Махикамал Якупова: портрет на фоне эпохи

Пасха в 1911 году была в воскресенье 23 апреля. А скандал случился в понедельник 24 апреля, на следующий день после Пасхи, потому что наша дәү-әни, а тогда ещё молодая казанская девушка по имени Махикамал, вместе с несколькими девушками и соседкой-старушкой пошла поздно вечером слушать хор у дверей Николо-Низской церкви на улице Проломной, нынешней улице Баумана, причём с разрешения опекунши. В махалле — татарской общине тех времён — была традиция присматривать за сиротами, и махалля назначала опекуна, который заботился о том, чтобы ребёнок был пристроен в приличный дом, и время от времени проверял условия жизни сиротки. Наутро жених, за которого Махикамал должна была в скором времени выйти замуж, и его семья узнали об этом походе в церковь и обвинили опекуншу в нарушении правил поведения мусульманской девушки, на что та возразила, что это произошло с её разрешения и что пока она отвечает за судьбу девушки, а не они, и что вообще-то Иисус — посланник Божий, как об этом сказано в священном Коране. А когда семья жениха стала напирать с обвинениями, свое­нравная и гордая опекунша отменила помолвку и вернула калым. Это считалось большим позором. В ответ обиженная сторона жениха заявила, что проклинает её вместе с подопечной и что теперь эту девушку никто замуж не возьмёт. В тот же день об этом узнал Абдрахман, наш дәү-әти, который работал мастером на мыловаренном заводе братьев Крестовниковых и снимал комнату во дворе дома, где жила Махикамал. Он сразу же пошёл к опекунше и посватался, поскольку часто видел Махикамал и она ему очень нравилась. Тем же вечером опекунша тайно привезла муллу, и он совершил никах. Утром 25 апреля они проснулись женатыми. Махикамал было 19 лет, а Абдрахману — 26. Чтобы выплатить калым, он поехал в свой аул Ишле и с согласия своей матери продал родительский дом. А тот несбывшийся жених погиб во время Первой мировой войны, оставив малолетних детей, которые жили в большой бедности. Махикамал иногда им помогала. Самое главное было в том, что Абдрахман очень ей нравился. Когда она впервые увидела его, он произвёл на неё сильное впечатление — высокого роста, стройный, хорошо одетый, всегда чистый и спокойный, с красивым лицом, и что ей особенно нравилось — с ясными голубыми глазами. И она про себя мечтала, вот если бы он был её женихом. Позже дәү-әти признался, что тоже очень сожалел, что она помолвлена с другим. Вот так, в один день может непредсказуемо и неожиданно измениться жизнь людей.

Махикамал рано осиротела. Она родилась 20 мая 1891 года в деревне Кэче Арского района Казанской губернии, её мать умерла, когда девочке не было и года. А старший брат Мухаммад был не в состоянии присматривать за ребёнком. Чтобы спасти малышку, её отвезли в Казань и отдали на воспитание под присмотром опекуна. Впоследствии у неё было много опекунов, и хороших, и плохих, и очень плохих. Однажды, когда ей было 5 лет, её определили в молодую семью, где был младенец, которого она должна была укачивать и днём, и ночью. И быть на побегушках. Муж в этой семье был гулякой и часто приходил домой за полночь, и тогда его жена устраивала разборки и отправляла сиротку домой к своим родителям, чтобы она привела их помочь успокоить мужа. Ночью идти было темно и страшно, но приходилось слушаться. Однажды, когда хозяйка опять послала сиротку ночью за своими родителями, её увидел охранник слободы и сообщил руководству махалли. Махикамал забрали в другую семью. И эта история ещё похлеще.

