Три дерева для внуков

Журнал "Казань", № 7. 2016

Сюда на второй этаж вселился в сорок втором военном году дед Константина по матери Александр Иванович Греньков. Предыдущие обитатели, считает внук, могли быть репрессированы.

Дед во время войны был секретарём горкома, первым секретарём Ленинского райкома ВКП(б), после войны - секретарём обкома и заместителем Председателя Совета министров респуб­лики. У него и бабушки Веры Алексеевны Поповой один за другим родились четверо детей: Эвелина, Максим, Вилен и Татьяна, мама Константина. Жили трудно, несмотря на дедовы посты. Они вспоминали: была очередь пить воду из бутылочки Александра Ивановича из‑под молока (он болел туберкулёзом, и ему покупали немного молока на рынке). Когда дети выросли, у каждого появились семьи, потом по ребёнку. И все не один год продолжали жить вместе.

Поселившись в доме на Волкова, дед через некоторое время провёл сюда воду, газ, оборудовал канализацию.

Александр Греньков приехал в Казань в 1928 году. Работал помощником шофёра, подручным слесаря в концессии и был секретарём комсомольской ячейки. Концессию возглавляли немцы. Блестяще знавшие дело инженеры, но надменные, презиравшие рабочих. В концессии Александр научился немецкой аккуратности, работе с хорошим инструментом (затупившуюся пилу тут же отбирал мастер). Немцы требовали использовать каждую минуту рабочего времени, при малейшей задержке подходил мастер: «В чём дело?»

Александра уволили по сокращению штатов и направили на биржу труда на тогдашней улице Куйбышева, недалеко от кинотеатра «Вузовец». Являться надо было каждый день, узнавать, нет ли какой работы. Иначе мизерное пособие по безработице не платили. Безработных было очень много, обозлённых обнищавших людей. Особенно тяжело приходилось молодёжи, малоквалифицированным рабочим и женщинам. Широко распространилась проституция, здесь главной биржей труда была улица Баумана, тогда Проломная.

Устроился на мехкомбинат слесарем, токарем и оставался комсомольским вожаком. Сооружался крупнейший в мире меховой комбинат. Работать приходилось очень много. А молодёжи, конечно, хотелось получить от жизни всё. Очень любили петь. Песня действительно строить и жить помогала. Не хватало лирических песен. Появился перед войной Козин, комсомольцы объявили его мещанином. Лишь в годы войны Александр обнаружил, что это был парень из одного с ним двора, они хорошо знали друг друга.

Мещанство среди комсомольцев считалось врагом номер один. Упростили всё, в одежде и в быту, до крайностей. Бойкотировали шляпы, галстуки, предпочитали толстовки, блузы и кепки‑ленинки (с пуговкой из клинышков наверху). Бравировали тем, что они рабочие, и ходили на спектакли в Качаловский в спецовках. Не допускались излишества в заработках: выше нормомаксимума получать было нельзя. Появился жаргон: шамовка вместо еды, буза вместо протеста, шкрабы - школьные работники. Регистрация брака для комсомольцев не была обязательной, более высокой формой считался брак без регистрации, свободный по взаимному соглашению и добровольному соблюдению взаимных обязательств. Александр с женой тоже зарегистрировались спустя восемнадцать лет.

Такое самоограничение, по его мнению, было очень полезным: воспитывало характер, умение не бросать слова на ветер, презрение к житейским трудностям. В молодёжи воспитывали умение видеть дальше «своего корыта»: комсомолец - за всё в ответе.

Александр окончил КАИ, работал начальником цеха на заводе Серго. Отсюда и перешёл на партийную работу. Просился на фронт - отказали. Отвечал за промышленность. Был награждён орденами

Трудового Красного Знамени и «Знак Почёта».

В 1959 году Александра Ивановича назначили начальником Казанского филиала Научно‑исследовательского института технологии и организации производства, созданного для обслуживания авиапредприятий и конструкторских бюро. Здесь особенно ярко проявился его организаторский талант.

Он умел подбирать людей и доверял им. Действовал стремительно и умело. «Всё должно быть в своём хозяйстве» - так считал, не в его характере было ходить с протянутой рукой. Когда обзавелись производственными площадями, НИАТ стал строить жильё. Несколько жилых домов один за другим, в том числе девяти‑ и четырнадцатиэтажных. Полторы тысячи работников были обеспечены жильём. Построили пионерлагерь, лучший в городе детский комбинат с бассейном и спортзалом, базы отдыха. Строили добротно. Первый секретарь обкома Фикрят Табеев говорил профессиональным строителям: «Вот у кого учитесь!»

НИАТ был крупным научно‑исследовательским учреждением. А организовали его за два‑три года фактически на пустом месте!

Некоторые считали Александра Ивановича очень жёстким руководителем, вспоминает работавший с Греньковым ветеран Дипр Резаевич Шамгунов. Действительно, его боялись. Когда встречались с ним в коридоре, от его тяжёлого взгляда проходила дрожь по спине. Лихорадочно начинали думать, все ли задания выполнили в срок. Не допускалось никаких отговорок. Просто он был очень требовательным, не терпел разгильдяйства и безделья.

Александр Иванович, конечно, был сыном своего времени и перенял соответствующие методы руководства. Многое осталось в нём от того, что впитал с младых ногтей. Скажем, он не подавал при встрече руки: по­мнились висевшие когда‑то повсюду лозунги: «Рукопожатия отменены!» А многое Греньков со временем воспринимал иначе: в НИАТе замечал и новые причёски у дам, и модные галстуки у мужчин.

