Буревестник революции над Волгой

Встреча Максима Горького на казанской пристани. 1928

Теплоход «Урицкий», бороздя водное зеркало красавицы Волги, шёл вверх по течению. На борту — Максим Горький, который непременно хотел посетить Казань, город своей юности, где он провёл более четырёх лет — с 1884 по 1888 годы — и назвал их «мои университеты».

Теплоход «Урицкий»

Писатель не раз упоминал вод­ный символ России. Один из его рассказов так и называется «На Волге» и начинается с картинки: «Солнце уже опустилось за высокий берег Волги, и половина широкой водяной глади была в тени. А дальше, к другому берегу, она розовела и на гладких изгибах волны отливала тёмно-красным и лиловым цветом».

Как ждали «буревестника революции»

Спустя 40 лет, 3-4 августа 1928 года, он, высадившись на казанской пристани, войдёт в город маститым, всемирно известным прозаиком.

Позади — босяцкая молодость, Горький состоятельный человек, поживший в эмиграции, в городах Италии, шесть лет. Сталин лично пригласил «буревестника революции» в страну Советов, чтобы тот, посетив некоторые города, смог лично убедиться в достижениях социализма. Стартовав на Кавказе, оттуда на автомобиле добравшись до Сталинграда, Горький пересел на теплоход «Урицкий» и по главной реке страны отправился в своё водное путешествие по волжским городам — до Казани.

О том, что Алексей Максимович собирался посетить наш город, было известно из телеграммы от 26 июня 1928 года, отправленной в Наркомпрос Казани за 37 дней до его приезда. Телеграмма была такого содержания: «Сегодня был у Горького, в Казани будет во второй половине июля. Подробности почтой. Тагиров». Копии телеграммы получили редакции газеты «Красная Татария» и «Кызыл Татарстан». Но всё равно у представителей правительства Татреспублики были сомнения — заедет ли Горький в Казань? Об этом упомянул специальный корреспондент газеты «Красная Татария» Сергей Арбатов в своей публикации от 5 августа 1928 года. Он писал: «Пронёсся неожиданный слух — Горький едет по Волге на теплоходе «Урицкий». Редакция срочно запросила соседние города, но оказалось, что ни в одном из приволжских городов Алексей Максимович не останавливался. «А вдруг и в Казани не остановится?» Эта неопределённость всю дорогу волновала представителей правительства Татреспублики, выехавших на пристань «Камское Устье» для встречи Горького. С естественным нетерпением ждали «Урицкого» и в Камском Устье. Среди береговой публики уже с раннего утра шли оживлённые разговоры о Горьком. Но теплоход запаздывал на два часа.

Казанский речной порт. 1955. Фото Васьяна Порфирьева

В ожидании, когда он покажется, старый товарищ Алексея Максимовича, преподаватель Казанского университета Иван Александрович Картиковский восстанавливал в памяти мельчайшие эпизоды из жизни друга детства. С Алексеем Максимовичем они познакомились ещё в Нижнем Новгороде. Вместе думали о поступлении в Казанский университет.

«Урицкий» показался неожиданно. Волжская громада, насквозь пронизанная солнечным светом, подходила к пристани легко и плавно. Теплоход не успел ещё пришвартоваться, когда в толпе, заполнявшей пристань, прошёл шёпот: «Горький! В рубке I класса...» В зеркальных стёклах на секунду мелькнул знакомый по портретам энергичный профиль. На теплоходе представители Татреспуб­лики нашли Алексея Максимовича за столом. Выслушав сообщение капитана, он быстро поднялся навстречу вошедшим».

Максим Горький среди волжских грузчиков. Встреча в речном порту. Казань. 3 августа 1928

Среди встречающих Горького оказался и татарский прозаик Кави Наджми. Он оставил об этом эпизоде такие воспоминания: «Все присутствующие старались рассмотреть Горького. Он был высокого роста, слегка сутулый, одет в чёрное, небольшие голубые глаза приветливо смотрели из-под косматых бровей, в них светилась улыбка. Мы сразу забыли всё, что хотели сказать. И не успели произнести приветственных слов. Он опередил нас и воскликнул своим окающим басом: «Вот какая молодёжь! Здравствуйте!» С этого началось наше знакомство. Казалось, он хотел нас обнять каждого. Сначала все чувствовали робость, ибо мы впервые встретились с представителем большой литературы, но после первых же его слов стало как-то по-домашнему просто и весело. Горький пожал всем руки и уже собрался что-то сказать, ко­гда заметил Ивана Картиковского, замешкавшегося в толпе. «Иван Александрович, дорогой!» А через несколько секунд после дружеских объятий Алексей Максимович говорил: «Старики, оказывается, мы с тобой стали. Да сколько тебе лет‑то?» Растроганные этим восклицанием, некоторое время молчали».

