Татьянин день, или ирония судьбы

Студентка первого курса Казанской консерватории пианистка Татьяна КОРНИШИНА уехала в Москву на конкурс им. Чайковского, а оказалась… в Ленинграде, где сначала был ЛГИТМиК, а после — два десятка лет (и множество главных ролей!) на сцене Ленкома. Потом — снова Казань и четырнадцать выпушенных курсов в Театральном училище. Ученики её обожают и называют Танечкой — и эта любовь взаимна.

— Татьяна Михайловна, добрый день! В Театральном училище вы преподаёте уже тридцать три года. А ведь вы изначально — пианистка!

— Да, как пианистка я окончила Казанское музыкальное училище, а потом и первый курс Консерватории. Но всегда хотела быть артисткой! Мечтала высунуть нос из училища, но родители были строги: сперва — получи профессию, потом — делай что угодно! И вот после первого курса Консерватории, прямо с экзаменов убежала поступать в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии. Я уже работала в музыкальной школе, у меня были какие-то деньги… Сказала родителям, что еду на конкурс Чайковского в Москву. Там честно целый день смотрела выступления, а вечером села на поезд и уехала в Питер, который как среда обучения был мне гораздо интереснее. И поступила!
Когда родители об этом узнали, долго смотрели на меня в молчании, но поняли, что эта болезнь неизлечима…
После окончания института меня пригласили в Театр Ленсовета. Через год вместе с режиссёром Геннадием Опорковым перешла в Ленком, где сразу попала в десятку сильно эксплуатируемых ведущих актёров. В Ленкоме я проработала восемнадцать прекрасных лет — а потом началась перестройка, театры полетели, режиссура не подоспела, Опорков умер… Меня приглашали в Александринку, но это был сугубо актёрский театр, а я привыкла работать в режиссёрском, в общем — беда бедовая. Нужно было принимать решение — и я вернулась в Казань, где меня очень ждали пожилые родители. Рада, что приехала и застала их, что пожила с ними хоть немного.

— Когда вы стали работать в театре, родители уже по-другому относились к вашему выбору?

— Они смирились, но папа — Михаил Степанович Корнишин — всегда говорил: «Таня, как можно было бросить музыку?» Он был учёным, а музыка — это почти математика!

— Подождите, а как вы вообще захотели стать артисткой?

— Это у меня с детского сада! Меня оттуда хотели выгнать, говорили: «Успокойте девочку!» Когда я была в средней группе, в тихий час всех будила и ставила с детьми «Золушку». Надевали простыни, и вся средняя группа пела и танцевала…

Татьяна Корнишина со своими студентами.

— А музыка?

— Пианистка и вокалистка у меня мама, Эвелина Леоновна Корнишина, это её гены. А папу ругали: зачем отдаёте дочь в музучи­лище, у неё математическое мышление!

— Но музыкальное образование вам пригодилось?

— Конечно! Кстати, я часто бываю в Консерватории, мне говорят: «Танечка, вы так много ходите на концерты!» Отвечаю: «Вы знаете, я как перестала заниматься музыкой, так её полюбила!» Но сама давно не садилась за инструмент, даже для себя.

— Переехав в Казань, быть актрисой уже не хотели?

— Нет. У меня появились внутренняя воля и желание отдавать. Я прошла обучение в РАТИ и на режиссёра, и на режиссёра‑педагога, потом два года стажировалась у выдающегося режиссёра Анатолия Васильева. В середине жизни это было то, что мне нужно. Я стала преподавать в Казанском театральном училище.

— Помните первых студентов?

— Да, конечно! Мне повезло, что свой первый курс я вела вместе со Станиславом Таюшевым, который тогда был главным режиссёром Качаловского театра. Потом он уехал, и доводил курс главный режиссёр ТЮЗа Леонид Верзуб. Работа с ними стала для меня очень хорошей школой.
Если посчитать… Я выпустила четырнадцать курсов. Умножить на двадцать пять человек — получается, через меня прошло примерно триста пятьдесят студентов!

Родители Татьяны Корнишиной — Михаил Степанович и Эвелина Леоновна.

— Как менялся ваш подход к преподаванию за эти годы?

— Думаю, это процесс бесконечный, самообучение происходит совместно со студентами. Меняются мир вокруг нас, эстетика, философия жизни, но не сам человек. При этом каждое поколение отличается от предыдущего — появляются новые средства выражения, а вместе с ними меняюсь и я. 

— Как правило, ребята приходят к вам после девятого класса, им всего пятнадцать, шестнадцать лет…

— Я никогда не делала скидку на возраст. Потом, правда, начала понимать, что в чём-то они ещё дети… Один хороший режиссёр, ученик Анатолия Васильева, поделился со мной своей теорией актёрской личности. Он считает, что все мы — огромный компьютер с генетической памятью, которая идёт от первого человека. И способный индивид — тот, у которого эта программа обширнее. Нажимаешь на клавишу — и вылезает боль ста пятидесяти шести или двухсот четырнадцати человек! Бывает — девочка, которой всего семнадцать лет — так читает отрывок, так у неё откликается генетическая память, моментально на всём спектре человеческих чувств! — что сразу понимаешь: наверное, это действительно так, весь спектр заложен заранее. У кого-то — меньше, у кого-то — больше, и нужно суметь раскрыть человека, нажать на кнопку, которая выдаст огромный потенциал, фонтан с эмоциональной памятью поколений. 

