Из цикла "Назад в СССР". Наброски с натуры

Малиновая халява

Многие из нас помнят, с каким размахом праздновались в нашей стране различные круглые даты. То столетие Владимира Ильича, то пятидесятилетие Октябрьской революции, то ещё что-нибудь очень круглое.

1972 год. В стране сплошного дефицита только коммунистическая идеология была в избытке. Эра продуктовых талонов ещё была впереди, но в витринах уже выстраиваются ряды стеклянных трёхлитровых банок с берёзовым соком, пирамиды бледно-голубых жестянок «Завтрак туриста» и всего того, что станет почти единственным наполнением магазинов через несколько лет. Народ, озадаченный поисками шмоток, еды, хрусталя, кримплена и мохера, вынужден принимать повышенные социалистические обязательства и становиться на трудовые вахты в честь очередной круглой даты. А такая дата подоспела как раз к декабрю того года. Это было пятидесятилетие Советского Союза.

Меня пригласил к себе директор цирка.

— Слушай, выручай, надо оформить цирк к юбилею. Я не знаю, что здесь можно сделать, но я думаю, что обком, горком и райком спустят на меня всех собак, если не будет много яркого, красного и идеологически правильного. Надеюсь на тебя, на твои фантазию и опыт.

Я был озадачен. Какая фантазия, какой опыт? Что можно сделать, как можно совместить цирк и партийную идеологию?

Не придумав ничего нового и оригинального, я сделал эскизы, на которых весь зрительный зал был украшен громадными изображениями серпа и молота, звёзд, цифры «50» и слова «СССР». И всё это в красном цвете. С высоты прошедших лет виден весь идиотизм такого оформления, а тогда все эскизы прошли на ура, были утверждены и запущены в работу.

На комбинате торговой рекламы вовсю кипела работа над столь важным заказом.

Бригада столяров сколачивала из досок и фанеры объёмные, высотой более трёх метров конструкции, изображающие серпы, молоты, звёзды и т. д.

Когда эти фигуры были готовы, настал черёд обивки их красной тканью. И тут случилось непредвиденное. Оказалось, что красной материи нет нигде в городе. Красный сатин на волне подготовки к празднику тоже попал в категорию дефицита. Несчастные комбинатские снабженцы колесили по магазинам и базам в бесполезных поисках кумача.

До праздника оставалось всё меньше и меньше времени, а ткани так и не было. Синим пламенем горел не просто заказ, а важное политическое мероприятие, и также судьба директора цирка, и всё из-за какой-то красной материи.

Но вот проблема наконец-то стала решаться. На складах Горпромторга обнаружились запасы ткани. Но это был не красный сатин, а ярко-малиновый японский синтетический бархат. Похоже, из-за своего дикого цвета и высокой цены он и залежался невостребованным на складе, и даже в эпоху дефицита никто на него не позарился. Однако он дождался своего часа! Единственным условием торговцев было забрать его весь без остатка.

Но вот товар оплачен, и вскоре на комбинат привезли громадные рулоны бархата. Работа продолжилась, и из столярки вновь раздавался весёлый перестук молотков — столяры обтягивали фанерные рельефы малиновой тканью.

Однажды, зайдя по каким-то делам в малярку, я увидел, что маляры вытирают руки и кисти кусками бархата.

— Откуда это у вас?

— Да взяли в столярке, там этого добра навалом,— отвечали мне маляры.

И действительно, в столярке кругом валялись большие обрезки ткани. Никто ничего не экономил, а чего экономить-то, ведь бархата было более чем достаточно для этого заказа.

И вот настало золотое время халявы. У всех, кому было надо и не надо, появились запасы бархата. Комбинатские работницы приходили в столярку, чтобы выбрать себе куски получше. Постепенно куски становились всё больше и больше, а со временем просто отрезались от рулонов кому сколько надо. Женщины шили себе бархатные платья, юбки, в общем, всё, на что хватало фантазии.

Один из художников, Борис Калугин, когда-то окончил курсы кройки и шитья. Его главной фишкой было шитьё джинсов. Шил он их из обыкновенного льняного холста, который красил анилиновой краской в синий цвет. Мерок он не признавал, всё делал на глаз. Между первым и вторым стаканом он раскраивал ткань, между вторым и третьим — сшивал. Джинсы получались как влитые, были даже лейблы, сделанные из куска старого ремня. Правда, если попасть под дождь или сильно вспотеть, ноги, трусы или гениталии становились синего цвета, но этого не было видно под почти фирменными штанами.