В следующей семье, куда её определили, она прожила примерно года два в качестве прислуги. Хозяин гонял её в лавку за водкой, а хозяйка за продуктами, и с неё требовали сдачу до копейки. Лавочник часто обманывал ребёнка, и хозяева били Махикамал. Поэтому ей пришлось научиться быстро считать устно, и в этом она преуспела, несмотря на то, что никогда не училась в школе. 
О ней совсем не заботились, и даже о её гигиене. Как-то раз её брат Мухаммад, вернувшись на побывку из царской армии, приехал из деревни навестить сестрёнку и был потрясён её видом. Он повёл её на берег залива Волги, постирал платье, вымыл ей голову. В её кудрявых спутанных длинных волосах было полно вшей, и он очень долго вычёсывал их. Затем он, видимо, сообщил о положении сестрёнки руководству махалли, и её передали в руки очень обеспеченной семьи, состоявшей из молодой красивой женщины и её пожилой матери. Она прожила там недолго, но рассказывала нам, что наконец‑то была счастлива. Ей тогда было 6-7 лет, её одевали в нарядную одежду, хорошо кормили, покупали игрушки и красивые куколки. И они с молодой женщиной очень часто ходили в баню. Женщина покупала ей пирожные, игрушки и оставляла сидеть в предбаннике, а сама заходила мыться с мужчиной, и каждый раз с другим. Потом они обе шли домой, где у девочки была своя хорошо обставленная комната. И вдруг это счастье неожиданно закончилось. Кто-то сообщил руководству махалли о недостойном поведении молодой женщины, и ребёнка забрали, чтобы передать очередному опекуну.

Какое-то время она провела в семье, которая жила недалеко от улицы Евангелической, где была церковь. Священник этой церкви жил рядом с татарами, его дочери подружились с Махикамал, и она вместе с ними принимала участие в церковном обряде, когда священник ходил по кругу, размахивая, как дәү-әни вспоминала, «посудой с огнём», вероятно, кадилом, и громким голосом пел. Дәү-әни помнила слова и даже могла напеть мотив. Этот священник на Рождество ставил в своём доме красивую ёлку с блестящими шарами и приглашал соседских детей, в том числе и татарских тоже. В конце праздника всех детей вкусно кормили и дарили им подарки. Очевидно, с тех пор в её душе сохранилось тёплое отношение к русским и к православной церкви. Но эта история тоже длилась недолго. Скорее всего, члены махалли подозревали, что её могут окрестить, что считалось недопустимым по религиозным канонам.

К этому времени её брат Мухаммад был демобилизован из армии и решил переехать из деревни Кэче в Казань, где устроился пожарным. Здание управления казармы, где жили пожарные, находилось на месте современного физфака КГУ, на улице Воскресенской (Кремлёвской). Таким образом, Мухаммад, став пожарным, получил свой угол для проживания. Казарма представляла собой длинное прямоугольное помещение, разделённое на закутки ситцевыми занавесками. Вот туда он и забрал к себе сестрёнку. Она, сама ещё ребёнок, готовила ему еду, стирала, убиралась, но была очень довольна. Часто бывало, что сигнал о пожаре поступал ночью, неожиданно, и пожарные должны были успеть одеться и мчаться на конных повозках из всех сил. Многие не успевали полностью одеться на ходу, и тогда, экономя время, они бросали свои ремни и каски в руки Махикамал, а сами прыгали в выезжающие повозки. Дәү-әни, которой к этому времени было лет 7-9, всегда догоняла лошадей на выезде из двора и кидала пожарным их вещи. Только она из всех детей пожарных так быстро бегала.

В казарме пожарных она прожила около двух лет. Мухаммад очень заботился о ней — кормил, лечил, одевал, водил гулять на берег Кабана, где они иногда катались на прогулочном пароходе общества «Кавказ и Меркурий». Там было много семейных пожарных, их жёны тоже по возможности помогали этой маленькой семье, но всё же материнской заботы Махикамал не хватало. И тогда брат решил жениться. Его женой стала 16-летняя девушка из богатой казанской семьи Субаевых. Махикамал очень обрадовалась и привязалась к ней. Так прошло несколько лет. За это время в семье брата родилось двое детей, и Махикамал, уже ставшая подростком, помогала им в хозяйстве. Но пришла очередная беда. Молодая хозяйка заболела и безвременно скончалась. В жизни Махикамал начался новый этап.

