, а уже потом мне предложили оформить спектакль «Аленький цветочек». Именно тогда я познакомился с Александром Яковлевичем Славутским (художественный руководитель-директор Качаловского театра тоже родом из Челябинска. – Прим. ред.), он как раз создал Студенческий театр при мединституте, участники которого были задействованы в постановке. Жил он недалеко от института, так что и шили, и красили, и рисовали, и колотили мы прямо у него дома. 
Потом я уехал на годичную стажировку в Москву (мне посчастливилось попасть в число трёх молодых художников, которых отбирали со всей РСФСР), учился у главного художника Театра им. Моссовета Александра Павловича Васильева, сподвижника главного режиссёра Юрия Александровича Завадского. Там я познакомился с Давидом Боровским, Эдуардом Кочергиным и многими другими выдающимися творцами. В ходе стажировки провели плодотворный месяц в Ленинграде, где внимательно изучали работу Большого драматического театра. Всё это было очень полезно. 

— А дальше?

— Вернулся домой и продолжил сотрудничество с Александром Яковлевичем. 
На некоторое время нас раскидало по разным городам. Он работал в закрытом Озёрске-74, я — в Волковском театре в Яро­славле. Славутский приезжал ко мне, я делал макет, мы обсуждали, что-то дорабатывали, и он увозил почти готовый макет. 
Когда Александр Яковлевич получил свой первый театр — он стал главным режиссёром Читинской драмы — я оставил Ярославль и уехал туда. Это было в самом начале 80-х.
А когда его пригласили в Ро­стов‑на-Дону, я проходил двухгодичную стажировку в Большом театре. Ездил работать в Ростов, а за стипендией — обратно в Москву. В итоге учёба закончилась на год раньше: ездить стало утомительно, да и трудовая книжка в Ростове понадобилась… Там мы проработали в творческом тандеме десять лет.
В 1994 году Славутский переехал в Казань. Три года я приезжал на разовые постановки, а в 1997 году стал штатным сотрудником Качаловского театра. С тех пор я здесь — о чём ничуть не жалею.

«Плутни Скапена»

— Какой вы нашли Казань в первый приезд?

— Признаться, она меня не очень впечатлила. Понравился Музей изобразительных искусств: работы Николая Фешина и других признанных мастеров. А вот с погодой тогда не повезло, было межсезонье, слякоть, мокрый снег, это не очень радовало глаз. 
Потом, работая над спектаклями, стал приезжать чаще, и постепенно полюбил город. Он менялся на моих глазах. На месте частного сектора на том берегу Казанки, где я когда-то гулял у болота с собакой, вырос целый новый район… 

— Помните ваши первые спектакли на казанской сцене?

— Да, это были «Ревизор» Гоголя, «Горько!» по новеллам Зощенко... Помню, как привозил макет «Банкрота» по Островскому — и как строители (я жил тогда в номере в помещении театра) нечаянно сломали этот макет в пух и прах. «Банкрот» мне нравился, и у Александра Яковлевича к нему очень доброе отношение. Мы и в Македонии его ставили...

— Из каких этапов складывается работа художника-постановщика?

— Сначала — знакомство с пьесой. После прочтения наступает счастливый момент — самое начало, предвкушение. Забегаешь вперёд, думаешь, что может получиться? 
Начинаю черкать, что-то выделяю для себя, и с этими эскизами уже иду к режиссёру. 
Это очень волнительно и радостно, тем более когда режиссёр поддерживает и тоже включается в работу. Он смотрит, высказывает либо сомнение, либо поддержку, и мы вместе находим продолжение этой мысли или, наоборот, что-то противоположное.
Осознавая, что твоё решение нужно здесь и оно именно такое, а не другое, ты чувствуешь прилив сил. А потом начинаются чертежи, снабжение…
Делаю эскизы реквизита, у некоторых спектаклей — и эскизы костюмов. После этого цеха начинают работу.

«Глумов»

— Какие цеха помогают в работе над постановкой?

— Поделочный цех, там трудятся столяр и два сварщика, пошивочный (швеи, закройщики), парикмахерский, осветительский, радиоцех. И мои первые помощники — бутафоры, декораторы. Это цеха, которые непосредственно работают над спектаклем. Есть ещё и обслуживающие цеха (это реквизиторы, костюмеры, гримёры и т. д.).