Будучи натурой творческой и оригинальной, Борька тут же заимел себе брюки из халявного бархата. Добиваясь единства стиля, он сшил также и малиновый пиджак. Но бархата было слишком много, и поэтому в его гардеробе появилось бархатное малиновое пальто, а в скором времени и высокий цилиндр, также обшитый тем же самым бархатом. В таком виде он щеголял по городу, сводя с ума девчонок и пугая старушек своим необычным видом.

Но любая халява, как известно, не бывает бесконечной. И малиновая также.

Столяры свою работу закончили. Остатки бархата сдали на склад. Громадные объёмные конструкции погрузили на машины и увезли в цирк. Монтажники закрепили их на стенах по окружности зрительного зала.

А дальше началось что-то из театра абсурда. Можете себе представить, как во время представления, когда над ареной летают воздушные гимнасты, на арене дурачатся клоуны, а в это же самое время ослепительные лучи прожекторов выхватывают из темноты ярко-малиновые серпы с молотами и другие элементы важного идеологического оформления.

Директор цирка остался очень доволен. Власти его хвалили, ведь поставленную задачу он выполнил. А то, что всё это было не в красном цвете, а в малиновом, так это пустяк. Это ведь цирк, что с него возьмёшь?

Ленин за решёткой

Общественные нагрузки были неотъемлемой частью нашей той, советской жизни. Мы помним те обязательные поездки горожан «на капусту», «на картошку», на другие прополочные и уборочные работы. В порядке вещей были уборка улиц по средам, сбор макулатуры и металлолома. Люди безропотно перебирали гнилую морковку и картошку на подшефных овощебазах, выпускали стенгазеты и сдавали свои небогатые трудовые рубли в фонд мира для поддержки мифического строительства социализма в каких-то далёких африканских странах.

Для меня, художника книжного издательства, такой нагрузкой были различные графические работы для горкома и обкома партии. Приходилось делать макеты и эскизы оформления всевозможных пригласительных билетов, открыток к праздникам и всяческим мероприятиям, буклетов, плакатов и другой печатной продукции. Об оплате этих работ не шло и речи. Считалось, что и так ты удостоен высокой чести — тебя, единственного из художников, допустили к обслуживанию самых высоких властных структур.

И вот однажды мне поручили сделать, как сейчас бы сказали, «фирменный стиль» предстоящей городской партийной конференции. В числе всего прочего надо было подготовить эскиз мандата участника этого собрания. Придумывать было нечего — форма и изображение были канонические — красная картонка с портретом Ильича. Сроки, как всегда, были крайне сжатыми, наутро надо было показывать эскиз.

Рисовать портрет Ленина  было уже некогда, и я нашёл, как мне казалось, оптимальный выход.

Я пошёл в книжный магазин, выбрал самую чёткую, яркую открытку с портретом Ленина. Аккуратно вырезал его по контуру и приклеил на красный фон эскиза мандата. Партийным начальникам моё произведение понравилось, и его отдали в типографию печатать.

Прошло несколько дней. Я пришёл на худсовет в издательство, и меня тут же вызвал к себе директор.

— Тебя ищут. Мне весь телефон оборвали, срочно бегом в горком! Там, говорят, грандиозный скандал. Что ты натворил?

И вот, понурив голову, иду в горком, в уме перебирая все возможные варианты того, чем же я мог проштрафиться перед партбоссами. Ведь всё сделал как надо: эскиз яркий, Ильич как живой…

Войдя в кабинет горкомовского чиновника, я увидел, что кроме него в комнате находится ещё какой-то неприметный мужичок в сером костюме. Подойдя ко мне, он достал из кармана удостоверение, быстро сунул его мне под нос и тут же убрал. Не успев ничего прочитать в этих корочках, я догадался, из какого ведомства этот человек.

Он пригласил меня присесть к столу, а сам сел в услужливо уступленное ему инструктором кресло. Дальше начались расспросы: кто я, где учился, кто родители, и так далее. Я отвечал, а у самого голова была наперекосяк, чем же я так стал интересен этим товарищам. Но вот, как козырную карту, гэбэшник выложил на стол лист с типографскими оттисками этого моего мандата.

— Как это понимать? — спросил он.

То, что я увидел, было для меня необъяснимым. На каждой распечатке Ленин был изображён на втором плане, а на первом была чёрная решётка. Тёмные вертикальные и горизонтальные полосы перекрывали лицо вождя. Для меня это было полной неожиданностью. Я не знал, что сказать, начал объяснять, что это я  не рисовал, тем более решётку, а портрет Ленина взял из открытки, которую купил в магазине.

Наверно, мои слова оправдания как-то дошли до этого товарища, и он сказал:

— Ладно, я вас услышал, будем разбираться дальше.