Рыжие усы и товарищи грузчики

В газете «Красная Татария» так же детально описывалась эта встреча: «В рубке, сидя за большим столом, чуть ссутулившись, Алексей Максимович говорил много и охотно. Передал свои впечатления о поездке, знакомил с программой журнала «Наши достижения», интересовался жизнью национальностей Поволжья… Горький много курит. Говорит убеждённо, глуховатым басом. Слушая собеседников, нервно пощипывает свои рыжие усы. На вопросы собеседников отвечает обстоятельно. Иногда по нескольку раз повторяет одно и то же выражение и часто подчёркивает: «Мой опыт ограничен. Я говорю только о том, что видел. Но и то, что я видел, меня поражает. Нечто сказочное есть во всём том, что сейчас происходит в Союзе Республик. Серьёзно говорю вам, что иногда я чувствую себя как бы во сне»…

На одной из улиц Казани.

За окном стояла группа грузчиков, пришедших посмотреть на своего писателя. Чудесной, незабываемой улыбкой озарилось лицо Горького, когда он заметил грузчиков, отечески нежно прозвучали шёпотом, как бы про себя, сказанные слова: “Товарищи грузчики...”»

Красновидово

«Перед Красновидово Горький часто подходил к окну и справлялся: «Скоро ли?» Увидев Красновидово, он отошёл от делегации и напряжённо всматривался в маленькие домики, окружённые густой зеленью яблоневых садов…»

Красновидово… Наверняка Алексей Максимович обратился мыслями в свою молодость, когда ему после казанского периода довелось пожить и в этом селе на Волге, узнать нравы и обычаи населяющих его людей. Вспомнил он и Казань. Он признавался: «Физически я родился в Нижнем Новгороде, духовно — в Казани». 16-летним юношей прибыл он в город, чтобы поступить в Казанский университет. Но два класса ремесленного училища ставили крест на этом его желании… Пришлось поселиться в квартире гимназиста Николая Евреинова, в доме на углу Первой Горы и Лихачёвского переулка (теперь это улица Ульяновых, 60). Этот малый, с которым Пешков (настоящая фамилия писателя) познакомился в Нижнем Новгороде, в своё время настроил Алексея поступать в университет, убедив, что тот обладает «исключительными способностями к науке».

Волжский берег в Красновидово. Фото Юлии Калининой

После Пешков сблизился с революционно настроенным Гурием Плетнёвым, перебрался жить в «Марусовку», в большой полуразрушенный дом на Рыбнорядской улице. «Проходной» двор «Марусовки», поднимаясь в гору, соединял две улицы: Рыбнорядскую (сейчас улица Пушкина) со Старо-Горшечной (сейчас улица Щапова). В «Марусовке» Пешков целенаправленно готовился к экзаменам на сельского учителя. Оказалось, что он слишком молод для этой должности. В мае 1885 года Алексей Пешков поступает работать садовником и дворником к генеральше Корнэ, жившей на Старо-Комиссариатской улице (сейчас улица Гоголя, 21). Не выдержав её сумасбродного характера, он переселяется в ночлежку ротмистра по прозвищу «Кувалда», находящейся на Поперечно-Мокрой улице (сейчас улица Р. Яхина), где прожил с июня по октябрь 1885 года. В ноябре 1885 года Пешков поступает работать в крендельное заведение Василия Семёнова, которое находилось на улице Рыбнорядской, 13 (сейчас улица Пушкина). Согласился работать за 3 целковых в месяц — надо было как-то пережить зиму.

Музей А. М. Горького в селе Красновидово.

В июле 1886 года Алексей Максимович поступает в пекарню Деренкова подручным пекаря. Булочная помещалась в подвале Беляевой на Большой Лядской улице (сейчас улица Горького, 10). Безот­ветная любовь к сестре ­Андрея Степановича, Марии Деренковой, и другие жизненные обстоятельства приводят Пешкова к мыслям о самоубийстве. В одной из трёх посмертных записок он признаётся: «В смерти моей прошу обвинить немецкого поэта Гейне, выдумавшего зубную боль в сердце». Фёдоровский бугор (сейчас на этом месте находится Национальная библиотека РТ, улица Пушкина, 86) около реки Казанка, где молодой человек выстрелил себе в грудь, к счастью, не стал роковым местом в биографии будущего прославленного писателя. После излечения в земской больнице, Алексей Максимович по настоянию своих друзей отправляется в Красновидово.

