Гармошки, шарманки и граммофон

Юный гармонист. 
Казанская губерния. 
Конец XIX века

Была вятская, 
стала — татарская
Удивительный факт: гармонь, изобретённая в Европе, не получила там широкого распространения. Её второе рождение произошло в России! Только наши умельцы смогли раскрыть все возможности этого инструмента. К середине 19 века «обрусевшая» гармонь заиграла в городах и сёлах, на ярмарках и площадях, на свадьбах и в кабаках. Этот инструмент стал голосом русской души!
В Казань гармонь пришла из соседней Вятской губернии. Там прославился мастер Данила Нелюбин, его последователи продолжили совершенствовать гармонь. Со временем претерпел изменения характер звучания: мастера научились делать двухголосые гармоники, с настройкой «в разлив», отчего звуки, выдуваемые мехами, становились ещё более яркими и красочными.
Новым промыслом занялись крестьяне нескольких деревень Шалеговской волости, среди которых наибольшую известность приобрёл выходец из крепостных, Фёдор Иванович Половников, основавший в Вятке собственное гармонное производство. Его дети — Николай, Михаил и Иван — в 1883 году перенесли производство из Вятки в Казань. В том же году на Большой Проломной открылся первый в Казани музыкальный магазин «Торговый дом братьев Половниковых». 
Братья Половниковы специально для татар немного изменили конструкцию вятской гармоники. В результате появились национальные разновидности инструмента. Татарские музыканты выработали собственную манеру игры: если русские любили петь под гармонь, то татары освоили её преимущественно как музыкальный инструмент, стремясь воспроизвести орнаментальные мелодии в высоком регистре, как это делали на курае или народной скрипке.
К концу 19 столетия гармошка уже окончательно завоевала сердца как татар, так и русских. Широкую популярность она получила благодаря своей неприхотливости, долговечности, портативности, невысокой цене и, при всём этом, хорошим акустическим качествам — громкому звуку и яркому тембру.

Бывший дом Н. Ф. Половникова, основателя первой в Казани студии звукозаписи. Фото Андрея Останина. 2019
Особенным спросом гармоники братьев Половниковых пользовались на сезонных ярмарках — Казанской и Нижегородской. По итогам Промышленной выставки 1909 года гармоники «Торгового дома братьев Половниковых» удостоились медали и почётной грамоты.
Головной музыкальный магазин братьев помещался на первом этаже номеров Щетинкина на Большой Проломной улице. В 1918 году гармонное производство братьев Половниковых было национализировано, в годы НЭПа на его базе была создана артель «Казанская гармонь», преобразованная в 1934 году в Казанскую гармонную фабрику.

Уличный гармонист. Фото В. Л. Лаптева. 1927. Архив НМ РТ, Госкаталог РФ

Шарман, Катрин!
Помимо гармоней, магазин «Братьев Половниковых» предлагал также ассортимент различных музыкальных шкатулок из Европы — от совсем крохотных, помещавшихся на детской ладошке, до больших шарманок, именуемых в России «шарманками» или «катаринками». Дело в том, что первое знакомство россиян с западноевропейской шарманкой началось с популярной в ту пору французской песенки «Шарман Катрин». Песенка сразу всем так понравилась, что название её «приклеилось» к инструменту.
Владимир Одоевский в рассказе «Городок в табакерке» описывает, как маленькому мальчику Мише папенька дарит музыкальную шкатулку в крохотной черепаховой табакерке. Пытаясь понять, откуда звучит музыка, любопытный мальчик открывает табакерку и видит там пружину, валик с крючками, молоточки, колокольчики и колёса. Ломая голову над загадкой, Миша в конце концов засыпает, во сне делается маленьким, попадает вовнутрь табакерки, и в конце рассказа Царевна-пружинка открывает ему заветный секрет музыкальной шкатулки: 
«Кабы я валик не толкала, валик бы не вертелся; кабы валик не вертелся, то он за молоточки бы не цеплялся, кабы за молоточки не цеплялся, молоточки бы не стучали, колокольчики бы не звенели; кабы колокольчики не звенели, и музыки бы не было!»
Точно так же устроена и шарманка — она как большая музыкальная шкатулка. Крутя ручку, шарманщик мог воспроизвести от пяти до восьми мелодий, записанных на каждом отдельном валике. Продолжительность звучания одного валика составляла не более пяти-десяти минут, но валик нетрудно было заменить. Репертуар шарманщика составляли наиболее популярные песни того времени: «Шумел-горел пожар московский», «По Дону гуляет казак молодой», «Матушка-голубушка», «Вдоль по Питерской», «Тройка удалая», «Ты не поверишь». Но подлинным шлягером начала прошлого века была «Маруся отравилася».