Вскоре Мухаммад решил снова жениться. Но, к сожалению, его новая жена скоро стала считать сестрёнку мужа лишней. Поэтому её определили в семью извозчика барабуса, у которого была своя лошадь. Его жена была искусной мастерицей печь татарские беляши, эчпочмаки, перемячи и многое другое. Её изделия получались не только вкусными, но и очень красивыми. Хозяйку часто приглашали к богатым татарам для выпечки пирогов во время праздников. Это был один из источников дохода этой семьи. Махикамал стала её помощницей и научилась готовить не хуже хозяйки. Со временем хозяйка стала часто посылать её вместо себя в дома зажиточных заказчиков печь пироги. Хозяин дома был очень суровым человеком. Он научил Махикамал, которой к этому времени исполнилось 16 лет, быстро запрягать лошадь и требовал ранним утром кормить и готовить к выезду лошадь, чтобы он сразу мог выехать на работу. Так что Махикамал приходилось вставать спозаранку и запрягать лошадь, а днём убираться, стирать, готовить, ходить за продуктами в магазин и на базар. Не было и дня, чтобы она просто отдыхала.

Однажды хозяйка послала её в богатый купеческий дом готовить еду для праздничного ужина, и гости остались очень довольны её готовкой. Так у Махикамал появилась слава мастерицы кулинарии. Она была не только деловой, но и привлекательной девушкой. У этих богачей был сын, который несколько раз видел её и задумал на ней жениться. Он послал к её хозяевам своих родителей с предложением сватовства. Хозяева не хотели терять такую ценную работницу и вначале отказали, но огромный калым со стороны жениха был намного выгоднее. К тому же они мечтали породниться с таким богатым семейством. Но Махикамал, когда ей сообщили, что собираются выдать её замуж, пришла в ужас. До этого она не раз видела этого юношу с большой головой, толстым телом и короткими ногами. Его мутные и сонные глаза на круглом лице ей очень не нравились. К тому же ей казалось, что он не совсем умственно полноценен. Она категорично отказалась от предложения. После того как уговоры не подействовали, хозяин, вне себя от ярости, схватил её за косы, накрутил их на руку и стал жестоко избивать. Но Махикамал всё равно не согласилась. Пролежав несколько дней в чулане с выдранными клоками волос, она снова заняла место прислуги. Когда жизнь, казалось, вошла в обычный ритм, пришла новая беда — чёрная оспа. В татарской слободе люди стали умирать целыми семьями. Хозяева закрылись дома и посылали Махикамал за продуктами. Так она заразилась оспой.

Оспа (чәчәк авыруы), по словам дәү‑әни, протекала очень тяжело. Она пролежала неделю или больше без сознания, в бреду. Хозяева боялись заходить к ней в чулан, ожидая её конца. Но она выжила. Очнулась и попросила пить. В чулан вошёл хозяин с водой (он часто был в подпитии, поэтому считал, что не заразится) и увидев её, онемел. Всё лицо и руки девушки были в кровоточащих болячках. Через некоторое время с них стала слезать корка, и кожа стала чесаться. Это было невыносимо, ей хотелось ногтями царапать лицо и тело. Хозяин, заметив это, принёс ей бутылку водки и вату, сказав, что если она не хочет остаться с лицом, изрытым оспой, ни в коем случае не должна чесать и сковыривать корочки, а промокать их водкой от зуда. Сначала Махикамал воспротивилась предложенному им лечению, поскольку водка считалась харамом. Но возможность остаться с лицом, обезображенным оспой, как у некоторых людей, её ужаснула. До болезни она отличалась белой и чистой кожей лица и тела, на котором не было ни единой родинки и веснушек. Поэтому она терпеливо и тщательно промокала корочки водкой, несмотря на ужасный зуд. Через месяц она окончательно выздоровела и встала с постели с прежним, чистым лицом. Вскоре приехал брат и забрал её в другую семью, где опекуном стала родственница его первой жены. Началась новая жизнь, сильно отличавшаяся от прежней.

