Голубь за пазухой

Журнал "Казань", № 8, 2011

Студенческая практика по археологии летом семидесятого, экспедиция в селе Билярск Алексеевского района республики. Гера там самая заметная и колоритная фигура.

Он тогда работал лаборантом у нашего руководителя профессора Альфреда Хасановича Халикова. Позже я узнал, что тот именуется у Геры «паном профессором». Кличка была заимствована из популярной телевизионной передачи «Кабачок двенадцать стульев». По этой же причине жена шефа Елена Александровна величалась «пани Моникой». Большинство знакомых и друзей Геры также не остались без «псевдонимов». Я по своей переиначенной фамилии стал Тардяном, Мурат Кавеев - Мухтарием, доцент университета Пономарёв - Пономарём, а его супруга, соответственно, Пономарихой. И так далее. Звал, как ему нравилось, нередко иронически, но беззлобно, добродушно.

Куда бы Гера ни попадал, сразу ощущался эффект его присутствия. Высокий рост, атлетическое сложение, небывалая энергичность и шумность, если можно так выразиться. Его называли ещё Герасимом, видимо, имея в виду внушительность тургеневского персонажа и схожесть их имён. Темперамент же и фактура были скорее от гоголевского Ноздрёва, уж коли пошли литературные параллели. Однако лживость и жуликоватость Ноздрёва начисто отсутствовали.

Гера любил позу. Но именно позу, а не показуху. Пижонство и рисовка были ему чужды. Поэтому его «штучки» зачастую бывали забавны и трогательны. Гера не упускал случая «выступить» в разудалом стиле, обнаружить широту натуры, иногда с криками типа «помажу морду горчицей», пением «Боже, царя храни!». Но он никогда никого не обидел и никогда ни о ком плохо не думал. Он с нежностью относился к животным, нередко у него за пазухой, в сумке либо в кармане отогревался воробей, голубь, какая-нибудь иная птаха, или он возился с подобранной где-то кошкой.

Возникало ощущение, что Гера не в то время родился. Ему бы раньше, до революции. На Волгу, к буйному купечеству. Ему бы к Гиляровскому. Он бы с ним непременно познакомился, у них обязательно были бы какие-нибудь совместные дела. На всём Герином облике как бы лежала печать Российской империи. Не вписывался он в советскую действительность, и не скрывал неприятия всего советского. Говорил: «Гербовый орёл кончился - дальше ничего интересного».

Круг знакомств Геры был самым широким - от бомжей до профессоров вузов. Фролова принимали и любили таким, каким он был. Иногда видели его всклокоченным, он размахивал руками, яростно выпучивал от избытка чувств глаза. Ну и что? Ведь именно такими часто и бывают люди, захваченные какой-либо всеобъемлющей страстью, которая определяет их поведение и даже облик.

О «настоящем» он не любил говорить. Обмолвился лишь однажды: «Мне это нужно как воздух…» - и всё. А вот о своих конкретных интересах краеведа мог рассказывать сколько угодно. Часами доводилось слушать о старинных зданиях, храмах, монетах, церковной утвари, его походах по размытым берегам рек с выявлявшимися предметами, обменах, фотографировании… Всего не перечислишь!

Где что ломали - Гера был тут как тут, фотографировал, фиксировал. На первый взгляд это было голое собирательство, чуть ли не плюшкинство. Но друзья знают, с каким тщанием собранное, купленное, сфотографированное, записанное систематизировалось и анализировалось.
Конечно, бурная жизнь Геры давала о себе знать - многое из коллекций утеряно, подарено, просто отдано по широте души. Его и обманывали, что греха таить. Среда коллекционеров разная. Однако Геру это не озлобило, не отвратило от людей. Долго ещё многие будут показывать друг другу презентованное Фроловым, ссылаться на его замечания по тому или иному поводу. Его материалы ещё ждут своего изучения, разбора. Убеждён, сыновья не дадут им застыть без движения.

Калейдоскоп воспоминаний о Гере Фролове... Они чередой проходят предо мною, и думаю: у тех, кто не знал хорошо этого человека, наверняка порой складывалось впечатление о нём как о несдержанном, крикливом, даже диковатом субъекте без тормозов. Было в нём что-то и от разгульного купечества, и от царского офицерства с его честью и достоинством, и от киношной белогвардейщины. Причём всё напоказ, с шутовством, отчего выглядело иногда даже нелепо. Но это только внешняя канва, внешняя картина его поведения, за которой было скрыто главное в нём, его настоящая деятельность, огромный труд, благодаря которому он успел так много сделать, и очень многое, увы, не успел…

Георгий Валентинович Фролов по праву может быть назван достопримечательностью Казани, уже, к сожалению, вошедшей в легенду. Он много сделал для города и позволял себе многое в самовыражении, не потеряв при этом своего человеческого лица.