В номерах Щетинкина помещался первый в Казани музыкальный магазин. 1900
Описание шарманщика можно встретить у Дмитрия Григоровича: «Разодранный картуз, из-под которого в беспорядке вырываются длинные, как смоль, чёрные волосы, осеняя худощавое загоревшее лицо, куртка без цвета и пуговиц, гарусный шарф, небрежно обмотанный вокруг смуглой шеи, холстинные брюки, изувеченные сапоги и, наконец, огромный орган, согнувший фигуру эту в три погибели, всё это составляет принадлежность злополучнейшего из ремесленников — шарманщика».
Часто у шарманщика на плече сидела смешная обезьянка — она строила рожицы и даже танцевала под музыку. Иногда компаньоном шарманщика были большой попугай или белая крыса, которые за копеечку вынимали из шляпы свёрнутые в трубочку билетики «со счастьем». Ещё вместе с шарманщиком ходил худенький мальчик и тоненьким голоском выводил «жалестные» песни. 
Шарманщик исчез с улиц городов России ещё в начале три­дцатых годов прошлого столетия, но все прочие уличные музыканты продолжали играть и петь в электричках, пивных и в местах народных гуляний. 
Почти при каждой казанской пивной имелся свой доморощенный исполнитель из числа местных забулдыг, часто со специальным музыкальным или театральным образованием. Среди этой публики встречались и действительно талантливые люди, волею судеб оказавшиеся за бортом жизни. Помню, в семидесятые годы при пивной «на углу трёх улиц» — Федосеевской, Касаткина и Олькеницкого — подвизался бритый наголо мужик в вечно распахнутом бушлате и тельняшке, по прозвищу «Боцман». За бортом бушлата он прятал миниатюрную гармошку, под аккомпанемент которой распевал старые советские песни, которых знал великое множество. Голос у него и правда был как у настоящего боцмана — зычный, густой — слушать его собиралась обычно целая толпа, состоявшая из завсегдатаев пивной. Его благодарили — наливали! 

Шарманщик в казанском дворе. Фото В. Л. Лаптева. 1927. Архив НМ РТ, Госкаталог РФ
В середине девяностых безработица и дороговизна выплеснули на казанские улицы профессионалов — музыкантов из расформированных оркестров, преподавателей ликвидированных музыкальных школ, студентов музучилищ…
Сегодня на улице Баумана и в подземных переходах продолжает звучать музыка. Круглый год, в любую погоду, в различном стиле и на самых разнообразных инструментах. Среди выступающих есть виртуозы высочайшего класса и самоучки, разучившие три аккорда — все они находят своего слушателя…

