Бараки коммунизма

по­мню. Почему анис сейчас так не пахнет?

{gallery}baraki{/gallery}

Мы с мамой печём. Мне пятна­дцать. Выпечка была через день.

Мой братишка Радик (слева) с соседом по бараку Хайдаром на детской площадке на фоне барака (Челюскина, 39 / 9).

Мама часто пекла пироги. И тётя Наташа Киселёва часто бывала у нас. Дружили очень. А затылки - братишки Радика и Бореньки, моего «крестника».

У моих родителей был только участок под картошку где‑то за заводом «Оргсинтез». Они уезжали туда на седьмом автобусе до конечной, потом долго шли пешком. Всё лето копали, сеяли, пололи, собирали урожай. Уходили из дома по воскресеньям очень рано, мы с братишкой ещё спали. С вечера складывали в сумку обед. А возвратившись, серь­ёзно нам рассказывали: «Видели в поле зайчика. Он велел передать вам гостинец». Как правило, это были хлеб, огурцы, яблоки, пара конфет. Теперь понимаю, родители оставляли от своего обеда, чтобы порадовать нас.

Детей у наших Рыскаль, к сожалению, не было, жили они вдвоём. Милые, спокойные, говорили между собой полушёпотом, нико­гда ни с кем не ссорились. А комната у них была самой красивой! Как из украинской сказки. Накрахмаленное бельё, везде расстелены, развешаны, разложены всевозможные рушники, салфеточки, скатерти, наволочки, подзорники, покрывала, накидки, кружевные занавески… И всё это с вышивками хозяйки. А коврики на полу ручной работы были все­гда кристально чистыми, словно на них никто не ступал.

Однажды тётя Шура с мужем уехали в отпуск в Украину и свою волшебную комнату доверили мне. Сначала я боялась ночевать там: окна выходили на проезжую часть улицы, решёток не было. Потом привыкла. Это было блаженство! Одна! Я оканчивала восьмой класс, готовилась к экзаменам. Притащила от родителей

­проигрыватель «Юность», пластинки. Валялась с книжкой на диване, зубрила, и… пела. Из моей временной украинской хаты доносились «Чёрный кот», «Королева красоты», «Голубая тайга»… Экзамены сдала на «отлично»! Вернувшись из отпуска, тётя Шура подарила мне отрез ситца на платье.

Мама дружила с тётей Шурой. Мы часто пили вместе чай, то у них, то у нас. И вдруг, как гром среди ясного неба: дядя Миша на своём «Запорожце» укатил к другой! Все дружно встали на сторону брошенной тёти Шуры. Сочувствовали, утешали. А она… она держалась, никому не жаловалась, мужа‑бег­леца не обвиняла, даже защищала. Но глаза её выдавали, они погасли…

Что такое хорошо и что такое плохо

В бараке была традиция - вечером пять‑десять человек выходили на прогулку. Тётя Шура раздавала всем крупные вкусные семечки, которые ей присылали родственники с Украины. Соседи неторопливо гуляли по улице Челюскина одним и тем же маршрутом: от барака до Соцгорода и обратно. Нам, детям, запрещалось «греть уши», нас с собой не брали. Часто мы слышали, как взрослые пели старинные песни на разных языках, на разные голоса… Аж сердце защемило, как вспо­мнила это…

К возвращению родителей на лавочке у подъезда сидел наш фронтовик дядя Вася Киселёв. Соседи рассаживались вокруг весёлого баяна, выносили табуретки, и концерт продолжался. Любовь к песне у нашей детворы оттуда. Мы знали на­изусть по­чти все песни, подпевали. Рядом с бараком проносились машины и автобусы, пассажиры прилипали к окнам, проезжая мимо нашего подъезда.

Какие это были волшебные вечера! Мы были одной семь­ёй: русские, татары, украинцы, чуваши, марийцы. Иногда к подъезду подходил дежурный милиционер, проверял оперативную обстановку. Он говорил, что у нас самый дружный подъезд. На этих посиделках легко договаривались: с кем завтра оставить ребёнка, у кого занять до получки, делились рецептами засолки капусты. Всем подъездом решали, как красиво выдать замуж девушку‑соседку, как жениха раскрутить на выкуп невесты. Вскладчину собирали деньги на подарок. А если случалось горе, хоронили всем подъездом…

Была у нас соседка, назовём её тётя Галя. Красивая, умная, скромная. И вдруг по бараку прошёл слух, что она беременна. Жила тётя Галя с родителями и двумя братьями, очень хорошая дружная семья. Тётю Галю увезли в роддом. В те времена это было позором для семьи; родители замкнулись, головы не поднимали от стыда. Но никто не осуждал, все понимали, что от этого никто не застрахован. Мамы стали проводить с дочерями воспитательную работу, предостерегали нас от необдуманных поступков. Мне было пятна­дцать.

