Непрожитая жизнь

Журнал "Казань", № 10, 2012

С 1991 года 30 октября в России проводится День памяти жертв политических репрессий.

18-20 мая 1944 года на основании постановления Государственного комитета обороны СССР все крымские татары, обвинённые в предательстве, были насильственно выселены из Крыма, со своей исторической родины, где прожили более восьмисот лет.

Памяти безвинно погибших соотечественников посвящаю

Семнадцатого мая мы, дети, забывшие в войну об учёбе, собрались, чтобы прибраться в своей школе. Наконец-то после трёхгодичной оккупации вместе! Нас ждут любимые классы. Счастливые, веселимся.

После окончания уборки спустились к морю. Берег был разминирован. Сели на прибрежные камни, нежим ноги в воде и предаёмся мечтаниям. Море спокойно, дует лёгкий южный ветер. Небольшие волны, обгоняя друг друга, накатывают на берег, рассыпаясь жемчужными брызгами у наших ног.

Собрались уходить, и вдруг море заволновалось, застонало. На берег набежали две большие волны, окатив нас с головы до ног, и воды успокоились.
Мы разбежались по домам. Только потом я поняла: море живое, оно не хотело нас отпускать, предупреждало, просило прощения…

Беда пришла внезапно. Между тремя‑четырьмя часами ночи восемнадцатого мая разбудил стук в дверь. Вошли трое, офицер и два солдата, оглядели квартиру. Предъявили постановление, отобрали документы, удостоверяющие личность, взяли подписку, дали десять минут на сборы. Мы были потрясены, раздавлены...

За десять дней до акции всё трудоспособное мужское население мобилизовали на шахты и рудники. Остались немощные старики, женщины и дети. Как сильно надо было ненавидеть целый народ, чтобы, пойдя на ложное обвинение в предательстве, выгнать как скот с насиженных мест и обречь на мученья и смерть!

Ни одна из исторических формаций не знала подобного. А ведь ни один исторический документ не зафиксировал предательства ВСЕГО народа. Это был настоящий геноцид.
Для осуществления бесчеловечной акции требовалась чёткая организация: внезапность, одновременность действий с соблюдением строгой секретности, ведь могли возмутиться не только выселяемые, но и многонациональное окружение, с которым в мире и согласии жило не одно поколение татар. Хотели также избежать огласки в зарубежной прессе.

Поэтому нельзя было ошибиться в количестве задействованных военнослужащих, товарных составов, пунктов следования и назначения.
Акцию проводили не только войска НКВД, привлекли и армейские части - автоматчиков, снайперов, кинологов с собаками, медиков и технические службы с грузовым транспортом, прожекторами, громкоговорителями. Заблаговременно уточнили списки огромного количества людей и адреса их проживания. Военнослужащие знали точно, куда следовать в темноте, чтобы не ошибиться улицей, домом, квартирой, дверью.

Внезапность парализовала волю жертв. Ведь мать не знала, что с её дитём, которое гостило в деревне у бабушки, какова участь престарелых родителей...
Колоссальную работу по выселению трёхсот тысяч людей провели в ОДНОЧАСЬЕ. Акция началась в три утра, а к пяти составы уже ушли в Сибирь, Среднюю Азию и на Урал. Так Крым был освобождён от коренного населения.

…В то предрассветное утро нас вывели на улицу, где поджидала крытая машина. Как и все ребята, я знала город и поняла: едем на товарную станцию. Когда выгрузили, в глаза ударил яркий свет десятков прожекторов. На путях стояли составы товарных вагонов. Лучи света выхватывали из темноты зловещие проёмы в них. Стало страшно. Около вагонов толпились старики, женщины и дети в окружении солдат с собаками и автоматами. Плач, крики перекрывали усиленный громкоговорителем голос, предупреждавший о том, что станция окружена солдатами и при попытке к бегству будет открыта стрельба на поражение.

Тогда, у товарного вагона, закончилось моё детство, распрощалась я и с не наступившей юностью. Постарела душой. Слёз не было. Была боль от несправедливости, разочарования в «великом друге, учителе, вожде».

Горестно вспоминать четырнадцати­дневный этап нашего следования на спецпоселение. Ехали в товарных вагонах, набитых до предела, до семидесяти человек в каждом, с закрытыми наглухо дверями. Спёртый воздух, стоны стариков, плач детей... Тоска, неизвестность, груз ложного обвинения усиливали страдания. Кормили раз в сутки - баланда, кусок хлеба, кружка воды. Справляли нужду в открытой глухой местности между разъездами - состав ненадолго останавливался, поочерёдно выпускали по десять человек, и под надзором конвоиров надо было успеть.

