Дом с тремя арками

Зима 1941 - января 1942 года была очень суровой, многоснежной, морозы - до минус сорока одного градуса. Наш товарный вагон отапливался железной печкой‑буржуйкой, и мы вполне комфортно доехали. Тепло было очень необходимо: в июне 1941 года родился новый член нашей семьи - моя сестрёнка.

Ка­зань встретила огромными сугробами. Снега навалило так много, что машина могла двигаться только по колее, свернуть с неё было невозможно, будто машина находилась в тоннеле. Привезли нас в здание те­атра юного зрителя, и по­чти на месяц он приютил приехавших. Для детей это было раздолье - сцена, зрительный зал, коридоры, лестницы, общение! Ребята наслаждались небывалой свободой.

Вскоре началось расселение, которое ускорила возникшая эпидемия.

Родителям предоставили комнату в одном из лучших домов посёлка Соцгорода № 9. От ТЮЗа дорога сюда также пролегала по одной накатанной колее в высоком снежном тоннеле. Дом действительно был самым‑самым: пяти­этаж­ный с тремя огромными арками. Комнату родителям выделили замечательную - два­дцать семь метров. В квартире размещалось общежитие лётчиков, а комната разделялась надвое колоннами, да ещё был балкон (единственный на весь подъезд). Проживали в доме эвакуированные заводчане и их семьи.

На ночь окна в доме занавешивались, стёкла были заклеены бумажными полосками крест‑накрест, поскольку неоднократно объявлялась воздушная тревога.

Вот в этом доме, в нашей квартире я узнала смысл слов: дружба, взаимовыручка. Начиная с кухни с примусами и керогазами. Если кто‑то готовил что‑то вкусное (по понятиям того времени), то дегустировали все жильцы. Не было жадности, алчности.

Затемно выстраивались огромные очереди за хлебом, мукой, сахаром, солью. Вместе с тем хорошо помню огромные бочки с красной икрой и торговавших ею продавцов в чёрных, как у электриков, перчатках; бесчисленное количество баночек крабов с надписями на них «АКО» или «СHATKA».

Сейчас это предел мечтаний, особенно крабы с их фантастической ценой и ценой икры, которая под прошлый Новый год достигла четырёх тысяч руб­лей за килограмм.

Да, время было тяжёлое, но все жили большой надеждой на будущее.

Три арки дома играли большую роль в хозяйстве. В них оборудовали курятники и свинарники, хранили всё и вся. Сараи были высотой от одного до пяти этажей, многие сделали в них антресоли.

Однажды я тоже воспользовалась сараем. В Крещенье, ко­гда устраивали гадания, для которых требовались куры, мы их извлекли из сарая. У одной курицы загорелся хвост: гадали при свечах…

Наш дом находился между двух улиц - Белинского и Лядова. Их разделял замечательный сквер с памятником Серго Орджоникидзе. Жильцы с большим удовольствием в нём отдыхали. Удивительно, но траву, которой было очень много, никто не вытаптывал, с любовью посаженные красивые цветы никто не рвал. Дорожки по всему периметру сквера обрамляли густые кусты жёлтой акации, стручки которой мы использовали как свистульки и жевали. Вокруг памятника и на выходе из сквера, ближе к дому, стояли лавочки.

В доме работали продуктовый магазин, парикмахерская, аптека и булочная. Они выходили на улицу Белинского, всё интересное можно было видеть со стороны подъездов.

Каждый день к магазину приходили за хлебом пленные немцы. Их лагерь находился недалеко от нашего дома. Мы были с ними в хороших отношениях, не проявляли злобы, а они старались как‑то нам понравиться. Часто обменивались чем‑нибудь. Пленные давали нам пуговки со своей одежды, а ино­гда кто‑нибудь предлагал брезентовые ботинки на деревянной подошве. Немцы строили коттеджи в посёлке Урицкого около завода по се­го­дняшней улице Максимова и вдоль трамвайной линии в районе завода, но на стройках в Соцгороде я их не видела.

Зато из окон своей квартиры, выходивших на Белинского, мы видели строи­тель­ство домов напротив нас и место, где сейчас скверик. Строили наши заключённые. На месте сквера собирали заключённых, наказывали их, строили перед уходом на зону и после прихода сюда. Существует предположение, что стройка не обошлась и без пленных японцев.