«Очи чёрные» из трубы
Сегодня уже вряд ли возможно установить, когда в Казани появились первый фонограф, первый граммофон и первая граммофонная пластинка. Вероятно, что эти европейские новинки попали к нам в город вместе с купцами под самый занавес 19 столетия. 
Известно, что в 1903 году казанцы слушали записи исполнителей цыганских романсов и народного хора под управлением С. Медведевой на граммофонных пластинках, выпущенных ещё в 1898 году компанией «Эмиль Берлинер Граммофон». Первые граммофоны, появившиеся в Казани, были выпущены той же немецкой фирмой. Стоили они баснословно дорого — цена хорошего аппарата, инкрустированного красным деревом, доходила до 1000 рублей.
В марте 1908 года в девяти губернских городах появляются агентства Акционерного общества «Граммофон», которые под «раскрученным» брендом головной фирмы начинают выпуск и реализацию в провинции продукции собственного изготовления. Чуть позже в частные руки будут переданы практически все филиалы Общества, которые в своё время открывал Родкинсон. Представителем «Граммофона» в Казани стал «Торговый дом братьев Половниковых».
В 1909 году общество «Граммофон» объявило о «грандиозном» снижении цен на свою продукцию — в результате у публики появилась возможность приобрести «народный граммофон» всего за 25 рублей. И только после этого граммофоны шагнули в народ. 
Летом 1909 года в Санкт‑Пе­тербурге, Варшаве, Вильно, Москве, Киеве и Казани звукоинженерами общества были сделаны «образцовые» записи выдающихся русских артистов. Именно в тот период Шаляпин записал арию Сусанина, Лабинский — арию Сабинина, а известные русские оперные певицы того времени — Михайлова, Никитина и Збруева — напели каждая по большому циклу лирических музыкальных произведений.
Среди хитов того времени — «Очи чёрные», «Пара гнедых», «Однозвучно звучит колокольчик», «Нищая», «Отойди» и «Куп­леты пьяницы», среди кумиров — Варя Панина, Николай Северский, Оскар Камионский и «жрица пошлости» Анастасия Вяльцева. В мартовском каталоге за 1910 год публику ждала новая сенсация — серия пластинок «Песни сибирской каторги», в которую вошли «Славное море, священный Байкал», «Ермак», «Подкандальный марш» и другие. Каторжанские песни имели бешеную популярность.

Контора Акционерного общества «Граммофон» в Санкт-Петербурге. 1908

Как татары запели 
во «Франции»
Среди татарских исполнителей, голоса которых сохранились на старых пластинках «Торгового дома братьев Половниковых», нельзя не вспомнить Камиля Мутыги, сына авторитетного религиозного деятеля Мутыгуллы Тухватуллина из города Уральска. Кроме своего песенного творчества, Мутыги был ещё известен как непревзойдённый чтец Корана. Из певцов, чьи пластинки были распространены накануне Первой мировой войны, стоит отметить Махмузу Булатову, Марьям Искандарову, Нафису Пуснякову, Мирфайзу Бабажанова, Хусаина Юсупова, Ибрагима Адамантова, Габдуллу Кариева.
На старых граммофонных пластинках встречаются записи анонимных женских партий на татарском языке. Не все мусульманские женщины готовы были раскрыть своё «личико» — опасались общественного осуждения!
Звукоинженер Фред Гайсберг был командирован в Казань дирекцией Акционерного общества «Граммофон» с одной-единственной целью — отыскать «народные таланты» и организовать звукозапись на месте. Прибыл Гайсберг в наш город на пароходе в 1901 году, поселился в номерах «Франции» на Воскресенской улице (ныне отель «Джузеппе» на Кремлёвской), где и была сделана первая в истории граммофонная запись татарской музыки.
Сохранились дневники Фреда Гайсберга, в которых есть такие воспоминания: 