Как бы то ни было, в его кабинет каждый мог войти в любое время, надо было только сформулировать вопрос и предложить варианты решения. Многие говорили, что в НИАТе прошли лучшие годы их жизни. Уникальный организатор науки, сам учёный, Александр Иванович стал доктором экономических наук, профессором Казанского авиационного института, заслуженным деятелем науки и техники Татарской АССР. Этот трудоголик имел скромный садовый домик около санатория «Ливадия», где всё делал сам. Очень уважал порядок, который умел поддерживать. Семейные фото разложил по конвертам и подписал, документы хранил в специальных папках по темам.

Со временем Александр Иванович построил «обкомовскую» девятиэтажку на Малой Красной и переехал туда с женой и семьёй дочери Эвелины. А позднее разъехалась из дома на Волкова либо ушла в мир иной и вся родня, в верхней части дома остались родители Константина Татьяна Александровна Гренькова и Леонид Фёдорович Лебедев с семьёй. Отец Константина тридцать лет проработал в Государственном институте прикладной оптики, со­зда­вал приборы для авиационной техники.

В конце жизни Леонид Фёдорович занялся ремонтом и реставрацией дома. Конечно, вместе с сыном. Отскоблили полы, рамы, подняли пристрой, который сильно осел, подкрасили.

Предпоследний раз, кстати, дом покрыли краской перед приездом в Казань одного из руководителей страны. Константин был с мамой в доме, видит, красят зелёным заборы, и вдруг комната стала погружаться во тьму: разбрызгали краску по фасаду вместе с окнами!..

Лебедевы поняли: собственный дом в центре города - большая ценность. В восемьдесят седьмом году приватизировали его. А вскоре грянула программа ликвидации ветхого жилья. Очень многие были счастливы переехать в новые квартиры, те, у кого условия жизни были просто ужасающие, трущобы. Но стала пропадать и милая деревянная Казань.

Константин учился в школе № 4 в Школьном переулке, ходил на занятия через госпитальный овраг и наблюдал за исчезновением старой Казани. А позднее, когда уже обзавёлся семьёй, ощутил на себе мародёрство. В их дом на Волкова забирались, ломали дверь, приходилось вызывать милицию. В конце девяностых было страшно. Каждую неделю в их районе сгорало по выселенному дому, носились расчёты пожарных. Сгорел дом на углу Достоевского и Волкова, с которого накануне предусмотрительно сняли кованый козырёк.

Ломали, жгли и то, что могло бы ещё послужить и украшать город. Константин считает это расточительством и просто варварством: ведь дома строили на сотни лет, для этого срубили деревья, а новым ещё расти и расти…

- Зачем вам это старьё? - говорили знакомые.- Переезжайте, если дадут квартиру. Всё равно ведь снесут.

Переехать хотели все соседи. После войны здесь обреталось немало семей. Были среди них самые разные люди: ветераны войны, трудяги, рукастые мужики. Кто мог, слесарил, держал мастерские, как и во многих дворах. Крепко пили, стучали в домино. По‑соседски готовы были все­гда пособить друг другу. Хотя случалось всякое.

Как‑то две семьи, одна из которых - тётя Лиза и дядя Вася, участник встречи на Эльбе, капитально перегородили надвое досками двор, выстроив забор: будем сажать теперь что хотим! Однако не тут‑то было. Среди обитателей дома была и медсестра старейшей в Казани психиатрической лечебницы, с которой соседствует дом. Вечером она привела оттуда команду санитаров из мужского отделения, и те за бесплатное курево разнесла капитальную линию демаркации. «Ах ты, батюшки! - запричитала тётя Лиза, добрая, в общем, душа, она работала официанткой, пускала квартирантов с рынка, подкармливавших соседских ребятишек фруктами,- ах, мамочки!» - вскидывала она руки‑крылья, но вскоре всё было кончено…

Вывеску «Улица Груздева» с нашего дома Константин обнаружил в сарае: соседи сняли потихоньку, боялись, что не дадут новых квартир, и вывеска чем‑то помешала… Но постепенно нижних расселили. Правда, не всем это оказалось в радость. Спустя год ушли из жизни тётя Лиза и дядя Вася: нельзя трогать стариков, отрывать от корней…

Лебедевым тоже давали ордера, потом, в начале «нулевых», они получили решение суда: выселиться в принудительном порядке. Константин с отцом побежали в суд и выяснили, что документы сфальсифицированы: в них значило, что предлагали смотровые документы три раза, после чего можно выселять, а это не соответствовало действительности. Не суд сфальсифицировал, а заинтересованное лицо. Подали апелляцию и добились отмены решения суда, заказали собственную экспертизу и добились снятия ветхости. Жителей тогда активно вытуривали из старых домов. И многие площадки после сноса до сих пор пустуют.

Так вот получилось, что семья Константина Лебедева осталась в доме одна. Постепенно привела в порядок всё, что можно было, в нижней части дома.

Константин - автомеханик, руководит службой технического обслуживания грузовых автомобилей в фирме. Жена Лиля Хафизова - финансовый консультант, весёлая и деятельная. У них шестнадцатилетняя дочь Дина и сын Фёдор, которому ещё нет восьми.

Родители хотят, чтобы дети ценили то, что создано их предками. Дом, город, страна - прямая связь. Увы, сокрушается Константин, у многих наших соотечественников короткая память…

Когда родился Фёдор, Константин посадил в благоустроенном дворике три дуба у дома. Говорят, жёлуди на них появятся через полвека.

Посадил, выходит, для внуков.