Его путь

Хаят Фахрутдиновна — жена Шарифа Камала (слева), 
Зайнаб Байгильдеева — дочь Шарифа Камала, первый справа — Шариф Камал. 1930-е

В детстве я очень переживала, потому что не могла понять отца, не могла с ним сблизиться. Он казался очень суровым, даже, может, злым человеком. Всегда немногословный, по вечерам, когда возвращался с работы, лежал на кровати, вообще ни с кем не разговаривая. Я, ребёнок, не вникала в то, что он пришёл с работы усталый, намеревался немного отдохнуть, подбегала к нему, ласкалась и хотела, чтобы он меня приголубил. Но не получала отклика. Бросив на меня взгляд, он отправлял меня от себя. Я очень сильно обижалась и, конечно, бежала к матери. 
Его целыми днями не бывало дома, к тому же все ночи напролёт он сидел и что-то писал. Что? Я не могла представить. Он казался мне каким-то загадочным, непостижимым великим человеком. Почитая и уважая отца, я в то же время немного побаивалась его... Поэтому, наверно, всегда говорила маме «ты», а к отцу всегда обращалась на «вы».
Однажды он сказал матери:
— Хаят, пожалуйста, не мой этот пол слишком часто! Видишь, вода и так сочится из стен. Нет никакого толку в том, что ты намываешь нашу «землянку». 
Отец не преувеличил. Квартира в Оренбурге, куда мы переехали из родной деревни отца Татарская Пишля, на самом деле была сырой «землянкой». Два окна на улицу и ещё одно, выходившее во двор, были глухими, солнечные лучи в них не проникали, и мы никогда не видели ни света дня, ни жизни на улице. Зимой, когда не было тёп­лой одежды и мы редко выходили на улицу, ­сидеть в этом подвале «без света ­божьего» было особенно грустно.
В эти годы отец по 10-12 часов работал в редакции газеты «Вакыт», ночами вместо сна писал свои произведения.
Прошли годы, я повзрослела. И стала по-другому воспринимать своего отца. Это «суровый человек» на самом деле был очень добросердечным, мягким, стремившимся помочь людям стать свободными, счастливыми и благополучными. Работал денно и нощно ради того, чтобы его дети выросли образованными, всесторонне развитыми. А я, не понимая этого, мешала, отвлекала его от работы — и зря обижалась. 

Выпускницы опытно-показательной семилетней школы имени М. Вахитова: 
Л. Дулат-Алиева, З. Байгильдеева, А. Хасанова, ? Файзуллина. Казань. 1927

В конце 1919 года к нам начал часто наведываться старый знакомый отца Рафик абый. Он был из деревни Урняк, но в то время заведовал библиотекой в селе Чебенле Оренбургской губернии. Велись долгие разговоры, строились какие-то планы. Я ненароком улавливала слова о преобразовании села, о создании в деревне коммуны. Позже эти беседы отца и Рафика абый стали приобретать важное значение. Следом за Рафиком абый в наш дом потянулись какие-то крестьяне в здоровых тулупах, огромных рукавицах. Обсуждения, обмен мнениями превращались в длительные заседания, серьёзные дискуссии. Отец с заинтересованностью и большим увлечением и энтузиазмом стал заниматься строительством этой коммуны. В результате хождения в соответствующие инстанции выбили сельскохозяйственные машины, даже нашли и перевезли в Чебенле оставшийся от какого-то богача водокачку.
Так в Чебенле, располагавшемся в сорока километрах от Оренбурга, создали сельскую коммуну, в которую влились и многие частники ближних русских деревень. 
Мы тоже переехали из города в коммуну. Отец помогал организаторам не только советами и заступничеством. Сам вкалывал. Когда из города перевозили водокачку, он повредил ногу и несколько месяцев ходил прихрамывая. Также под его началом копали колодец, чтобы обеспечить водой поля овощей. Подхватил малярию, и в самые жаркие дни лета его часто знобило, мучили приступы хвори.
Коммунары посадили очень много овощей, а также арбузы, дыни. Частники, не привыкшие к таким видам сельскохозяйственных культур, смеялись: «Они, как козы, капусту любят». И не только надсмехались, но и пытались всячески навредить, особенно организаторам коммуны. В Чебенле и его окрестностях объединились кулаки, даже нападали на коммунистов с оружием. Поэтому те выходили вооружёнными дозорами, ночами охраняли имущество коммуны. 
Мне тоже нашлась работа. На огороды коммунаров начали слетаться стаями вороны, уничтожали урожай. Отец и тут нашёл выход. Однажды вручил мне деревянную колотушку: «Вот, доченька, попробуй, покрути!» Я привела колотушку в действие. Она так затрещала, что в ушах зазвенело! 
— Вот и хорошо! — одобрил отец. 
На следующее утро спозаранку он отвёл меня в огород, посадил между грядок: «Если вороны начнут спускаться, крути». 
Упрятав свои босые ноги в подол бархатного бешмета, я стала охранять грядки. Несмотря на осеннюю стынь, обжигавший ноги холод утренней росы, вначале это дело показалось очень интересным. Завидев стаю ворон, запускаю колотушку, бегу, спотыкаясь, между грядками. Ворон как ветром сдувает… Однако со временем эта работа сторожихи от крылатых воровок стала утомлять. Становилось тяжело вставать рано-рано утром и, протирая заспанные глаза, тащиться в огород. Отец утешал: «Ты же знаешь, доченька, мы все на работе. И ты должна помочь обществу. Скоро урожай, будем угощаться», — поддерживал он. 
Тот год выдался очень засушливым, урожай зерна плохой. Но благодаря водокачке, хотя и по-старинке с лошадиной тягой, коммунары получили отличный урожай овощей. Хорошо орошаемые огороды дали невиданный доход. Жизнь создавших совместное хозяйство крестьян улучшилась, а в коммуне появились новые члены. 
Так росла коммуна. С большими трудностями. После их преодоления отец немного успокоился, начал поговаривать о возвращении на основную работу. Его по‑прежнему притягивал город, привлекало писательское дело. ­Наконец, прожив в коммуне несколько лет, мы в 1923 году вернулись в Оренбург. Отец вновь окунулся в свои учительство и писательство. 
Несмотря на большую общественную деятельность, он в повседневной жизни занимался самым разным. В свободное от творчества время очень любил переплетать книги, починять часы, разбирать и ремонтировать радиоприёмники и различные электронные устройства. По его мнению, ремёсла помогали организовывать интеллектуальный труд: после творческой работы становились отдыхом. 
Отец поставил небольшую печку, которая стала своеобразной реликвией тяжёлых военных лет. Несмотря на небольшой размер, требовалось совсем немного дров, чтобы согреть довольно большую квартиру. 
Приученный с юных лет к усердному труду, он не представлял свою жизнь праздной. В шестьдесят с лишним лет творил до последних дней, не оставлял каләм. Пером искренне служил Отечеству, партии и ушёл из жизни в авангарде татарской литературы. Память о таком замечательном человеке, прекрасном отце светла. Она неизбывна. 

Декабрь 1944

Перевод Г. Зигангировой