Потом наряду с сараями в доме стали выделять сараи за чертой посёлка, а также начали нарезать наделы для посадки картошки.

В 1944 году я поступила в первый класс школы № 37. Она находилась на улице Лядова напротив нашего дома, и во все времена года до неё легко было добежать через сквер. Часто даже зимой приходилось делать это без пальто: ино­гда оно было на двоих, а смены разные, и при задержках пальто не удавалось дождаться.

Ко­гда я пришла в первый класс, в школе ещё находился госпиталь на первом этаже. В вестибюле в огромной палате лежали раненые, и мы очень переживали за них. В 1945 году госпиталь перевели в большое здание ремесленного училища.

Знаменитым местом посёлка был клуб имени Горбунова, средоточие культуры и многих кружков самодеятельности. Они были бесплатными, доступными для всех. Сильному драматическому кружку оказалось по плечу поставить оперетту «Трембита». Танцоры‑заводчане проводили ёлки, давали концерты. А какие звёзды приезжали в клуб! Совсем юная Эдита Пьеха с ансамблем «Дружба», непревзойдённый танцовщик Махмуд Эсамбаев, знаменитые чечёточники братья Юрий и Борис Гусаковы, певицы Гелена Великанова и Нина Пантелеева, композитор, пианистка и певица Людмила Лядова… В фойе затевались танцы, аттракционы, не умолкал смех. В кинозале крутили фильм или давали концерт. А в полуподвале брали в руки кии любители бильярда. Спортсмены тренировались, для кружовцев проводились занятия. На всех трёх этажах клуба кипела жизнь.

Другой достопримечательностью Соцгорода были парк и стадион в нём. Многие нашли себе друга или по­другу на летней танцплощадке и создали семьи. Веселье в парке лилось через край: музыка, а позднее карусель, «мёртвая петля» и другие аттракционы. Это уже когда в парке перестали сажать картошку, сделали недоступной парашютную вышку, чтобы никто не мог вскарабкаться на неё, а потом демонтировали совсем.

В Казани заливали всего два катка - на «Чёрном озере» и в парке Соцгорода. Лёд чистили от снега желающие покататься. Сама процедура очистки катка была увле­кательным зрелищем. Сиял под огнями лёд, сияли от улыбок лица! Многие привязывали свои снегурки к валенкам, коньки‑ножи на ботинках считались роскошью. Переобувались, отдыхали, наслаждались всем происходящим на скамейках трибун. Имелась и малюсенькая раздевалка, где можно было поточить коньки, выпить стакан чая и съесть пирожок или булочку, просто погреться.

Ка­зань славилась спортом, а на стадионе в парке Соцгорода многочисленных болельщиков собирали прежде всего футбол и, конечно, хоккей с мячом. Не пустовали и две площадки для теннисных кортов, на все сто процентов использовался небольшой спортивный зал, хотя на какое‑то время в нём разместили роддом: в посёлке не хватало медицинских учреждений.

Я и мои сверстники - дети вой­ны. У нас было трудное детство, но, в отличие от се­го­дняшних детей, мы были очень организованными. Мы нико­гда не были предоставлены сами себе: октябрята, пио­неры, комсомольцы. Не ныли и умели радоваться при любых условиях. Мало было учебников - пользовались ими по очереди, художественную литературу буквально вырывали друг у друга из рук, ждали, ко­гда освободится хорошая книга. Не у всех были тетради - сшивали и разлиновывали обёрточную бумагу. После школы и выполнения домашних заданий мы не болтались бесцельно по улице. Дружили домами, подъездами, собирались, рассказывали сказки и другие интересные сюжеты. Играли в лапту, штандер, перетягивание каната, казаков‑разбойников, испорченный телефон. Потом повально увлеклись велосипедом. Их имел лишь один из десятка, но гоняли по Соцгороду все, демонстрируя свою ловкость, держась за руль одной рукой или вовсе отпустив его. Летом в каникулы многие дети отдыхали в пио­нерлагерях. Почти у каждого предприятия были свои пио­нерские лагеря, большинство путёвок оплачивали заводы.

Се­го­дня нас - детей вой­ны - осталось совсем немного. Хотелось бы, чтобы наше правительство не забывало о тех, кто недополучил многого в начале жизни.

Максимова Светлана Борисовна - в разных должностях работала на Ташкентском авиационном, казанских вертолётном и моторострои­тель­ном заводах; сноха Николая Ивановича Максимова.