Именно то­гда я первый раз в жизни поцеловалась с мальчиком! Невинный такой поцелуй. Это была трагедия! Я ревела и допытывалась у по­други: «Это всё? Я теперь беременна?» Она выяснила у старших: от поцелуя нельзя забеременеть! Но я настолько была напугана, что до семна­дцати лет всех пацанов держала на «пио­нерском» расстоянии.

Ко­гда пришло время забирать тётю Галю с малышом из роддома, родители не решились поехать за дочерью. Они обратились к моей маме, и в результате встретить новорождённого поручили мне. Дали деньги на такси, вручили букетик… Малыш был просто чудо! Ко­гда зашли в подъезд, нас никто не встретил. Прошли в их комнатку, я отдала младенца молодой маме, а мне вручили в подарок красивый платок. Вся семья была в сборе. Громко тикали часы. Все молчали… С этого дня тётя Галя звала меня крёстной своего сына. Через многие‑многие годы мы встретились с этим мальчиком. Он приехал ко мне в Ка­зань из другого города, очень красивый родной мужчина…

На всю жизнь мы, девочки‑подростки, усвоили, что такое хорошо и что такое плохо. Мамы рассказывали страшные истории о дружбе с мальчиками. Папы просто говорили: «Если что - убью!» Мы были домашними девочками, наивными, чистыми. Урок усвоили железно.

На выпускной в восьмом классе родители не смогли мне купить новое платье, потому что папа приобрёл хороший мотоцикл «Восход». Я не обиделась, но идти на выпускной отказалась: стеснялась. То­гда соседка из тётя Зоя дала мне напрокат своё шикарное белое платье и туфли на каблучке, свой свадебный наряд. На выпускной я летела!

***

Я по­мню мелодии из индийских фильмов шестидесятых‑семидесятых годов: «Господин 420», «Неприкасаемые». Помню цены на все конфеты, мороженое тех лет, на все продукты. Помню всех соседей по бараку. А сейчас… Сейчас мы толком не знаем соседей по площадке. Я не знаю, честно говорю, сколько стоит се­го­дня хлеб. Не по­мню слов современных песен. Мне неинтересны нынешние сериалы, фильмы. Я их просто не смотрю.

Ко­гда в 1974 году я лежала в больнице с воспалением лёгких, не было семьи из барака, которая бы не пришла меня навестить. Недавно я улетала на три месяца за границу, особо никто и не заметил отсутствия. И это не только со мной. Что с нами происходит?

Как‑то одинна­дцатилетняя внучка позавидовала: «Тебе повезло, ты в СССР жила». А выдала она это, подслушав мой телефонный разговор с по­другой. Больше часа мы с ней вспоминали те дни, ко­гда и двери и души людей были нараспашку…

И сейчас есть люди, которым можно сказать: «А по­мнишь?» В моей жизни их стало намного больше благодаря любимой группе «Соцгород» в «Фейсбуке», сообществу искренних, открытых людей. Не у меня одной жизнь стала ярче, насыщеннее, спасибо админу Наташеньке Урейской, сплотившей вокруг себя людей неравнодушных.

«Татарка из трампарка»

В мои детские годы в летние каникулы многие подростки подрабатывали. Продавали мороженое, квас, работали в теп­лицах. А девчонки из нашего двора подрабатывали кондукторами в автобусах, трамваях, троллейбусах. Подруги из более обес­пе­ченных семей отправлялись на море, кто‑то проводил лето в пио­нерлагере, кто‑то - в деревне у бабушки.

Я тоже три лета подряд работала кондуктором автобуса. Ещё недавно стеснялась говорить об этом. А се­го­дня скажу, что в этом нелёгком труде, тем более для ребёнка четырна­дцати лет, ничего зазорного нет. Мы помогали родителям. Всю зарплату до копейки я отдавала им. Нико­гда не забуду, как пришла с первой зарплатой. Это были большие деньги - сто пятьдесят руб­лей! Мама заплакала: «Кызым, мне стыдно брать эти деньги. Это больше, чем зарплата твоего папы». Я была горда, что вношу свой вклад в семейный бюджет. Теперь можно написать и о том, что каждый день я приносила домой «чумару», два‑три рубля. Автобусный билет стоил шесть копеек, а некоторые пассажиры жалели нас, детей, платили пять копеек, но билет не брали: «Кызым, это тебе на мороженое!» Надеюсь, меня не привлекут за давностью лет.

