Baracca — наша в доску!

Шамиль БАСЫРОВ

Baracca — наша в доску!

Удивительно, но такое родное русское, а точнее советское слово — «барак», на поверку оказалось иностранцем из солнечной Италии. Baracca — это временное, быстровозводимое и дешёвое строение, как правило, из дерева. Традиционно бараки использовались как казармы для солдат, военнопленных или узников концлагерей, под больничный лазарет или жильё для рабочих. У нас в 30-х годах в бараках проживало полстраны!

У писателя Анатолия Елинского в рассказе «Барак» есть такое живописное описание:

«Теперь вокруг понастроены элитные дома, с кинокомплексами вместо киношек. На месте заводов — супермаркеты. В городе модная брусчатка, фонтаны булькают и клумбы «дышат»! А барак — стоит. Стоит, зараза.

…Барак двухэтажный, лоскут двора. Запах помойки, дощатый уличный туалет — извёстка по занозным доскам, пёстрое бельё на верёвке, весёлые веснушки мочи на снегу.

По радио звонкая пионерская песня:

Мы шли под грохот канонады,

мы смерти смотрели в лицо!

Мой папа-пролетарий хорошо умел три вещи: работать до излома, вдохновенно пить и гонять нас по подъезду. Бегали часто. Не переносившая спиртного мать страдала нехорошей привычкой: прятала от отца недопитое. Проснувшись, папа принимался за поиски, и если в игре ему не везло, то прятались мы».

Бараки послевоенной постройки ещё и сейчас можно увидеть в Казани. Например, у станции метро «Аметьево». Особенно много сохранилось их в провинциальных городах. В Зеленодольске, например, есть целая улица бараков, отстроенных немецкими военнопленными. За буханку хлеба и стакан самогонки они также мастерили местным жителям табуретки и навесные шкафчики для посуды.

Ну, всё так оно и было. И не важно, в каком городе разворачивались события. Барак — это образ жизни — один на всех!

Кстати, существовала ещё одна разновидность советского барака — отслужившие свой век пассажирские вагоны, загнанные в тупик. В Казани последний такой «барак» на колёсах был замечен в середине 90-х годов вблизи станции Юдино. В плацкарте, в ожидании обещанных квартир, ютились семьи железнодорожников. Неожиданно «пассажиров» могли перебросить в другое место, так что заснуть можно было в Юдино, а проснуться в тупичке у Зелёного Дола.

Коммуналка в бывших нумерах

Коммунальные квартиры — это, по выражению поэта, «опустившиеся до уровня кокоток аристократки». Появились они в ходе уплотнений, когда большевики начали выдавать пролетариям ордера на вселение в бывшие особняки буржуев. Оставшись без хозяйского присмотра, такие апартаменты быстро превращались в «муравейники» с клопами и крысами, где планировка искажалась фанерными перегородками, лепнина отбивалась, трубы буржуек выводились на улицу прямо сквозь витражные стёкла… Одним словом, караул!

В своей статье «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин вот так представлял себе момент уплотнения:

«Пролетарскому государству надо вселить крайне нуждающуюся семью в квартиру богатого человека. Наш отряд рабочей милиции является в квартиру богатого, осматривает её: «Вы потеснитесь, граждане, в двух комнатах на эту зиму, а две приготовьте для поселения в них двух семей из подвала. На время, пока мы не построим много хороших квартир для всех! Ваш телефон будет служить на 10 семей. Затем в вашей семье двое, способных выполнять лёгкий труд, будут дежурить ежедневно по 3 часа, чтобы наблюдать за правильным распределением продуктов для 10 семей и вести необходимые для этого записи. Гражданин студент, который находится в нашем отряде, напишет сейчас в двух экземплярах текст этого государственного приказа, а вы будете любезны выдать нам расписку, что обязуетесь в точности выполнять его».

Такая вот революционная идиллия!

Кстати, аналог советских коммунальных до сих пор существует в Германии — Wohngemeinschaft (WG), когда несколько семей или человек снимают по обоюдному согласию одну квартиру. Но это скорее исключение, попытка создать некую хипповскую «коммуну».

Интересно, что в 1957 году Совет Министров СССР выпустил следующую резолюцию: «Коммунальная квартира не является проектом советской власти, а была лишь результатом экономии средств во время индустриализации. Проживание нескольких семей в одной квартире — ненормально и является социальной проблемой».

Что называется, отгородились!

Один из образцов советской коммуналки ещё долго стоял на улице Ленина — это бывший дом Мартинсона, постройки 1871 года, где до революции размещались недорогие «Волжско-Камские нумера». Поэтому он оптимально подходил под коммунальную квартиру — длинный коридор с многочисленными комнатушками-сотами.

От былой роскоши интерьеров остались только жалкие крохи: кое-где уцелели на потолках лепнина и розетки для крепления люстр, сквозь грязь и чёрную паутину проглядывало изящество чугунной лестницы…

Эту коммуналку на Ленина долго не расселяли, а лишь время от времени подкрашивали фасад — всё-таки находится на центральной улице, ведущей в Кремль. Жильцов разлучили только накануне 1000-летия Казани. Ох, как они рыдали!