В этой семье Субаевых, состоявшей из мужа, жены и дочери, все бразды правления находились в руках хозяйки. Она была главой домашней мануфактуры, состоявшей из 5-7 девушек-сирот, которые жили и работали в её большом богатом доме. Эта небольшая артель специализировалась на изготовлении татарских головных уборов, как мужских, так и женских. Хозяйка сама была большой мастерицей. Она учила девушек кроить, шить, вышивать бисером, речным жемчугом, серебряными и золотыми нитями. Они изготовляли мужские тюбетейки, каляпуши, женские такьи и калфачки. В рабочей комнате стояли ножные швейные машины «Зингер» и широкие столы для выкроек с большими коробками разных дорогих тканей и фурнитуры. Хозяйка, осмотрев Махикамал, определила ей рабочее место за «Зингером», поскольку там нужны были сильные ноги и быстрые руки. Часть девушек занималась выкройками и вышивкой. По статусу они все считались золотошвейками. Режим был очень жёстким: подъём в 4 утра, рабочий день длился до 12 часов ночи, с небольшими перерывами на завтрак, обед и ужин. Питание, по словам дәү-әни, было очень хорошим. Повариха доставала из печи горячий чугунок с мясом и раздавала девушкам. Кусок мяса был большим, с мужской кулак величиной. Ели его с ломтём пшеничного хлеба и запивали чаем с сахаром. Хозяйка строго следила за питанием и заставляла съедать всё, что ставили на стол. Обед и ужин были обильными. Выматывала сама работа, вернее, её продолжительность. Все очень уставали, вечером безудержно хотелось спать. Однажды Махикамал потеряла контроль и ночью прошила себе на машинке ногтевую фалангу левой руки. Ноготь на всю жизнь остался разделённым на две части, наподобие крыльев божьей коровки.

Один из родственников хозяйки, молодой богатый казанец, иногда приходивший к ним в гости, часто хвалился своей исключительной памятью и внимательностью. Однажды за обедом, уплетая варёную курицу и достав вилочковую косточку, он предложил Махикамал сыграть в игру «Бери и помни» (по-татарски «Ядәч — исемдә»). На кон он поставил свой изумительной красоты золотой перстень с драгоценными камнями, потому что был уверен в своей победе, а Махикамал — своё красивое перламутровое ожерелье, купленное на заработанные деньги. Их игра длилась долго, почти целый год. Когда он приходил в гости и вручал ей какой-нибудь подарок, она не забывала сказать «исемдә» и только потом благодарила, и он тоже, помыв руки и взяв у неё из рук полотенце, с неизменной улыбкой чеканил: «исемдә, рәхмәт». Но вот однажды на его заводе случилась забастовка. Он пришёл в гости озабоченный, и когда Махикамал подала ему домашние тапочки, буркнул «рәхмәт». И вот тогда она с торжествующей улыбкой звонким голосом произнесла: «Ядәч!» Ни слова не говоря, он тут же снял с пальца перстень и отдал ей. Вечером, ко­гда она собиралась ложиться спать, к ней подошла хозяйка и, заметив перстень на столике, спросила, откуда он взялся. Махикамал с радостью рассказала о своём выигрыше. Хозяйка ахнула и сказала, что этот перстень стоит больше, чем весь их дом. Наутро перстень вернули родственнику, а он в подарок купил Махикамал во французском магазине самое красивое платье.

Кстати, отношения Махикамал с семьёй Субаевых сохранялись в течение многих десятилетий. В голодные годы Җәзилә, дочь хозяйки, вместе с мужем и детьми уехала в Среднюю Азию, затем вернулась в Казань, но жизнь её была нелёгкой, поскольку она не была приучена вести хозяйство. Махикамал объясняла ей, как надо распределять зарплату мужа, чтобы прожить до следующей. Но это было, по словам дәү-әни, бесполезно. За день-два от мужниной получки ничего не оставалось, потому что деньги тратились на деликатесы и всякую чепуху. И тогда Җәзилә-апа приходила к Махикамал занимать деньги. Впоследствии кто-то из их детей построил дом в посёлке Чингиз под Казанью, и Махикамал продолжала с ними общаться.