Я же начал своё расследование, и вскоре выяснил, откуда появилась решётка. Всё дело было в специфике офсетной печати. Если взять сильную лупу и посмотреть на какое-либо цветное офсетное изображение, можно увидеть, что вся картина состоит из сочетания маленьких точек четырёх цветов — жёлтого, красного, синего, чёрного. При повторной перепечатке, что и произошло с моим эскизом, появившиеся новые точки слились с теми, которые были на открытке. Слились так, что образовали муар — чёрные цепочки, из которых и сложилась решётка.

Вся эта история кончилась тем, что мне пришлось всё-таки рисовать оригинальный портрет Ильича акварелью и гуашью. Для меня это было ещё одним уроком в познании технологических тонкостей полиграфии. А вообще всяческих курьёзов, связанных с процессом печати, в то время было предостаточно. В сталинские времена виновники запросто ответили бы головой. Это было более чем серьёзно.

В годы моей армейской службы я знал одного майора, который во время войны служил в специальном отделе по поиску всяческих провокаций в печати. Они просматривали все публикации. В сплетении веток деревьев на безобидном рисунке находили замаскированные надписи типа «Долой Сталина!» или на спичечном коробке видели вписанную в силуэт звезды свастику. Наверно, именно такие товарищи в своё время надолго упекли в лагеря замечательного художника Владимира Лаптева за его рисунок. Почему-то в сплетении дымов заводских труб они узрели фашистскую свастику. Это было достаточно для того, чтобы сломать человеку жизнь.

А если бы они увидели Ленина за решёткой…

Уроды

Прочитал я в одной газете заметку «Весёлая жизнь в Чехии»: «Пока вы будете помнить русский язык, ваша жизнь будет одним сплошным весельем. «Вонявки» в переводе с чешского — духи, «Чёрствые потровины» — свежие продукты, «падло с быдлом на плавидле» — статный парень с веслом на лодке, ну и так далее…

Говорят, что несколько лет назад русские туристы ржали до икоты, глядя на рекламные щиты «Кока-колы». Там красовалась традиционная замёрзшая бутылочка, а надпись на щите гласила: «Доконали, тварь!» Икавшие от смеха русские не сразу соображали, что в переводе с чешского сия надпись — это всего лишь мощный рекламный слоган — «Совершенное творение!» И так далее…

Отложил я газету, а память мгновенно вернула меня в далёкие советские времена, времена сплошного дефицита. Дефицита не только материального, но и духовного. Мы, художники, сидя за «железным занавесом», были оторваны от мирового художественного процесса. Что там, «за бугром», происходит, мы могли узнавать только через те подписные издания, которые цензура допускала до советского читателя.

А за границей журналов для художников издавалось предостаточно: «Нойе вербунг», «Пшеглонд Артыстычны», «Умени», «Проект» и другие. Кстати, красивый элегантный журнал из Польши «Проект» стал причиной закрытия всей этой лафы. В разгар «Польской весны» вышел номер, на обложке которого был рисунок, изображавший рабочего, в спину которого воткнуто древко развевающегося красного флага с серпом и молотом на полотнище.

Бдительные органы дальше почты этот номер не пропустили, а заодно, на всякий случай, и все последующие. В борьбе с крамолой решили вообще прикрыть подписку на все иностранные журналы. Единственное для художников «окно в Европу» оказалось захлопнутым. В поисках хоть каких-нибудь щёлочек в этом окне мы штудировали на почте подписные каталоги, но слышали одно: на это издание подписки нет.

И вот однажды я увидел у кого-то польский журнал «Урода». Это странное название означало «Красота». В журнале были замечательные иллюстрации на темы дизайна, графики, оформления интерьеров, живописи и ещё много чего интересного для меня.

Я пошёл на почту и спросил у служительницы, можно ли подписаться на польский журнал «Урода»?

— Конечно, — сказала она,— только это не польский, а чехословацкий.

— Может быть, я что-то перепутал, но, кажется, он польский.

— Нет, он чехословацкий,— поставила она точку.

Я не стал спорить и выписал этот журнал.

Прошло несколько месяцев, и в начале нового года в моём почтовом ящике появился плотный серый пакет, в котором находился журнал. С нетерпением я вскрыл пакет и достал свежий, благоухающий заграницей и типографской краской журнал.

Но что это такое? На всех страницах был сплошь какой-то непонятный текст, в который были вкраплены изображения сельскохозяйственной техники, чертежи парников, какие-то диаграммы и схемы.

И только тогда я узнал, что по-чешски «Урода» означает «Урожай». То есть журнал для крестьян.

Удовольствие получать этот журнал я имел ежемесячно целый год, пока, к счастью, тот год не закончился.