«Когда Сталина положили рядом с Лениным в мавзолее, знаменитый парикмахер из Центрального дома литераторов Моисей воскликнул: «Как в коммунальной квартире!»

«Сладкая жизнь» в хрущёвке

В фильме Феллини «Сладкая жизнь» внимательный зритель отметит, что Мастроянни проезжает в кабриолете на фоне «наших» хрущёвок! Как такое может быть? Оказывается, их и наши панельки — братья-близнецы. И пап у них несколько. Один из отцов будущих хрущёвок — знаменитый Ле Корбюзье, представивший в 1925 году на Международной выставке декоративного искусства и художественной промышленности в Париже макет «жилой единицы многоквартирного дома» (этот проект начали воплощать во Франции после войны). Советская делегация задержалась у стенда Ле Корбюзье и долго о чём-то шушукалась, а вскоре архитектор получил заманчивое приглашение в Москву. Правда, построил он здесь всего один дом и тот нежилой — модерновое здание Центросоюза на Мясницкой. Потом рассорился с градостроительным комитетом и убрался восвояси. О его «жилых единицах» вспомнят лишь в середине 50-х, но имя француза позабудут.

Был ещё такой архитектор Эрнст Май, застраивающий немецкие города типовыми домами для рабочих. Он со своей группой построил в Советском Союзе много простенького, недорогого, но добротного и даже эстетичного жилья. Французский инженер Раймонд Камю, вдохновлённый его идеями, придумал и запатентовал быстровозводимое жильё из крупноблочных элементов. Его фирма строила двадцать тысяч квартир в месяц! Дома Камю появились в Великобритании, Германии, Италии, Алжире и в СССР. Несколько раз он приезжал к нам консультировать советских архитекторов. У него были приобретены технологии для заводов крупноблочного домостроения.

Был и ещё один «отец» советских хрущёвок, это — главный архитектор Вены Адольф Франц Карл Виктор Мария Лоос, заявивший: «Хватит носиться с оригинальными идеями! Давайте безустанно повторять самих себя! Пусть один дом будет похож на другой!»

Правительству СССР, озабоченному решением квартирного вопроса в масштабах всей страны, эти слова легли на душу. Виталий Лагутенко, которому приписывают разработку проекта хрущёвок, лишь слегка доработал европейский вариант и адаптировал к условиям русской зимы. Было официально объявлено, что через двадцать лет каждая семья, включая молодожёнов (а тогда давали бесплатное жильё только проработавшим на предприятии без нареканий лет десять-пятнадцать), будет иметь отдельную квартиру, а пресловутая жилищная норма возрастёт с 9 до 15 метров. И тогда закипело всесоюзное строительство!

В Москве, где и начинался «панельный» эксперимент, на самую первую хрущёвку, построенную архбюро Остермана в Черёмушках, даже повесили памятную доску. В Казани они сначала выросли в районе Московского рынка, а затем появились на улицах Космонавтов, Пионерской, 8 марта, Журналистов, Арбузова, а затем расползлись по всему городу, включая Старо-татарскую слободу.

Помню, когда мои родственники из трёх человек получили двухкомнатную на улице Ново-Азинской, — дальше до самого горизонта только колхозные поля! — то очень радовались такому счастью и благодарили Хрущёва. Прежде всего за то, что избавил от мучительного житья с соседями-алкашами в коммунальной квартире и с пруссаками (залезали даже через носик в чайник) в самом центре города и поселил их на окраине, на свежем воздухе с видом на колосящуюся рожь. И ничего, что топать до остановки трамвая надо полчаса. И ничего, что дорогу к дому забыли заасфальтировать и ямы после стройки засыпать. И ничего, что вскоре соседа подселили — молодого парня с завода, который через год женился и стал отцом двоих девочек.

Просто в голове не укладывается, как они там все умещались?! Каким образом умудрялись по утрам, когда спешили на работу, завтракать в тесной кухоньке?

Жизнь их была похожа на поездку в купе. Шубы в прихожей громоздились на вешалке горой, которая, в конце концов, обрушивалась, увлекая за собой громыхающие лыжи. Приходилось учиться жить по-японски: обеденный столик на кухне сделали откидным, стульчики вставлялись друг в друга, как матрёшки, повсюду наделали антресолей, а в подвале дома оборудовали сарай, куда отнесли всё, что жалко выбросить.

К концу 1970-х годов деревянные и каменные мещанско-купеческие дома в Казани морально и физически устарели. Сталинки мало кому были доступны. Так что для простого народа ничего лучше хрущёвок не было предусмотрено. Зато не надо ходить за водой на колонку, мёрзнуть в общественной уборной, о дровишках беспокоиться, в баню с тазиком спозаранку идти и там в очереди томиться! Поэтому иметь свою квартирку, пусть даже самую крошечную, это сказка!

Хрущёвки строили, как временное жильё. Рассчитывали, что прослужат лет пятьдесят, не больше. А потом… Так что там будет потом? «Товарищи, не форсируйте события, остальные вопросы будем решать по мере их поступления...» — так раньше говорили на совещаниях.