«Товарищи» и чудеса народного хозяйства

…И вот уже на горизонте, как бы вырастая из воды, появляется духовная родина Горького — Казань.

Сергей Арбатов в своём репортаже в «Красной Татарии» запечатлел этот эпизод так: «Когда пароход подходил уже к Казани, Алексей Максимович начал что-то писать. Нескромность журналиста заставила меня взглянуть на первые строчки, которые вышли из-под горьковского пера. Алексей Максимович писал благодарность команде «Урицкого». Вот эта коротенькая записка: «Отличное, незабываемое впечатление вызвало у меня пребывание на «Урицком» от Сталинграда до Казани. Прошу капитана и команду теплохода принять мою искреннюю товарищескую благодарность за их любезность, трогательное и заботливое отношение ко мне». Внизу всем знакомая подпись: «М. Горький». Команде теплохода он обещал прислать собрание своих сочинений».

В. Фёдоров. Приезд Пешкова в Казань.

В книге «Горький в Татарии», составленной Марией Елизаровой (с 1941 по 1978 год — директор Музея А. М. Горького), так описываются первые минуты пребывания писателя в Казани: «Весь берег у пристани был запружен людьми. Раздались приветственные возгласы. В ответ Горький поднял руку, заулыбался. В сопровождении писателей и рабочих сошёл с парохода. Махая белой фуражкой, он приветствовал собравшихся.

Уже в автомобиле Горький сказал: «Приветствую вас, товарищи! Очень растроган вашей встречей. Товарищи…. Вы творите чудеса… Я очень рад… Я вижу удивительные перемены... Поздравляю... Поздравляю от всего сердца… Я так взволнован, что не в состоянии сейчас что-либо сказать... Спасибо, товарищи!»

В редакции газеты «Красная Татария». 4 августа 1928

По дороге в город Алексей Максимович посетил рабочий посёлок «10-летие Октября». Об этом вспоминал рабочий Рахманкулов: «Было это 3 августа около шести часов вечера. Я вышел из дома и направился в комитет комсомола. Вдруг около 2-й Зилантовской улицы я увидел два автомобиля: вокруг них толпа рабочих, женщин и детей. Почти у самых автомобилей раздался чей‑то возглас: «Максим Горький!» Я был в недоумении. Решил спросить у шофёра. Шофёр объяснил, что Горький пошёл в рабочий посёлок. Разговаривал с собравшимся народом, удивился, что за такой короткий срок удалось поставить на ноги народное хозяйство».

Театр, пионеры и непослушные слёзы

Весть о прибытии Максима Горького облетела город. Улица у гостиницы «Казанское по­дворье» (сегодня улица Баумана, 9/15), где всего на одну ночь остановился Алексей Максимович, была переполнена народом. Прекратилось движение трамваев. Горький вышел на балкон. Восторженное «ура» долго оглашало улицу. Алексей Максимович поднял руку, призывая к тишине: «Товарищи, вы меня ставите в неудобное положение. Вы хотите услышать от меня премудрые речи, но я не умею говорить. Я не оратор, я писатель. Мне очень приятно среди вас, меня радостно волнует встреча, которую вы мне оказали».

Вечером Алексей Максимович выступил в Большом драматическом театре (улица Баумана, 48) на расширенном заседании городского Совета. Перед театром собралась толпа. Здесь были и седые старики, и молодёжь, и дети… С приветствиями выступили представители литературы, науки, общественных организаций. Трогательными были выступления пионеров. Горький несколько раз смахивал непослушную слезу, рука теребила ус. Желающих выступить было много. Незабываемо прозвучала ответная речь Алексея Максимовича. Речь Горького была проста и искренна: «Уважаемые товарищи! — сказал Горький. — В книге «Мои университеты» рассказано о том, как я жил здесь, в Казани. На самом деле, в Казани я пережил больше горьких минут, чем это изображено в моих сочинениях. Но нет худа без добра. Вот сегодня я уже возмещён за всё пережитое в Казани сторицей».

