Заглянуть в старый дом на огонёк

На улице Миславского, напротив здания бывшей мужской гимназии с колоннами, где когда-то учились Гаврила Державин и Иван Шишкин, сохранился тихий дворик, откуда ещё не выветрился дух старины. В глубине под берёзой уже более не светятся окна гостеприимного домика, в котором пели Высоцкий и Окуджава, ужинали Жванецкий, Рудольф Нуриев и другие знаменитости. Пора вешать мемориальную доску! Но в продолговатом двухэтажном доме по соседству как будто теплится жизнь. В палисаднике высажены припорошенные пихты, можжевельник и яблони, рядом поленница берёзовых дров. Из трубы вьётся вкусный дымок, редкий для современной Казани (и это в трёх шагах от Кремля!). Над дверью вздрагивает валдайский колокольчик. Отряхнув снег, входим.

Убежище старых вещей

На первом этаже проживает Олег Неверов, владелец антикварной лавки у Богородицкого монастыря. Часть его коллекции разместилась в нескольких комнатах, и теперь они напоминают сундуки, набитые по самую крышку разным добром. 
Олег встречает нас в жилетке с царскими червонцами вместо пуговиц. Глаза с хитрецой, как у купца. Жар идёт от буржуйки со стеклянной дверцей. В комнатах с коврами на полу пахнет пряностями и рассохшейся мебелью. Глаза разбегаются, не знаешь, куда и смотреть. Всё интересно, всё хочется потрогать, обо всём расспросить.

Вот, к примеру, табличка страхового общества «Россiя», которую раньше прибивали к дому. В случае пожара, когда всё имущество вместе со страховкой уничтожал огонь, сохранялась такая вот жестяная табличка с выдавленным номером страхового свидетельства, по которому пострадавшему выплачивалась сумма.
Потемневшее зеркало в деревянной оправе, как дверь, приглашающая в прошлое. За шторками — кресло и домашняя библиотека. На полках мерцают корешки фолиантов на французском, арабском и русском языках. Стопки «Учёных записок Казанского императорского университета», подшивки дореволюционных журналов и газеты «Красная Татария» за 20-е годы. Американский граммофон 30-х годов с пластинками. Чемоданчик с фильмоскопом и ламповый телевизор, а на нём — рупор со съёмочной площадки, в который режиссёр кричал на подчинённых и массовку.

На фотографии прадед Олега Неверова Пётр Дмитриевич (справа) — 
матрос эскадренного броненосца 
«Андрей Первозванный».

Вазы, игрушки, скульптурки, пепельницы, курительные трубки. В шкафах — фарфоровая и фаянсовая посуда. Хозяин берёт одну чашечку и показывает на просвет — на донышке проявляется гейша: «Это древние японские технологии, которые сложно подделать!» 
На полках — чугунное литьё и подстаканники самых разных стилей. Над дверным проёмом хищно изогнулась австро-венгерская саб­ля с ножнами. На полу, на столе, на тумбочках — персидские кумганы для омовения, самовары разно­образных форм, заварочные чайники, сервизы, кофейники, подносы. Рядом коллекция пивных кружек из лондонских пабов с рельефным изображением какой‑нибудь знаменитости: Черчилль, адмирал Нельсон, Шерлок Холмс…
Голландские блюда, висевшие над камином в каком-нибудь замке или особняке, и были захвачены как трофей нашим солдатом. 
Отдельные шкафчики предназначены для солдатиков разных времён и государств; для духов и одеколонов, которыми благоухали советские граждане. Олег открывает флакон с «Красной Москвой», и нос щекочет сладковато-терпкий аромат. Этот запах тотчас переносит в фойе театра или в ресторан, где он шлейфом тянулся за какой‑нибудь шикарной женщиной.
— Со временем содержимое флакона улетучивается, — вздыхает Олег, — но запах остаётся. Он всё тот же. Вы, наверное, слышали, что большевики, национализировав парфюмерную фабрику Жана Брокара и переименовав её в «Новую зарю», продолжили выпускать духи «Любимый букет императрицы», но уже под маркой «Красная Москва». Так что советские женщины пахли так же, как и дореволюционные дамы. 
С фотопортретов смотрят важные татарочки и русская купеческая семья с сосредоточенными лицами. А сколько лиц из прошлого сохранилось в пухлых семейных фотоальбомах!
Вот истёртый дорожный сундучок, который путешествовал по дорогам Российской империи, трясясь на ухабах, ночуя в губернских гостиницах. В нём хранились бельё, икона-складень, Библия, документы, писчие принадлежности, порошки от зубной и головной боли, коробка нюхательного табака. Имелся тайничок, где прятали деньги, чеки и расписки. У Чичикова мог быть точно такой же сундучок.
Повсюду расставлена старинная мебель: буфет, шкафы, чайный столик, этажерки, подставки, кресла и стулья. Напольные часы с боем 18 века. На стенах — иконы и портреты. Здесь мирно соседствуют «классовые враги»: Николай Второй с цесаревичем и комсомолка.
— Картины самые разные, как по стилю, так и по жанрам, — поясняет Олег и показывает ныне утраченный вид на Казанский кремль. — Это работа кисти известной советской художницы Гайши Рахманкуловой, есть в коллекции картины Башмакова, автора фонтанов на улице Баумана.
Хозяин открывает крышку чёрного пианино и пробует пальцем клавиши. Звуки, похожие на капли дождя, повисают в комнате: — На этом инструменте играл сам Лемешев! — восклицает он. 
Когда приобретается старинная вещь, коллекционеры стараются всё про неё разузнать. Кому принадлежала, откуда привезена и т. д. У каждого произведения искусства или предмета быта своя история, своя судьба. Знаменитый певец Сергей Лемешев, приезжая в Казань, останавливался в квартире профессора медицинского института, у которого он лечился. Пианино из того самого дома. Маловероятно, чтобы артист не музицировал на этом инструменте. Может быть, даже пел…

