«Божья ёлка» Боратынских на переломе эпох

Одним из любимых праздников трёх поколений потомков поэта Евгения Боратынского, живших в Казани на улице Большая Лядская (ныне ул. Горького), было Рождество. В мемуарах, дневниках, художественных текстах Боратынских не раз описывались традиции и милые домашние обряды, десятилетиями бытовавшие в семье. В самые тёмные времена, когда рушились устои и мир уходил из-под ног, свет Рождества дарил их сердцам надежду и сплочённость.

Ксения Николаевна Боратынская (1878–1958), внучка поэта, зафиксировала в своём дневнике это ощущение:
«3 декабря 19171. Каждый день приносит новости. Отменили суд, отменили жалованье офицерам и сняли с них погоны, расторг­нут церковный брак. В гимназиях ­будут только 4 класса. Какая ерунда, наверное, это только слухи.
9 декабря 1917. Как ни жутко кругом, а день дедушки Николая я устроила уютно. Дети были в восторге от более чем скромных подарков, и мы, малые и взрослые, ненадолго забылись.
27 декабря 1917. Вот и Рождество прошло. Была у нас и Божья ёлка, но не было того торжественного настроения, как раньше. На окне мороз разрисовал настоящую правильную ёлку. Все любуемся.

Ольга Александровна Боратынская, 
урождённая Казем-Бек, жена сына поэта, 
мать Ксении, Александра и Екатерины.

Александр Николаевич Боратынский, внук поэта.
2 января 1918. Мама2, как ребёнок, хотела накануне нового года устроить ёлку, и мы все около неё клеили игрушки, даже Саша3 изощрялся в этом деле. Но ёлки не удалось устроить, так как умерла тётя Маруся Казембек…
Однако традиции мы соблюли: был новогодний молебен, после которого мама накладывала всем на руки розовые ленточки, благословляла и тихонько говорила что‑нибудь хорошее, как бы прощаясь в этой жизни (в этом году она и умерла).
Катя ушла на панихиду, а я оставалась с мамой. Лампадка горела, было тихо. Иногда я становилась перед мамой на колени, и мы говорили. Она проникновенно говорила о том, как она любит нас, благословляет на жизнь без себя, что чувствует, что встречает новый год в последний раз. Я же говорила, что до сих пор она одна направляет меня на добро, заставляет мыслить и отвлекаться от повседневной жизни. Что-то большое и значительное осталось у меня от того разговора.
В 10 часов все собрались около мамы, и мы по «керенскому» времени встречали новый год. Мама была оживлённая. Она всегда так дорожила тем, что дети её собираются вокруг неё. После этого Саша отправился к Соне и Диме, а я — домой. Все сидели скучные, унылые, мадам ворчала. Я всех растормошила, устроила гаданье, а в 12 часов — по настоящему времени второй раз встречали новый год. Зажгли крошечную ёлочку. Когда стало бить 12, Оля не успела написать молитву и заплакала. Меня кольнуло в сердце — слёзы под новый год.

Кругом жутко, но с меня скатывается как с гуся вода, и я хватаюсь за каждую хорошую минуту.
8 января 1918. Сегодня мы говорили с мамой о революции, она надеется, что революция поведёт к хорошему — будет больше справедливости, не будет роскоши и нищеты, не будет домов терпимости и всего этого безобра­зия. Дорогая мамочка, как она дальше всех идёт вперёд. Да, я тоже не хочу возврата к прежней жизни. Что делать, всегда перевороты проходили тяжело; но мы придём к лучшей жизни. Не дай Бог реакции».

В 1918 году Ксения Николаевна понесёт тяжёлые утраты: в ночь с 18 на 19 сентября расстреляют её брата Александра Николаевича Боратынского, 29 октября тихо скончается мама. Душа её будет в постоянной тревоге о судьбе мужа Архипа Кузьмича Алексеева (Пихруши), ушедшего добровольцем с Белой армией и находившегося где-то в бескрайней Сибири. Сестра Катя станет её опорой и помощницей в воспитании детей: Ольги, Ивана и Матвея.

Ксения Николаевна Алексеева, 
урождённая Боратынская, внучка поэта, 
автор мемуаров «Мои воспоминания».

Екатерина Николаевна Боратынская, 
внучка поэта.

«3 декабря1918. Оля очень тяжело переживает эту эпоху, но озлобление, которое было у детей против революции, мне удалось уничтожить… Я не хочу, чтоб они в душе держали злобу и с ней вступали в жизнь.
В первый раз мы встречали Рождество без самых дорогих. Как ни странно, мама и Саша были ближе ко мне, чем Пихруша. Где он? Я старалась мысленно найти его и не могла.
Быт мы свой не изменили. Как всегда, были у всех церковных служб, и после всенощной в сочельник устроили нашу традиционную Божью ёлку с номером журнала, в котором писали и рисовали все дети. Даже Матюша печатными буквами написал рассказ о том, как дед Николай принёс детям мешок, а в нём сидел папа...

Новый год мы встретили у Кати. Собрались родные и друзья. Катя говорила, что чувствует, что мама передала ей старшинство и что она будет поддерживать семейные традиции. Было тесно, но осколки разбитого корабля соединялись, спаивались и готовились к новому плаванию. В 12 часов мы, как полагается, писали молитвы, хоть часов и не было. Спали в одной комнате на полу вповалку.
Так закончился страшный 1918-й год». 

Публикация подготовлена 
на основе мемуаров К. Н. Боратынской «Мои воспоминания».

Фотографии 
и старинные открытки 1890-х годов 
из коллекции Музея Е. А. Боратынского