Вторник, 24-е июня
…Мы прибыли в казанский порт в 8 часов утра. Казань расположена примерно в пяти милях от реки. Час езды через низкую местность. Вся равнина завалена брёвнами, вероятно, плывшими по высокой воде и осевшими на берегу, когда вода ушла. Казань расположена на холме, весьма резко возвышающемся на равнине, следовательно, это самый природой защищённый город. По мере приближения вид делается всё живописней. Мы остановились у нашего агента по имени Малакапф, уполномоченного позаботиться о двух комнатах для нас. Он привёл нас в гостиницу «Франция», где я установил своё оборудование, и старина Малакапф ринулся на поиски артистов. 
Первым, кого он привёл, был сильно волнующийся малый средних лет по имени Измаил с аккордеоном (Исмаил Абдрашитов. — Авт.). Похоже, что аккордеонист старался как мог, но мы так и не смогли по достоинству оценить качество его исполнения. Тогда мы попросили его привести кого-нибудь, кто умеет петь. Он согласился. Следующими вошли две молодые особы, любовь которых к своим причёскам заставила их нацепить на свои головы фальшивые густые патлы, доходившие им до колен… Песня представляла собой повторяющиеся восемь тактов с квинтовым аккомпанементом в шарманочной манере. По окончании звукозаписи аккордеонист сказал, что официально у татар нет артистов, а те признанные таланты, которые имеются, ни в коем случае не согласятся принять участие в записи по причинам религиозного характера — и потому ему пришлось выискивать этих двух в каких-то злачных заведениях. После того, как они удалились, вошёл мулла и продекламировал стихи из Корана (или лучше сказать — пропел).
Вечерняя поездка показала нам, каким значительным городом была Казань. Красивые доходные дома и церкви помещаются преимущественно в русской части города. Улицы расположены упорядоченно, множество парков. Но ремесленная часть города (очевидно, Мокрая слобода. — Авт.) за зловонной протокой, которую местные жители именуют «Булаком» — несомненно, самое грязное и вонючее место, через какое я когда-либо проезжал. Всё здесь источает специфический удушающий вас запах трущобы. Находясь здесь, мы очень скоро ощутили такую неимоверную слабость, что поспешили перебраться в фешенебельную дворянскую часть города.
Мы пообедали в саду, в заведении, подобном «Аквариуму» в Москве. У нас появилась надежда найти татарские таланты, но, к сожалению, здесь были только русские, и обслуживали нас тоже русские. Лишь только нескольких татар можно было углядеть в этой огромной толпе. Между тем мы свели знакомство с двумя красотками. Одна принадлежала к типу настоящих русских блондинок, другая — к цыганскому типу, брюнетка. Их общество встало мне около 25 долларов. Моему спутнику Лабеллю они обошлись во столько же. Должен сказать, здесь было очень много прекрасно выглядящих женщин...

Среда, 25-е июня
Первыми нашими посетителями сегодня были несколько татарских студентов и их преподаватель. Они спели нам несколько песен. Потом — две женщины. Потом — ещё один мужчина, которого нам представили как известного тенора Яруллу Валиуллина. Все песни, которые пели эти люди, были исполнены в своеобразной национальной манере, столь не похожей на европейские песенные каноны. Днём мы отправились в татарский магазин покупать тапочки, которые татары такие мастера делать и украшать. Мы просмотрели в магазинах ряд товаров — вполне восточных по расцветке и стилю. Мы весело провели время, торгуясь с продавцом, вследствие чего купили вещи на треть дешевле. На этой улице стояла мечеть. На обратном пути в гостиницу мы пересекли большое озеро (вероятно, Нижний Кабан. — Авт.) и искупались. В тот вечер Лабелль ужинал вместе с агентом, а я посвятил своё время упаковке вещей. Завершив эту работу, я взял извозчика и объехал вокруг города, затем последовал в сад, где поужинал и поболтал со своей цыганочкой.
Я встретил Лабелля у гостиницы, и мы отправились компанией с нашим приятелем-аккордеонистом в татарский питейный дом. Толпа примерно из восьми мужчин и восьми женщин находилась в огромной непроветриваемой комнате, в центре стола стояла керосиновая лампа. Гармошка завела одну из тех знакомых нам характерных мелодий, потом толпа присоединилась к ней и в течение получаса пела под нашу запись с выражением крайней торжественности на лицах. Я хотел сфотографировать двух татарских девушек, но они отказались со словами: «Всевышнему это не угодно». Эти девушки инстинктивно закрывают свои лица, когда мужчина смотрит на них. Мы постарались убедить их снять с лица вуаль, когда записывали их пение на фонограф, но без неё они чувствовали себя неловко, точно школьницы. Женщин лучших слоёв общества в подобных заведениях невозможно увидеть. Им предписано строгое уединение, и если они куда-то выходят, то делают это скрытно… Осмотрев всё, что можно, мы выбрались оттуда и стали собираться в дорогу...
Очень скоро подобные «выездные сессии» звукоинженеров «Граммофона» сделались в Казани привычным делом, а на граммофонные пластинки, кроме мелодий и песен, стали записывать татарские стихи и рассказы. В 1910–1913 годах в граммофонном товариществе «Пате» (которое являлось конкурентом «Граммофона») была выпущена серия пластинок с произведениями Габдуллы Тукая. До наших дней в Музее Тукая сохранились пластинки с рассказами «Буржуа фикре», «Ысул кадимче», «Байбетче», «Зилзилэ» в исполнении Габдуллы Кариева, основателя татарского театра.