На одной из станций была долгая остановка. Когда отворили дверь вагона, мы увидели толпу любопытных. Они что-то кричали, махали руками. Вдруг раздался громкий голос: «Отойдите, иначе будем стрелять! Везём татар - предателей Родины». Это остановило толпу, и в нас полетели камни.

Так началась жизнь моего народа в изгнании. С тех пор многие десятилетия мы слышали одно и то же - «предатели».
Наконец, конечный пункт следования в Узбекистане. Всех пересадили в машины и, уже под охраной милиции, повезли в разные области и районы. Нас доставили в Джамбайский район. Здесь опять пересчитали, сверили со списком, покормили, построили и отправили маршем по просёлочной дороге в сельсовет. Идти надо было сорок километров. Пришли на место, измученные дорогой в тридцатиградусную жару, жаждой и голодом, со сломленной волей.

Подъехала группа всадников, как выяснилось, председатели колхозов и милицейское начальство. Начали отбирать людей в колхозы. Надо было видеть и слышать тот торг! Снова построили и опять пешком повели к месту работы.

В колхозе увидели глинобитные дома (кибитки), окружённые забором. Ни колодцев, ни водопровода и канализации, ни бани. Посредине кишлака вырытый пруд - хауз, вода в который подавалась через десять дней. Из него черпали воду для питья, умывания, стирки, туда же на водопой пригоняли домашний скот, из пруда лакали собаки. Процеженный осадок состоял из красных, зелёных водяных блошек и ещё какой-то мелкой живности.

Поместили в амбарах, где на пол было наброшено сено, поверх - тряпьё. Работали от зари дотемна на колхозных полях, где выращивали хлопчатник. Дневная норма сбора хлопка составляла сто двадцать килограммов. После хлопка собирали курак - не полностью раскрытые коробочки, затем, уже под снегом, кусак - закрытые коробочки, из которых вынимали волокна хлопка.

Кормили раз в день. Жили впроголодь, собирали объедки, носили обноски. Только спустя несколько месяцев стали давать небольшие пайки - пшеницу, рожь, кукурузу, иногда муку.

Крымчаки не могли акклиматизироваться, привыкнуть к дневной жаре, солнцепёку и холодным ночам, незнакомому тяжёлому труду. Постоянные напоминания о предательстве, оскорбления, преднамеренно распускавшиеся слухи о возвращении домой отдельных лиц приводили к срывам в психике. Добавьте сюда антисанитарию, тиф, малярию, дизентерию, туберкулёз, и вы поймёте причины высокой смертности переселенцев. В первый год после депортации погибли более половины из нас.

Это только маленькая толика пережитого…

Нас реабилитировали в 1956 году, а держали в неведении о нашей судьбе ещё десятилетия. В 1968 году, когда мне потребовалось лететь в Москву, меня сняли с рейса как спецпереселенку. Проглотила обиду и спустилась с трапа самолёта.

В 1972 году переехали в Казань. Долго не могла признаться знакомым и сослуживцам, что я крымская татарка, боялась новых оскорблений.

В 1994 году, спустя пятьдесят лет, получила документ о реабилитации. Каково было моё удивление, когда прочла: «репрессирована по национальному признаку». Это в многонациональном государстве, воспитавшем нас в духе дружбы народов. Парадокс!

Если в первые годы репрессий мы постоянно голодали, изнурялись адским трудом, не могли наладить быт, учиться, то позднее всё больше ранило унижение. Изгои в своей стране: ежемесячное отмечание в спецкомендатуре, запрет свободы передвижения, справка о спецпереселенце вместо документа как у всех... Это особенно остро ощущали мы, юноши и девушки семнадцати-девятнадцати лет: как скажешь любимому, что ты спецпереселенец?!

И всё-таки сердце простило, но разум по-прежнему возмущён. Особенно если учесть судьбу соотечественников, вернувшихся на историческую родину. Об их трудностях отдельный разговор.

Крым теперь в составе Украины, а она до сих пор не приняла закона о реабилитации жертв политических репрессий. Триста тысяч татар, вернувшихся домой после депортации, остаются изгоями. Для многих нет жилья, работы и, самое главное, ПОНИМАНИЯ. Ежегодные митинги в день депортации организуются с немалыми трудностями, сопровождаются негласно милицией, ОМОНом, а часть приехавших на полуостров после депортации татар разжигает национальную вражду. Я, как никто другой, понимаю своих соотечественников и преклоняюсь перед их мужеством. Любовь к родине праотцов сильнее всех бед, унижений. Верю, что рано или поздно всё изменится.

Мне и многим из нас, живущих в Татарстане, повезло. