Машина времени в Инсте

В любимом последним советским поколением фильме об Алисе Селезнёвой портал в будущее располагался в подвале старого московского расселённого дома. Сегодня его назвали бы словом «заброшка». Не оттуда ли — из нашего общего кинематографического прошлого — идёт популярное сегодня среди людей уже среднего возраста увлечение исследованием таких объектов?

О своей деятельности рассказывают казанские блогеры, показывающие подписчикам уходящую натуру эпохи социализма.

Зов прошлого

Алмаз Гараев,

автор блога @kazan_zabroshennaya

(текст и фото)

Синдром Чернобыля

Уже пять лет подряд я веду свой блог, посвящённый заброшенным объектам Казани. Cерьёзно начал им заниматься полтора года назад. Моя любовь к «заброшкам» началась ещё в пятом классе, когда мы после уроков собирались с мальчишками и бежали скорее полазать по недостроям, которых в нашей деревне было немало. Тогда же я твёрдо решил стать археологом. Но мечта так и осталась мечтой, в 2004 году вместо исторического факультета я поступил на факультет русской филологии. Где-то на втором курсе я увлёкся изучением Чернобыльской катастрофы. Очень много читал на эту тему статей, смотрел документальные фильмы. У меня начался «синдром Чернобыля» — безумно хотелось туда попасть. Но после окончания университета, как и многих, охватила жизненная рутина.

Однажды жарким летним вечером 2017 года в социальной сети ВКонтакте я прочитал объявление об экскурсии Алексея Ивановича Клочкова. Мой внутренний голос сказал, что я непременно должен пойти. Алексей Иванович оказался очень приятным человеком, знатоком Казани, настоящим краеведом. Он открыл нам изнанку города, а именно дворы улицы Баумана. Мы шли, и он рассказывал про аптеку Бренинга, колокольню Богоявленской церкви, а когда завёл нас во двор одного старого доходного дома, я просто замер в восхищении! Мои детские и юношеские мечты вновь захлестнули меня. Я регулярно начал посещать экскурсии Алексея Ивановича и окончательно влюбился в иную — «непарадную» — Казань. Заброшенные объекты начали мне сниться. Позже я назову это «синдромом зова заброшек».

Конечно, вначале мне было страшно самому посещать такие объекты. Я боялся собак, лиц без определённого места жительства, мародёров, которые не любят свидетелей. Позже я купил мощный фонарь, электрошокер, соответствующую амуницию. Выяснилось, что бездомные могут быть интересными собеседниками. Так начался мой путь сталкера.

"Сантехприбор"

Умершие гиганты

Первым и серьёзным объектом моего исследования стал завод «Сантехприбор». Раньше на его месте были швейные мастерские промышленника Ивана Ивановича Алафузова и сад Тиволи, принадлежавший Густаву Тальквисту, попечителю конного трамвайного депо № 1 в Адмиралтейской слободе. Предприятие начали строить в конце 1930-х годов, оно называлось «Казанский механический завод». В 1941-м году там разместили эвакуированный Ворошиловский патронный завод. Скорее всего, именно в это время под одним из цехов было построено большое убежище, которое ещё до 2000 года было в сохранности. Мои подписчики писали мне о том, что туда во­дили на экскурсии учащихся с целью их знакомства с объектами гражданской обороны. Расцвет предприятия пришёлся на 1960-е годы — тогда его продукция была во всех квартирах Советского Союза. Был и свой знак качества, которым очень дорожили. С 1991 года «КМЗ» стал называться «Сантехприбор». Рядом с заводами всегда строили и жильё для работников. Когда начался развал СССР, этот завод, как и многие другие крупные промышленные объекты по всей стране, начал умирать, медленно и болезненно. К 2000 году у завода были долги, его обанкротили и закрыли. С тех пор его территория стояла открытой. Впервые мы за­шли туда в ноябре 2017 года. Стоял чудесный, как у Пушкина, морозный и солнечный день. Но на сам завод было страшно смотреть. Его словно несколько дней бомбили. Мы с коллегой услышали, что где‑то истошно взвизгнула болгарка и побежали к одному из бывших цехов. Нашему взору открылась следующая картина: мужчина лет сорока, рядом — небольшой дизельный генератор. Он пилил трубы небольшого диаметра и на вопрос, что здесь делает, ответил кратко: «Зарабатываю на хлеб!» Это напомнило мне мужиков из рассказа Чехова «Злоумышленник», которые повадились откручивать гайки на железной дороге и никак не могли понять, что же плохого они делают? Мы пошли дальше вглубь цехов. Я фотографировал всё подряд. Как оказалось, не зря. В прошлом году завод был выкуп­лен, и начался снос аварийных цехов. После крупного обрушения, в котором чудом никто не пострадал, территорию завода обнесли железным забором. Так я лишился моего места силы и не успел побывать в убежище завода.