Рентген, Фешин и автор «Попиады»

На следующий день Горький посетил ряд учреждений и организаций города. Григорий Клячкин — профессор медицины, лечивший в 1913 году поэта Габдуллу Тукая в своей больнице, известной как «Клячкинская больница», участвовал в организации Казанского клинического института и работал там на кафедре физиотерапии. Он встречался с Горьким 4 августа 1928 года. Алексей Максимович внимательно и подробно знакомился с работой ГИДУВа имени Ленина (сейчас улица Муштари, 11), осмотрел все палаты, кабинеты и даже надворные постройки. Во время осмотра один из работников института забеспокоился, что не может найти ключа от рентгеновского кабинета. Горький сказал: «Не беспокойтесь, товарищ! Уж рентгеновский кабинет я как‑нибудь себе представлю!» Все засмеялись, и напряжённая суета как-то сразу пропала. В книге посетителей Алексей Максимович оставил свою запись.

Интерьер редакции газеты «Красная Татария».

В книге «Горький в Татарии» есть подробности посещения писателем Краеведческого музея (сейчас Национальный музей РТ, улица Кремлёвская, 2): «Горький особое внимание уделил картинной галерее и, в частности, работам казанских художников Павла Радимова и Николая Фешина. Заслуженный деятель искусств ТАССР Пётр Максимилианович Дульский вспоминал: «В 1928 году Алексей Максимович посетил наш Казанский краеведческий музей. Мне пришлось сопровождать его по нашей галерее. Мы с большим трепетом ждали этого посещения. Немного волновались, потому что Горький был хорошо знаком с изобразительным искусством. Музеи Италии, музеи Запада были ему хорошо известны. Наша картинная галерея помещалась с правой стороны музейных залов; там была живопись и западная, и русская. В художественном отделе Алексей Максимович несколько задержался. Он рассказывал нам о музеях Италии, о сокровищницах искусства и о значении их для культуры народов. Знакомясь с отделом казанских мастеров, был удивлён, увидев две работы Радимова — художника. Ему Радимов был известен как «поэт деревни», он знал его как автора «Попиады». А здесь Радимов выступал в области изобразительного искусства. Как поэта, Павла Радимова встретили очень хорошо. Довольно долго Горький рассматривал работы художника Николая Фешина. Фешин у нас был представлен довольно полно семью-восемью большими картинами, для которых была отведена отдельная стена. Рассматривая эти картины, Алексей Максимович сказал: «Это — хороший мастер». В общем, он остался доволен нашим отделом живописи».

«Свобода любит красоту, а красота — свободу»

В этот день Горький посетил здание рабфака и курсов по подготовке батраков в вузы, Наркомзем Татарии на улице Чернышевского (сейчас улица Кремлёвская, 27). Дом татарской культуры (сейчас там находится Театр юного зрителя, улица Островского, 10), в котором в честь именитого гостя прошёл небольшой концерт. Сохранилась программа национального концерта, напечатанная на обычном листе и подписанная заместителем распорядителя концерта Шамилем Усмановым.

Писатель Адель Кутуй, который сидел с Горьким во время этого концерта, вспоминает: «Выступления артистов Алексей Максимович слушал очень внимательно. В руках его была программа, и он на ней ставил свои знаки. Помню, когда Асия Измайлова спела узбекскую народную песню «Гюзель Чергана», Горький поставил знак плюс и попросил меня перевести содержание этой песни. После концерта он пошёл за кулисы, поздравил артистов и, взяв альбом репертуара песен Измайловой, написал: «Свобода любит красоту, а красота — свободу». Несмотря на плотный график мероприятий, чтобы поближе пообщаться с творческой интеллигенцией, перед своим отъездом из Казани в Нижний Новгород 4 августа Горький посетил редакцию газеты «Красная Татария» (находилась на улице Дзержинского, 29). Сохранилось фото, где он сидит, облокотившись о стул. Сегодня этот стул находится в экспозиции музея А. М. Горького и Ф. И. Шаляпина (улица Горького, 10). Именно в этом доме была булочная Андрея Степановича Деренкова, где «подручным» пекаря с июля 1886 по 1888 год работал великий пролетарский писатель.

Писатель-космополит или не всё так идеально

Нужно отметить, что на тех встречах не все одинаково восторженно принимали Горького. Казанский юрист Алексей Привалов, вспоминая тот приезд писателя, его фигуру оценивал не так однозначно, как принято в официальной прессе той поры, той эпохи: «Алексея Максимовича я видел летом 1928 года. Он выступал в здании драмтеатра. Там проходила сессия горсовета по случаю приезда этого пролетарского писателя. А потом была встреча общественности с писателем. Набилась тьма народа: рабочие, пионеры, просто случайные люди — негде было встать. Горький посетил Казань уже будучи великим русским писателем. Рядился под пролетариат, по-волжски окал. Изображал из себя «своего в доску» рабочего, которым, кстати, никогда не был. Кем он был? По‑моему, писателем‑космополитом и воинствующим ненавистником русского народа. С юности привык бродяжничать, якшался с маргиналами по притонам и ночлежкам, романтизировал этих челкашей, подонков общества в своих писаниях. То есть, он «певец» люмпен-пролетарских слоёв населения. Презирал простого человека труда. Особенно ненавидел крестьян, которых не понимал, да и не хотел понять.