На подоконнике льёт зелёный свет настольная лампа сталинских времён, известная по кинофильмам. Смотришь на дырокол, сделанный в виде миниатюрной наковальни, и невольно задумываешься: «Сколько же уголовных дел было подшито с его помощью в 30-е годы, когда перековывали «врагов народа»!» В подсвеченной витрине выставлены ножи и охолощённые револьверы. Видно, не новые, с потёртыми рукоятками, исправно послужившие!
Олег ведёт нас по комнатам дальше. Рассказывая, что-то переставляет на ходу, перекладывает, обтирает пыль. — Сокровища, они, буквально под ногами лежат. Как‑то, помню, были мы за Уралом в Кунгурском районе. Заходим в один дом. У порога вытираю ноги. Посмотрел вниз и глазам своим не поверил — под ноги была брошена старинная кольчуга!
Вещи попадают в разном состоянии, какие-то в идеальной сохранности, но чаще «побитые» временем. Если порванные книжки ещё можно аккуратно подклеить, то с мебелью сложнее. Полноценная реставрация — это научный подход, очень трудоёмкое и затратное дело. Нужны специалисты для восстановления повреждённых или утраченных деталей. Проще простого подкрасить и лаком покрыть, так делают многие. В результате только портят раритетные вещи.

Олег Неверов родился во Владивостоке. Отец был военным, службу проходил на Дальнем Востоке, Ленинграде, в ГДР. После выхода в отставку, вернулся к себе на родину в Казань, здесь семья и обосновалась. В 90-х годах Олег занимался продажей сувенирных изделий из камня, потом переключился на антиквариат. Пригодилось увлечение детства почтовыми марками и монетами. Постепенно увлёк жену Нину и сына Дмитрия.
— Когда готовились к празднованию Тысячелетия Казани, то много старых домов посносили, — вспоминает Олег. — Много тогда выплыло старых вещей. Я знаю, были группы людей, которые приезжали в город в поисках антиквариата. Обходили оставленные жильцами купеческие и мещанские дома, вскрывали полы, ломали печи. Были те, кто специализировался только по подвалам или чердакам. С собой у них имелись металлоискатели и другой инструмент. Они знали, где искать. Хорошо ещё, если найденные предметы становятся достоянием общественности, как это, например, произошло со стеклянными фотопластинами с негативами старой Казани, обнаруженными на чердаке аптеки Бренинга. Но это редкое исключение. Можно сказать, что Казань обчистили! Тогда много ценных вещей ушло в Москву и далее за границу. Моя коллекция пополняется в основном тем, что казанцы приносят: у кого-то возникли материальные трудности, но чаще просто хотят избавиться от старой массивной мебели или громоздкой картины, которые не вписываются в новую обстановку. Избавляются от балласта! Вообще отношение к старине у людей своеобразное. Многие считают, что всё это — рухлядь, от которой надо бы избавиться, чтобы расчистить место для нового. Это отголоски коммунистического воспитания. Совковый заскок. Вспомним текст «Интернационала»:
Весь Мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый Мир 
построим:
Кто был ничем, тот станет всем.

Мир насилья — это царь и буржуи, а где они обитали? Во дворцах и особняках. А на чём сидели, спали, из чего кушали?.. Всё это следовало разрушить, уничтожить.
Время среди антиквариата течёт по-своему. Здесь натикало как будто пять минут, а за окном — уже часа три пролетело. Засобирались домой, а портфель свой найти не могу. С трудом отыскал, иначе бы пополнилась коллекция Олега ещё одним экспонатом — портфелем неизвестного казанского журналиста из кожзаменителя.

Фото: Юлии Калининой