Скоро я открыл для себя «Льнокомбинат», бывшую фаб­рику Алафузова. После революции она была национализирована и перепрофилирована, там перерабатывали шерсть. По словам моих подписчиков, уже к 1980‑м годам «Льнокомбинат» начал работать в убыток. Потом начались лихие 90-е. Но фабрика чудом выстояла. В 2000-х была попытка возродить производство. Не получилось. Завод обанкротился и закрылся в 2007-м. Часть территории в 2010 году выкупил Андрей Питулов и организовал там «Алафузов‑лофт» — место притяжения современной молодёжи. Это было гениальное и смелое решение по сохранению объекта.

Я очень люблю посещать крышу «Льнокомбината». Оттуда открываются великолепные виды на Казань. А ещё там сохранилась старая вывеска «Льнокомбинат имени Ленина».

Недалеко от «Льнокомбината» расположился Казанский пороховой завод. Это самый старинный завод в истории Казани. Тоже умирающий гигант. Если вы спросите почему, то я вам отвечу, что завод работает уже не на полную мощность. Так в советские годы на нём трудилось свыше десяти тысяч рабочих, а сейчас около двух тысяч людей. Старые цеха сносятся, многие корпуса в аварийном состоянии. Недалеко от Порохового завода находятся старые постройки прошлого и позапрошлого веков. На улице Токарной, 5 есть двухэтажный кирпичный дом. Сами жители говорят, что он был построен аж в 1850-е годы, там проживали пожарные и конюхи. Недалеко от дома располагались конюшни и небольшая пожарная часть, не сохранившиеся до наших дней. Недалеко находится котельная. В конце 19 века это был жилой дом для офицеров — работников Порохового завода, в советское время там была больница, и в 1997 году её здание переделали под котельную, надстроив второй этаж.

Дом по адресу Музыкальная, 5 — заброшенное училище. Изначально здание 1900 года постройки в стиле эклектики было двухэтажным. В годы войны надстроили третий этаж, так как училище в год готовило свыше 2000 специалистов для Порохового завода. Последний период, когда здание функционировало как Профессиональное училище № 137, — с 2005 по 2014 годы. Сейчас его корпуса заброшены. Они стали пристанищем для лиц без определённого места жительства, наркоманов и алкоголиков. Иногда внутри можно встретить подростков, которые бьют стёкла, витражи и старинную плитку на полу первого этажа производства Харьковского завода имени Бергенгейма.

Несмотря на то, что я уже пять лет занимаюсь исследованием таких объектов, глядя на них, у меня иногда наворачиваются слёзы. Я не понимаю, почему эти объекты, которые представляют огромную историческую ценность, находятся в таком состоянии?  Их же можно использовать. Стены этих зданий выдержат ещё не одно десятилетие!

Я получаю огромную обратную связь от своих подписчиков, они тоже недоумевают, видя эти красивые объекты в таком запущенном состоянии. Особенно интересно читать воспоминания людей, которые жили в этих домах, учились в этих заведениях, трудились на предприятиях целыми поколениями. Как, гремя тазиками, шли в выходные в баню № 5 на улице Адмиралтейская.

Территория бывшего "Льнокомбината".

Воздушная тревога!

Ещё одно интересное направление моих исследований — заброшенные военные части и командные пункты, которых тоже не мало. Мне удалось исследовать бывшую военную часть в Старом Аракчино, которая относилась к Пороховому заводу. Некогда сверхсекретный объект, где хранились порох и снаряды, сегодня открыт для всех желающих, правда, его небольшая часть. Бывшие склады и столовая, а также казармы на сегодняшний день снесены. Повсюду лежат ящики с надписью: «Порох россыпью». Я давно уже хотел найти какой‑нибудь бункер или бомбоубежище. Именно в этой военной части я и наткнулся на небольшое укрытие, в котором находился командный пункт. Как ни странно, он находится вполне в приличном состоянии.

Бомбеубежище военной части в Старом Аракчино

Заповедь сталкера

Многие объекты не охраняются и к ним есть свободный доступ. Я никогда не вскрываю и не ломаю двери или окна. Многие охранники относятся с пониманием и впускают, иногда сами сопровождают. Но если не получается договориться, тогда уже начинаю искать лазейки. Всё же дух исследования берёт вверх.

У меня есть ученики, есть последователи. С самыми надёжными и проверенными людьми мы делимся координатами объектов. Некоторые из подписчиков просят организовать им небольшой тур по этим заброшенным объектам. И они правильно делают — такие места лучше посещать с гидом, который уже знает место и соблюдает безопасность. В основном обращаются фотографы-видеографы, блогеры для создания шок-контента, любители острых ощущений.

Но больше всего я люблю исследовать объекты в одиночестве. У меня есть свои заповеди, например, «Не навреди!», «Оставь на объекте следы и уноси оттуда лишь воспоминания!» Когда я нахожу старые вещи, журналы, фотографии, игрушки, то стараюсь их не трогать, не нарушать целостность. Если даже беру в руки, то кладу на место именно так, как предмет лежал до этого. Надо уважать духа заброшек.

Чашка в горошек,

диск телефона,

страховка на свадьбу

Елена Горбунова,

автор блога @vishna_kazan

(текст и фото)

Сколько себя помню, меня всегда манили старые вещи и дома. В квартире моего деда была тумбочка, где он хранил монетки, фотоаппараты, ложки, подстаканники и ещё какие-то милые вещи, вышедшие из обихода. Это было особое удовольствие — прийти к нему, открыть этот ящик и разглядывать необычные предметы.