В жизни он был лжец. Я встречался тогда же в 20-е годы в Нижнем Новгороде с его ровесниками, близко его знавшими. Они рассказывали, что «мерзости дикой русской жизни», которые он описывал в «Детстве», «Отрочестве», «В людях», им придуманы. Да, в детстве он жил у деда, человека весьма состоятельного, даже богатого. Дед носил медали, был каким-то «гласным» в городской думе, имел свой выезд, кучера. Да и накануне всех революций Горький жил в Нижнем Новгороде в роскошном особняке, где сейчас его музей. Дом его был наполнен предметами роскоши, которую он очень любил. В доме его семью обслуживали няни, кухарки, молочники на поручениях, в каретнике держал лошадей, кучеров, ещё каких-то слуг. И какой же он пролетарский писатель после этого? Придумал себе звание «буревестник революции». Жалованье он получал по миллиону в год, причём в валюте. Это вам расскажут экскурсоводы. Это даже и не скрывается. Таков вот “пролетарский писатель”.

Надо сказать, что в те страшные 20-е годы вся честная интеллигенция бедствовала, едва сводя концы с концами. Горький и ему подобные, лживые и подлые по своей натуре, люди пошли на сделки с совестью, стали прислужниками режима большевиков. А честные, умные, дальновидные, перенося все невзгоды — нужду, притеснения, слежку ГПУ едва ли не за каждым, жили верой в Бога с надеждой, что этот «зверинец» изживёт сам себя когда-нибудь. Их «камертоном» в той мгле были «Дневники» писателя Фёдора Достоевского и, конечно, его роман «Бесы», запрещённый коммунистами».О барстве и сделках с совестью Горького писали и его великие современники — писатели. Корней Чуковский ещё в 1910 году вспоминал: «Леонид Андреев ругал при мне Горького: «Обратите внимание: Горький — пролетарий, а всё льнёт к богатым — к Морозовым, к Сытину. Я попробовал с ним в Италии ехать в одном поезде — куда тебе! Разорился. Нет никаких сил: путешествует, как принц».Иван Бунин говорил о Горьком: «Сказочна вообще судьба этого человека. Вот уже сколько лет мировой славы, совершенно беспримерной по незаслуженности, основанной на безмерно счастливом для её носителя стечении не только политических, но и весьма многих других обстоятельств, — например, полной неосведомлённости публики в его биографии».А обстоятельства складывались так, что в октябре 1932 года — согласно распространённой версии — Горький возвратился в Советский Союз «окончательно и бесповоротно». За ним и его семьёй закрепили бывший особняк Рябушинского, что в центре Москвы. А там — ковры, зеркала, картины, позолота, роскошная мебель. В подмосковных Горках писатель имел ещё загородный дворец, а также дачу в Тессели (Крым). Кроме всего прочего, только для содержания семьи назначили государственное вспоможение в 130 тысяч в месяц. Для сравнения — готовое жалование врача в то время было 300 рублей в месяц, а писатель или литературовед за напечатанную книгу получал гонорар три тысячи рублей. Писатель Юрий Олеша в то время с иронией писал: «У нас теперь всё имени Максима Горького: самолёт, пароход, город… Да и сама жизнь максимально горькая».Что поделать, если власть в те годы официально «назначила» Горького главным писателем страны. Другое дело, что Алексей Максимович был не против таких «регалий».И всё-таки, что бы ни говорили о Горьком, несомненно, он был личностью незаурядной, хотя и во многом противоречивой, его литературный дар — уникален. Жизнь будущего знаменитого литератора в Казани наделила его такими характерными особенностями, которые выработали неповторимый стиль письма, и определила тот круг героев произведений, которыми можно назвать истинно «горьковскими». Берёшь его книги — и видишь за строками свойство огромного таланта, который был выпестован в том числе и на казанской земле, омываемой волжской водой.

Фото из Музея А. М. Горького и Ф. И. Шаляпина.