Как быстро время пролетело!

Когда я говорю, что мне более двухсот лет, мне почему-то никто не верит. Тогда я начинаю рассказывать, что много лет назад, а точнее в середине семидесятых, я был главным художником восьмисотлетия Казани, а сейчас, как известно, Казани уже более тысячи лет. Легко подсчитать, что прошло двести лет, и эти двести лет как раз и входят в мой возраст.

Вспоминаю, как всё это было более сорока лет назад.

Подготовкой к предстоящему юбилею занимался городской комитет партии, а точнее его отдел агитации и пропаганды. Мне, как художнику, предложили заняться оформлением будущего праздника. Я, естественно, не отказался, ведь мне эта работа показалась интересной и очень ответственной. Почти год я занимался графическим дизайном всевозможных плакатов, постеров, буклетов, посвящённых Казани, эскизов памятных знаков и значков, пригласительных билетов, программ и других необходимых для праздника вещей. Очень много времени ушло на разработку эмблемы юбилея. Эскиз прошёл множество согласований, вплоть до обкома партии и Москвы.

Тогда же я начал работу над фотоальбомом «Казань». Юбилей стал поводом для того, чтобы наконец-то появился красивый подарочный альбом. Первый о нашем городе. Но, как известно, юбилей не состоялся, и альбом, естественно, тоже.

Но тогда мы о печальном конце всей этой компании ещё не знали, и поэтому были увлечены той интересной работой, которой в то время занимались.

В Москве были заказаны сценарий и режиссура праздника, основной площадкой которого должен был стать Центральный стадион. Шли переговоры о музыкальном оформлении, об артистах, которые приедут и выступят, и ещё о многом, что надо было организовать к торжеству.

Те эскизы, которые я подготовил, тоже предполагалось воплотить в материале — лакированном картоне и бумаге, в блестящем металле, в общем, во всех изысках полиграфии и прикладного искусства. По этому поводу был проведён мониторинг, который показал, что альбом лучше всего печатать в Калинине, там в то время был лучший полиграфический комбинат. Знаки, значки, медали чеканить в Ленинграде (кстати, кое-что там успели изготовить — увидите в конце этого рассказа). Всю мелкую полиграфию — пригласительные билеты, программки, календари предложили заказывать в Калуге. Туда меня и решили командировать.

Но была одна неувязка. Требовалось оформить мне командировку, а сделать это было некому: в штате горкома я не состоял. Однако всесильный горком обязал завод «Серп и молот» (предтеча печально известного торгового центра «Адмирал») отправить меня в командировку. Я представляю, как ломали головы заводские кадровики, придумывая, как оформить командировку совершенно постороннего человека. Но выход был найден, и на память о той поездке у меня осталось командировочное удостоверение, которое я, естественно, не сдал, а сохранил на память. Как можно было с этим расстаться!

Командировочное удостоверение

Направить маляра строительного участка Эйдинова Г. Л. в г. Калугу на завод синтетических душистых веществ для согласования технической документации по изготовлению конвейера.

Вот так! Какой прекрасный образец очковтирательства и идиотизма рабского подчинения властям!

Оказалось, что лучшая типография того времени размещалась на территории завода синтетических душистых веществ. Все лучшие упаковки советских духов, коньяка, конфет — всё, что шло на экспорт, всё это производилось в типографии этого завода.

Когда я приехал туда, был поражён обилием прекрасной дорогой упаковки, открыток и других образцов красивой продукции. Второе потрясение ждало меня, когда я увидел, на каком оборудовании всё это изготовлялось. На многих станках были рельефно отлиты даты их производства — 1905, 1912 и т. д. Почти не было современной техники, тем более было далеко ещё до компьютерных технологий, без которых сейчас невозможно представить полиграфию.

Но были золотые руки мастеров, любовь к своему делу и просто настоящая рабочая совесть.

Прошло некоторое время, и все заказы были аннулированы. Где-то в верхах решили, что восемьсот лет для Казани — маловато, и надо дождаться юбилея покрупнее. Весь наш годовой труд оказался бесполезным.

Как оказалось, не всё исчезло из той эпопеи, кое-что и осталось.

Несколько лет назад мы с женой плавали на теплоходе до Астрахани. Вечерами на палубе аниматоры организовывали всяческие мероприятия — игры, танцы, конкурсы. И вот в одной из викторин я оказался победителем, и ведущая вручила мне приз — какой-то значок. Не разглядывая его, сунул в карман. Вечером в каюте, когда раздевался перед сном, этот значок выпал из кармана моих брюк. Я поднял его, и в свете настольной лампы увидел знакомый рисунок и надпись «Казань-800».