Чуть позже, когда я уже училась в школе, рядом с нашим домом начали расселять деревянные бараки. Чтобы съехать побыстрее, жители стали их поджигать. Частично сгоревшие и опустевшие, некоторое время они были открыты для доступа. После уроков мы с друзьями ходили на них смотреть, заглядывали в окна, пробовали открыть двери, рассматривали оставленные вещи. Родители нервничали, объясняли, как это опасно, но меня тянуло туда как магнитом.

Много позже, гуляя в парке Чёрное озеро, я любовалась старым и облезлым зелёным домом, который совершенно не вписывался в общую архитектуру улицы Дзержинского. Это был печально знаменитый Мергасовский дом. Я несколько раз к нему подходила, разглядывала старые стены, полуразрушенную лесенку, обветшалые, заваленные хламом и поросшие плющом балконы, пыталась представить, каково же жить в этом доме? И вот однажды я попала внутрь. Дом в ту пору был окончательно признан аварийным, люди съехали, а команда добровольцев во главе с Радмилой Хаковой занималась выносом вещей и расчисткой помещений, чтобы предотвратить возможные пожары. В тот день я впервые смогла заглянуть в опустевшие квартиры, где ещё оставались личные вещи жильцов, брошенные при переезде. От предметов, которые, как мне казалось, раньше были у всех, — кружек в горошек, книг, школьных тетрадок, покосившихся табуреток, мягких игрушек, ещё веяло теплом их хозяев. А обои в цветочек, детские рисунки на стенах, зарубки на дверном косяке, где отмечали, как быстро рос неизвестный мне Серёжа, ещё не были испорчены глупыми надписями или оборваны. Было ощущение, что я просто увидела чью-то жизнь и дремавшее долгие годы детское хобби пробудилось снова.

Среди заброшек Казани и окрестностей — объекты разных эпох, разной степени сохранности, разного функционала. Это и жилые когда-то дома, и обанкротившиеся заводы. Последние часто даже не охраняют должным образом. Вокруг Казани сохранилось много разрушенных церквей, которые в советские годы использовали под зернохранилища или ремонтные мастерские, старые пио^­нерские лагеря и советские базы отдыха с щитовыми домиками, примитивной мебелью внутри и удобствами на улице.

Для меня заброшки делятся на два типа: первый — есть, что посмотреть, второй — «нечего ловить». Последние представляют из себя практически голые стены, иногда старинные своды и клейма на кирпичах. А вот объекты первого типа привлекают меня тем, что в них ещё сохранились какие-то вещи. Найти их — большая удача.

Недавно исследовала бывшее профессиональное училище № 20 при Казанском заводе синтетического каучука им С. М. Кирова, созданное в 1930–1940-е годы. Там в 1990-е училась моя подруга Оксана Чичканова, поделившаяся воспоминаниями. Училище размещалось в трёх корпусах, обучение проходило в трёх направлениях, в нём готовили слесарей КИП, лаборантов химического анализа и художников-оформителей. Ликвидировали его в 2008 году. Корпуса училища частично пострадали от пожаров. Но до сегодняшнего дня в нём сохранилось много вещей советской эпохи. Мебель, предметы быта — заварочные чайники с цветочным орнаментом на боку, чернила, дисковый телефон, который увидишь разве что в музее. Сохранились даже документы и ключи от сейфа, в котором — папки с приказами и личные дела сотрудников, много фотографий. Почему, уходя, никто не забрал их? На стенах — плакаты из серии «Пьянству бой!», календари, цитаты известных людей, и даже… десять библейских заповедей.

На втором этаже в одном из кабинетов бутылочки от шампуня, нехитрые приспособления для завивки и плакаты с модными когда‑то причёсками. Судя по всему, это — бывшая парикмахерская. В соседней комнате — лежанка, скорее всего, здесь обитает бездом­ный. В одном из кабинетов доска, на которой раньше висели ключи.

Среди находок попался один интересный документ — полис свадебного страхования. Оказывается, были и такие. При рождении ребёнка родители заключали договор накопительного страхования и ежегодно перечисляли в счёт страховой компании обговорённую сумму, а после свадьбы повзрослевший ребёнок мог получить приличное денежное вознаграждение, предъявив свидетельство о заключении брака. Тысяча рублей — шикарный по меркам Союза подарок. Признайтесь, слышали о таком документе? Я — нет. Мне было известно лишь о страховании к совершеннолетию. Во время перестройки все эти документы превратились в фантики. Кто-то сохранил их на память, а кто-то бросил умирать в ящике стола умирающего училища.

Когда меня спрашивают, зачем я хожу по заброшкам, я отвечаю, что хожу за такими вот деталями и атмосферой иной эпохи. Опус­тевшие здания не вечны — их либо ремонтируют, вдыхая в них новую жизнь и меняя их функционал, но чаще они просто уходят в небытие. Тихо и незаметно. Так пусть они останутся хотя бы на наших фотографиях и видео.