Примечательно, что хозяйка брала к себе на работу и обучение осиротевших девушек из хороших семей, потому что у неё самой была дочь-подросток по имени Җәзилә (года на два младше Махикамал), которую она оберегала от влияния плохого общества. Её дочь была очень изнежена, и все её желания сразу же исполнялись. Она не работала, спала вдоволь и обуча­лась у абыстай — жены муллы. Девушки-работницы видели разницу в отношениях хозяйки к ним и к своей дочери и часто грустили. Все, кроме Махикамал. Условия жизни предыдущих лет закалили её физически и душевно. Поэтому Махикамал воодушевляла девушек не печалиться, а радоваться жизни. К сожалению, одна из них постоянно тосковала о своих родителях и вскоре умерла. Махикамал, напротив, была очень жизнерадостной и весёлой, несмотря на то, что очень уставала от работы. Этому немало способствовало и то, что хозяйка щедро вознаграждала работниц за их труд. Каждую неделю она с одной из девушек шла в модный магазин сдавать изготовленную продукцию. Мужские тюбетейки и каляпуши проходили особую проверку на качество. Для этого приказчик магазина запускал каляпуш, как колесо, по длинному прилавку с одного его конца до другого, где внизу стояла коробка для приёмки. Если каляпуш докатывался до конца прилавка, то падал в коробку. Это означало, что товар принят. Если же тюбетейка или каляпуш катились вправо или влево и скатывались на пол, товар считался браком, и его возвращали на переделку. Но это случалось очень редко, потому что головные уборы работы Махикамал и её товарок были высокого качества. Женские головные уборы, калфачки из бархата, расшитые золотом и жемчугом, отличались красотой и изяществом. За проданные изделия хозяйка получала, видимо, немалые деньги. Будучи властным, но справедливым человеком, она высоко ценила и хорошо оплачивала труд своих работниц. Они стали одеваться по последней моде, особенно уделяя внимание европейской модной обуви. Носили модные ботинки, зашнурованные до середины икр и на высоких каблуках. Девушки шили себе платья общегородского покроя и отличались от русских женщин наличием маленького изящ­ного калфачка на волосах. Кроме того, девушки, по настоянию хозяйки, покупали себе золотые украшения, которые становились залогом их приличного приданого. Таким образом, Махикамал через несколько лет превратилась в уверенную девушку, умеющую хорошо готовить, шить, вышивать, общаться с людьми разных характеров. На неё стали обращать внимание молодые юноши из богатых семей. Один из них решил жениться на Махикамал и послал сватов к её опекунше. Та тщательно проверила материальное положение этой семьи и согласилась, потребовав значительную сумму калыма. Стороны обменялись подарками и стали готовиться к свадьбе, хотя Махикамал жених не нравился. Ей приглянулся молодой мужчина по имени Абдрахман, который жил во дворе их дома. Но тогда было не принято выказывать свои чувства, и она смирилась. И вот настал прекрасный весенний день 23 апреля 1911 года, это было воскресенье. Православные жители Казани в этот день праздновали Пасху. И Махикамал, как обычно, с разрешения опекунши, пошла вечером с подругами и с сопровож­дающей их старушкой в церковь, чтобы слушать у двери хоровое пение. Эту историю о наших бабушке и дедушке вы уже знаете.

После того как они поженились, им иногда удавалось вместе погулять по Казани. В субботу 5 мая 1912 года была прекрасная летняя погода, ярко светило солнце, с Волги доносился свежий запах воды. Махикамал и Абдрахман под ручку вышли на прогулку по чистой и праздничной улице Воскресенской. На Абдрахмане были чесучовый бежевый костюм и парусиновые туфли, которые он предварительно начистил зубным порошком, а Махикамал надела красивое белое платье и модные высокие туфли со шнуровкой. Мимо них проносились автомобили с огромными колёсами на спицах, неспешно проезжали извозчики на больших лошадях с заплетёнными в косы хвостами, проходили нарядные прохожие — роскошные дамы в шляпках и пышных платьях, элегантные мужчины в тёмных костюмах с котелком на голове. Встречались и татарские пары — женщины в длинных вышитых платьях из шёлка и парчи с изящно надетыми набок калфачками и мужчины в парадных казакинах с обязательным каляпушем на голове, на которые Махикамал поглядывала профессиональным взглядом. С самого начала прогулки, а это был знаменитый День Белого цветка (всероссийский день пожертвований на лечение туберкулёзных больных), к ним ежеминутно подходили пары сборщиков — девушка с букетом искусственных цветов и парень с опечатанной коробкой для пожертвований, на которой было написано «Пожертвования на Казанский туберкулёзный диспансер». Девушка вручала цветок Махикамал, и Абдрахман клал в коробку деньги. И вот когда букет в руках у Махикамал стал очень большим, она сказала мужу: — Абдрахман, как ты думаешь, мы же не можем вдвоём построить туберкулёзный диспансер? Может быть, нам уже хватит жертвовать? На что Абдрахман ответил: — Да, действительно, я уже потратил половину получки. И тогда они решили заглянуть в Александровский Пассаж, у входа в который стоял городовой и следил, чтобы внутрь не заходили люди в лаптях. Городовой отдал им честь и улыбнулся. Внутри была огромная внутренняя улица Пассажа, ярко освещённая солнцем, светившим через стеклянную крышу, и множеством электрических ламп, пахло духами и кофе, звучала негромкая музыка из патефона. Они прошлись по модным магазинам и поели вкусного мороженого джелато в итальянском кафе. А потом на остатки денег Абдрахман купил ей золотой балдак (по-татарски — перстень) — большой и тяжёлый, не дутый, то есть не полый внутри, как часто делали в то время ювелиры. Позже, в 1942 году, в самые тяжёлые голодные дни, Махикамал обменяла его на несколько буханок хлеба для своей семьи.