— Возвращаясь к процессу поиска решения: он продолжительный во времени?

— Бывает, что само решение находится сразу. День, два, три. А бывает, что поиски занимают месяц. Чувствуется, что душа не лежит, но надо же что-то делать, цеха загружать! 
Но раз, и счастливый момент — ты находишь тот золотой ключик, с которым выходишь на изготовление спектакля.

— Всякие сложные конструкции, например, сцена битвы в «Драконе», когда герои в прямом смысле летят над сценой — чьи это идеи, ваши или режиссёра?

— Это всё Александр Яковлевич! Он говорит: мне нужен самолёт. Мы разговариваем и даже спорим, я ему доказываю, как должен человек в таком самолёте вести себя в бою. Показываю древнеримские гравюры, как воины на колясках стоят… Ему нужно, чтобы зритель эмоционально воспринял этот бой, он заказчик, я — исполнитель. 
Когда режиссёр знает, чего хочет, с ним легко работать. Порой и трудно, но чаще — хочется работать! Потому что он не просто что-то там ищет, что бы, мол, такое на сцене сотворить? Нет. Он пьесу берёт ради какой-то определённой мысли и с художником говорит, объясняя свой замысел: я хочу поставить спектакль про это и это. И сразу становится понятно, в какую сторону идти и где искать формы.

Графиня. «Пиковая дама»

— Технология вашей работы за прошедшие годы изменилась? 

— Меняются в основном материалы. Раньше, например, не было металла. Достать трубу, из которой можно что-то сварить, было невозможно, всё уходило на производство! С фанерой тоже были сложности…
А сейчас появляются и незнакомые мне краски, и пластик новый… Хорошо, когда они применяются, как надо, а бывает, что эти материалы могут и зарубить спектакль.

— Сегодня многие используют в качестве задника проекции…

— Я такую форму не очень люблю. Всё-таки это театр. И если это проекция, она должна быть такого качества, будто её делал минимум Тарковский. Высокого качества, а не просто какой-то фон!
Бывает, проекцию используем и мы, но тогда мы прячем её за полупрозрачными вставками, не тянем на зрителя. 
Вообще, имеет место быть любая технология — главное, чтобы это было талантливо и аргументированно, для чего и почему.

— Случается так, что не все задумки удаётся реализовать на сцене?

— Бывает, какое-то решение, можно сказать, сделано, и тут возникает свежая мысль, говоришь режиссёру: «Вот хорошо бы…», а он разводит руками. А если Славутский разводит руками, то это точно невозможно! Он очень много помогает мне в плане технических решений.
Вообще, от того, какого качества будет оформление (не идея, не придумка, а сама фактура!), зависит престиж театра. Публика воспринимает театр в большей степени через глаза, и всё, что она видит (каждая мельчайшая деталь!), должно быть выполнено на высшем уровне. Это уважение к зрителю.

— Художественное оформление спектаклей подвержено какой-то моде? 

— Сейчас всё в разбросе. Режиссёры стали сами оформлять спектакли, и на сцене вместо оформления зачастую — полная анархия, не подкрепленная никакой эстетикой. По-моему, сегодня это и есть модно.

— Следите за работами коллег из других театров?

— Нет, сейчас нет. Раньше следил. 

— Неинтересно?

— Увы. В интернете полистаешь картинки, видишь, что ничего не изменилось. Все оглядываются назад. Берут то, что было в 70-е, и выкидывают на сцену как своё открытие. А это всё уже было…

— У вас есть ученики?

— Нет. Со студентами тоже не занимаюсь, и вообще практически никуда, кроме театра, не хожу.
А вот с близкими общаюсь с удовольствием, я богатый дедушка: у моей дочери четверо детей!

— Рисуете для себя?

— К сожалению, уже нет. Зрение стало подводить, и я сейчас работаю в основном на компьютере, в 3D max. 

— Вот это да! Не всякий юный художник готов перейти на компьютерную графику…

— Всё так, ни один музей не купит картину, сделанную на компьютере, но мне поневоле пришлось стать продвинутым! Через яркий экран монитора лучше вижу — вот и держу руку на пульсе современных технологий.

— Над чем вы работаете сегодня?

— Готовимся к премьерам «Гамлета» и «Женитьбы Бальзаминова». Следите за афишей!