Обложка журнала «Театральный Ленинград». Татьяна Корнишина в роли Нины Заречной. 
А. П. Чехов. «Чайка». Театр имени Ленинского комсомола. Фото Ю. Богатырёва. 1973

— Ваши первокурсники где-то занимаются до училища? 

— Кто-то занимается, кто-то — нет, но это — не главное. Важно создать атмосферу доверительности и внутренней свободы, убрать зажимы, и тогда они выдают абсолютно неожиданный результат. Поэтому я не снижаю уровень требований из-за их возраста, я даю задания и удивляюсь: откуда они это знают? А они знают!

— А посещение школьником театральной студии: это плюс или минус?

— С одной стороны, педагоги не очень любят уже готовых ребят, с другой — когда они приходят в театр, они тоже подготовленные, значит, и главный режиссёр должен сказать: «Нет, я их не беру, я создаю у себя в студии только своих». Хорошо, если у него есть такая возможность, но он уйдёт, и придёт новый главный режиссёр… Я считаю, это неправильное отношение. Тем не менее, сразу видно: застолблённый человек или живой. Вот я иду из училища домой, и могу пойти по Гоголя, потом — по Карла Маркса, а могу пойти через «Кольцо». Сама выбираю путь — я же гибкая! (Улыбается.) Вот и обязанность школы сделать человека гибким, чтобы актёр был как пластилин: «Я отдаю себя целиком, и из меня можно лепить всё, что угодно». 
А вообще — играть свойственно всем, мы играем всю жизнь. Сначала ученика, ученицу, потом — мужа, жену, любовников, маму, папу, на работе… Всё время игровая структура. Но бывает, что не играем совсем — и тогда профнепригодны.

— С чего начинается процесс обучения?

— С простых, элементарных упражнений — как гаммы или этюды в музыке: встал, поставил стул… Сначала публичность должна стать привычной, а потом с элементарных физических действий идёт переход на психологическое. 
Первый год я даю азы техники, происходит наращивание мышц, как я говорю — профессионального мяса. А дальше — работа, где студенты начинают понимать язык, перед ними ставятся задачи — русская классика, зарубежная драматургия, зарубежная классика...

— Но ведь у каждого студента, наверное, разный уровень одарённости?

— Обучить элементарным навыкам можно любого — мы все читаем, пишем, варим кашу — но ты или будешь артистом, или нет. Отбор всё равно идёт, иногда бывают ошибки, эмоциональная развёрнутость, распахнутость, реактивная психика, иногда человек довольно долго закрыт, а потом раз — и извергается вулкан! Нужны данные, а дальше всё зависит от того, как человек трудится и какие имеет возможности. 

Юрий Хохликов в роли Стаса Вишневского, Татьяна Корнишина в роли Тани Пресняковой. 
М. Шатров. «Лошадь Пржевальского». Театр имени Ленинского комсомола. Фото Ю. Богатырёва. 

— Какими данными надо обладать?

— Интересными фактурными — тело, внешность. Я люблю разные фактуры — полных, худых, нужны типажи. 

— На что ещё вы обращаете внимание в процессе вступительных экзаменов?

— На всё: голосовые данные, тембральные… Конечно, единого рецепта нет. Есть моя индивидуальность, есть индивидуальность режиссёра, у которого этот артист потом будет работать. У нас субъективный фактор оценки, это очень сложная история на протяжении всей профессиональной жизни, с которой приходится мириться. Примерно, как один человек говорит: «Боженька, почему у этого всё хорошо, а у меня нет?» А Боженька ему отвечает: «Да не нравишься ты мне…»

— Кто чаще идёт в артисты: мальчики или девочки?

— Конечно, изначально девочек больше. Крупные столичные вузы, где конкурс доходит до трёх тысяч человек на место, стараются держать баланс. Правда, некоторые мальчики потом всё равно куда-то исчезают…

— Куда идут работать ваши выпускники?

— У меня рабочие курсы, только с выпуска этого года двое уже работают в Качаловском, один — в ТЮЗе. С каждого выпуска человека четыре-пять остаются в Казани, другие работают по всей стране — и в Уфе, и в Тобольске, и в Питере. Они не боятся уезжать. 

— Как это происходит? Распределения ведь сегодня нет?

— Сами ищут вакансии. Рассылают портфолио, созваниваются. Сейчас снова пытаются внедрить систему распределения. Если возьмут, подпишешь договор, нужно четыре года отрабатывать. Считаю, это нормально — ты хоть попробуешь профессию, а вдруг ошибся?

— В самом начале вы сказали, что сразу попали в десятку востребованных актрис, а что бывает с теми, кому не так повезло?

— Это сложная история: некоторые, хоть у них и небольшие роли, служат в театре, они любят эту профессию, могут играть в массовке. Вообще, давно идёт речь о реорганизации театра, кому-то ближе концепция театра-дома, а кому-то — западный подход, когда складывается труппа, играет успешный спектакль и расходится. Для нового проекта состав актёров может быть совершенно иным.

— Вы сами ходите на спектакли казанских театров?

— Хожу. Не на все, но стараюсь: ученики просят, чтобы пришла. Радуюсь за них и сопереживаю… 
Чтобы не быть гостем в своём Отечестве, стараюсь получать максимум профессиональной информации. 

Фотографии из архива 
Татьяны Корнишиной