14 августа 1914 года родился их первый сын Фатхрахман, а потом, в течение 15 лет, у них родилось ещё семеро детей. Двое из них умерли в младенческом возрасте, но их имена сохранили, дав их другим детям. Махикамал и Абдрахман вместе со своими детьми пережили голод, Первую мировую и Великую Отечественную войны, послевоенные тяготы, и всегда были дружны и едины. Жили они тогда все вместе в маленькой комнатушке при казанской школе № 13, где Махикамал работала уборщицей. Жили в жуткой тесноте, но дружно и радостно. Однажды в их большой семье появился ещё один человек — они приютили сироту Лотфуллу Фаттахова из деревни Анда Горьковской области, с которым подружился по переписке их сын Харис. Лотфулла посылал свои стихи и рисунки в газету «Яшь ленинчы», и сотрудники газеты попросили учащихся школы № 13 взять шефство над мальчиком. Харис, который тоже любил рисовать, с радостью писал ему письма и обменивался с ним рисунками. Когда Лотфулла пришёл пешком в Казань, он сразу направился в школу № 13 — единственное место в Казани, о котором он знал. Сначала он спал в коридоре у печки, а потом, по просьбе Хариса, его взяли к себе в семейную комнатушку. Позже вся семья поселилась в деревянном доме на улице Малой Вахитовской напротив Азимовской мечети. 
Абдрахман и Махикамал учили своих детей, что люди в целом хорошие и что нельзя злословить и заниматься дурными делами, что нужно быть терпеливыми и верить в лучшее, получить образование и усердно трудиться. Все шестеро их детей стали достойными людьми, воевали и добросовестно работали, создали семьи и вырастили своих детей. Среди детей Абдрахмана и Махикамал — народный художник СССР Харис Якупов, который на одной из своих картин с любовью запечатлел черты дорогой мамы. Интересно, что художниками стали сразу двое сыновей Якуповых — Харис и Нариман, а две дочери — Мадина и Суфия — вышли замуж за художников. Муж Суфии — тот самый сирота Лотфулла — стал народным художником РСФСР. Также художниками стали четверо их внуков. Таким образом, в семье стало 9 художников.
Среди их внуков и внучек — художники, архитекторы, журналисты, преподаватели, инженеры.
Абдрахман ушёл из жизни в 1956 году, увидев рождение своих многочисленных внуков и внучек, а Махикамал прожила ещё 19 лет, радуясь своим правнукам и пра­внучкам.

Вот такой была жизнь нашей прекрасной бабушки Махикамал Якуповой. Она прожила 84 года и всегда была спокойной, приветливой и доброжелательной, сохранив ясный ум до конца своей жизни. Любила хороший крепкий чёрный чай, особенно индийский в картонной коробочке с изображением слона, и пила его в различных вариантах — с лимоном, с молоком, с пастилой, с урюком, с курагой, с яблочной кожурой, с яблочной мякотью, причём наливала его в полупрозрачную чашку немецкого фарфора выше краёв, в прикуску с твёрдым сахаром, который откусывала специальными щипчиками от большого куска.

Когда дәү-әни умерла, у её большой семьи из нескольких десятков человек не было ощущения горя, а было чувство светлой печали. Она сохранила свою веру и сумела подготовить большую семью к тому, что смерть — это не трагедия, а торжественное завершение жизненного пути человека, и что нужно не рыдать, а поминать добро. Незадолго до кончины, зимой, предчувствуя свой конец, она несколько раз говорила о своём желании ещё раз увидеть зелёные листья. И природа пошла ей навстречу — ко дню её ухода 20 апреля 1975 года все де­ревья в Казани были покрыты полной свежей листвой.