Не все могли выдержать. Каникулы ведь даются, чтобы ребёнок отдохнул, а тут работа в две смены. В первую мы вставали в три утра, заспанные выходили к служебному автобусу. Он собирал нас всех, начиная с Жилплощадки и до самой автоколонны 1828 за разъездом Восстания. Мы получали билеты, разменную мелочь, нас распределяли по маршрутам. Рабочий день начинался с пяти утра. Тряска в автобусах, разбитые дороги, жара, пыль, давка. Народ в час пик висел на подножках, автобусы ходили битком набитые.

Пассажиры были разные. Попадались и приставучие, то­гда выручал дядя‑водитель с монтировкой. А во вторую смену мы добирались на работу на маршрутном автобусе. Произнесёшь кондуктору «пароль»: «Свои!» - и доезжаешь бесплатно куда нужно.

Вторая смена была сложнее: работали до полуночи. Ночью в основном во­зили заводских: кому в третью смену, кто‑то возвращался со второй. А мы, девчонки‑кондукторы, возвращались в гараж где‑то после полуночи. Сдавали деньги, остатки билетов, отчитывались. Ждали служебный автобус домой, обычно это было в два‑три часа утра. Однажды после очередной тяжёлой смены я задремала. Подруги разбудили на Челюскина, перед нашими бараками. Поднялась с закрытыми глазами, подошла к двери. Водителю, видимо, было душно, и он открыл двери раньше времени. Я спросонок, услышав скрип двери, подумала, что пора выходить, шагнула из автобуса… Упала на дорогу, сильно ударилась головой и потеряла ненадолго сознание. На следующий день в больших тёмных очках, чтобы скрыть огромный кровоподтёк, опять уехала на работу. В больницу не обратилась, и снова каждый день тряслась на городских ухабах в жёстких автобусах. Теперь понимаю, что надо было не геройствовать, а идти к врачу. Но мы то­гда были другими: как это я не пойду на работу? подведу же людей! Позже пожалела об этом: головные боли, временами очень сильные, сопровождали меня часто.

Иногда смена заканчивалась раньше, и мы, две‑три девчонки, шли пешком от гаража до дома. Это очень далеко. Шагали по проезжей части: ночью машины не ходили, а тротуары были тенистыми. Мы болтали, ино­гда тихо напевали, чтобы не так страшно было.

За нашими бараками и сараями стоял ещё один барак, женское общежитие моторострои­тель­ного завода. Жили там девчонки, как правило, из районов и деревень. Нам, подросткам, было интересно наблюдать за ними. Вечерами общежитие гудело. Громкие разговоры, смех, парни под окнами затягивали «серенады» возлюбленным, играя на гармошках. Нам, домашним и глупым, было завидно: вот она, жизнь!

В семь‑восемь вечера общежитие затихало. Большими компаниями, распевая песни, молодёжь направлялась в Соцгород, в парк «Крылья Советов» на «пятачки». Это было здорово! На аллеях парка собиралась татарская молодёжь, вставали в круг. В каждом круге баянисты ловко меняли друг друга. Песни, пляски, шутки, смех. Более продвинутая городская молодёжь тусовалась на танцплощадке, где играли известные и не очень вокально‑инструментальные ансамбли. Мы с по­другами всего пару раз были на танцплощадке: и родители запрещали, да и самим нравились больше «пятачки».

Почти все девушки из общежития работали в военизированной охране моторострои­тель­ного завода и были не из робкого десятка. Летом они спали под деревьями на улице, под окнами общежития. Часто можно было слышать их заливистый смех. В те годы не было насильников, убийц, или просто нам везло.

Правда, были и неприятные случаи. Однажды в тенистом дворе соседнего дома в темноте на меня набросился пьяный, еле вырвалась и убежала. А в другой раз по просьбе по­други по­ехала с ней на Жилплощадку, неспокойный район с непредсказуемыми ребятами из стройбата. На автобусной остановке к нам пристали два солдатика. Мы растерялись, по­друга начала плакать. И тут я пошла в «атаку»! Откуда что взялось? «Как вы смеете? Мой парень тоже служит. И что? Он так же, как и вы, бегает за каждой юбкой? Вас тоже девушки провожали. Предатели! Ненавижу! Вот только тронь!..» Ребята извинились и ретировались.