Граммофонные пираты
Колоссальный коммерческий успех общества «Граммофон» вызвал появление в России многочисленных мелких производств и даже мастерских, занимавшихся исключительно подделкой их записей, которые сегодня назвали бы «контрафактом». В Санкт‑Петербурге, например, работало товарищество «Орфеон», в каталоге которого из тысячи наименований львиная доля была украдена с пластинок «Граммофона». Товарищество «Тонофон», также имевшее в нескольких российских городах собственные производства, из более четырёхсот наименований каталога триста украло у того же «Граммофона». Вдобавок «Тонофон» присвоил себе торговую марку «Зонофона» — дочерней компании общества «Граммофон». Таким образом, диски «Тонофона» не только повторяли чужой репертуар по содержанию записей, но даже и внешне копировали оригиналы, включая цвет этикетки, изменяя лишь первую букву в названии. Естественно, этого обстоятельства многие неискушённые покупатели просто не замечали. 

«Арфистка» с граммофоном в московском кабаке. Начало ХХ века

«Арфистка» с граммофоном в московском кабаке. Начало ХХ века
А уж сколько было фальшивых исполнителей — вообще не пересчитать. Найдут какого-нибудь «П. Шаляпина», в отличие от своего великого однофамильца едва умеющего петь, и пошло‑поехало — вот вам, пожалуйста, пластинка с записью «Дубинушки» в шаляпинском исполнении, только стоит почему-то в пять раз дешевле. Роли знаменитых певиц (той же Анастасии Вяльцевой) в Казани исполняли, как правило, «арфистки», обычно подвизавшиеся при трактирах Мокрой и Ямской слобод, в коих официально числились певичками. 

Бордельные песенки
Появление дешёвых граммофонов и грампластинок сомнительного качества и содержания сильно поспособствовало проникновению низовой музыкальной культуры буквально во все слои общества. В казанских публичных домах эта «культура подворотни» с первых дней своего появления оказалась очень востребованной. 
Из музыкальных инструментов в российских борделях разрешалось держать только фортепиано — всякая же иная музыка, пение «и прочие бесчинства» строго запрещались. Само собой разумеется, это правило сплошь и рядом нарушалось. В борделях «средней руки» обычно играли два спившихся музыканта — тапер и скрипач. В богатых публичных домах музыканты, как правило, играли «целыми коллективами», при этом пьянство персонала пресекалось. 
Появление граммофонов сильно пошатнуло бизнес-таперов — содержатели публичных домов (особенно тех, что победнее) сообразили, что использование технической новинки неплохо привлекает клиентов, да и хлопот с техникой куда меньше: поставил пластинку — и гуляй себе!

Жрица любви в часы досуга. Кадр из фильма «Дом терпимости». 2012
На граммофонных пластинках (которые, как мы уже знаем, штамповали все, кому не лень) помимо вполне приличного репертуара появляются записи низкопробного и даже похабного содержания. 
…Сошлися они
На подбор, на подбор:
Публичная девка
И уличный вор…
Ха-ха-ха!

Вот утро приходит,
Он о краже хлопочет,
А девка в кровати,
Лежит и хохочет…
Ха-ха-ха!

Наутро мальчишку 
В сыскную ведут,
Публичную девку
Товарищи ждут.
Ха-ха-ха!
Эта старинная бордельная песенка, которая распевалась буквально во всех казанских публичных заведениях. Одну из ранних её редакций приводит Александр Куприн в своей «Яме». 
Зачастую качество исполнения и подбор самих исполнителей оставляли желать лучшего и вызывали нарекания творческой интеллигенции, татарского духовенства и купечества. «Исполнение песен для граммофона превратилось в специальность проституток, каких-то бездельников и прихлебателей. В Казани и Астрахани мне не раз приходилось краснеть за семьи, где заводили граммофоны с такими песнями», — возмущался татарский поэт Габдулла Тукай.
Удивительно, но некоторые из «творений», рождённых в ночлежных домах, кабаках и борделях, приобретут со временем широкую популярность, войдут в народный фольклор и даже обретут почтенный статус «народной песни»! 

Из книги «Казань: логовище мокрых улиц»