Мы, казанские дети шестидесятых, плохо говорим на своём родном татарском языке. Мне стыдно, но это факт. За десять лет учёбы в школе у нас было пять‑шесть занятий по татарскому. Как‑то не везло с учителями, они быстро сбегали. Так скажем, это было не модно. И мы сбегали с этих уроков, потому что, как правило, оставались на татарский, ко­гда остальные весело уходили домой. Бывало, и дразнили нас: «Татарка из трампарка!» Дома тоже чаще говорили не на татарском. Отец жил в Казани с семи лет, четыре года прослужил в погранвойсках. Он чисто, без акцента говорил на русском. Из армии привёз песенники, где были аккуратно записаны русские народные песни, всего четыреста! Он все их знал на­изусть! Теперь я понимаю, почему его называли «композитор». Мама с пятна­дцати лет жила в Казани, работала на 22‑м заводе, позже на 16‑м. Бабушек и дедушек у нас не было, чтобы говорить с ними на родном языке. А в бараке из четырна­дцати семей было всего пять татарских, общались все на русском. Родители боялись, что нам будет труднее поступить в вуз. Поэтому, ко­гда им предложили записать меня в татарскую школу, они категорически отказались. Только благодаря любви к народным песням и «пятачкам» я знаю родной язык. Многие удивляются, как слабо я говорю на татарском, но приходят в изумление, ко­гда поют со мной: я знаю практически все татарские народные песни и немало современных. Люди с прекрасным знанием языка, выросшие в селе, спрашивают у меня тексты песен. Се­го­дня я пытаюсь исправить положение, читаю книги на родном языке со словарём. Мечтаю говорить свободно. И мои дети слабо говорят на татарском, корю себя за это.

Экзамен с запахом сервелата.

Какой урок впрок

Окончив школу в 1972 году, я подала документы в институт советской торговли в Казани на отделение «товароведение». Экзамены сдала легко, быстро ответив на свои вопросы, помогала другим. Рядом со мной сидели взрослые тёти и дяди, заведующие отделами, директора магазинов. Конечно, им было нелегко, школу они окончили давно. Но они были «уважаемыми людьми». В тот день я не понимала, почему по­чти у каждого из них были огромные сумки, в которых что‑то звенело, шуршало. Запахом сервелата были пропитаны все коридоры. А у меня в руках были только блокнот и ручка.

Подруги поздравляли, считали, что я поступила. И вот с волнением ищу себя в списках поступивших - и не нахожу. В слезах бросаюсь к декану. Объяснение было коротким: «Вы не на тот факультет подали документы, сюда берут преимущественно людей с большим опытом работы». Вышла на улицу, реву. Достала из сумочки записку, перечитала: «Дорогой…! Помоги этой девочке Гузели. Это моя лучшая ученица, умница…» Медленно разорвала письмо, бросила в урну. Письмо было написано моей учительницей по биологии Софьей Сергеевной своему другу, входившему в состав приёмной комиссии. Я так и не осмелилась подойти к нему. Была уверена в неподкупности преподавателей, считала неправильным поступать «по знакомству». Сейчас говорю себе: дура! Но поезд ушёл.

Это была одна из первых несправедливостей, с которой я встретилась в жизни… К сожалению, не последняя.

Те, кто учились в 132‑й школе, любили замечательную Софью Сергеевну Валееву. Жила она по соседству с нами в трёх­этаж­ном учительском доме, который и сейчас стоит на улице Беломорской, ближе к Челюскина. Раньше это была улица Нурлатская. Мама и Софья Сергеевна дружили, часто общались. Софья Сергеевна накрывала столы на мою свадьбу. Хрусталь то­гда был не у всех, а она принесла всю свою дорогую посуду. Гости, увидев красивую сервировку столов, изумились. Боялись разрушить красоту, каждое блюдо было произведением искусства. Через год Софья Сергеевна сшила мне из модной то­гда ткани «Космос» плащ для беременной.

Она давно ушла от нас, но все­гда с добром вспоминаю любимую учительницу.

***

Нас с детства приучали к труду. А се­го­дня многие будут читать с недоумением: «Зачем детям работать? Зачем рисковать собой?» И отпрыски вторят: «На дядю пахать не буду! На завод не пойду! Годами буду искать работу, но на любую не соглашусь!» И ищут… годами… Такие, как правило, не находят. Разочарование, депрессия.

А из наших девчонок - кондукторов, продавцов мороженого и кваса, детей из бараков, выросли замечательные люди. Соседка Тать­яна стала директором огромной молочной компании в Москве, другая - успешный предприниматель, бизнесвумен. Валера Гаврилов, в которого я была в детстве влюб­лена, стал капитаном дальнего плавания. Практически все с высшим образованием. Есть среди нас и полковники полиции, инженеры, начальник почты, спортивный тренер. Ваша покорная слуга тоже не потерялась в жизни. Не надо бояться работы, молодёжь! Пробуйте себя везде, ищите себя! Только не будьте обузой кому‑то, вот это страшно!

Фото из семейного архива Гузель Закировой.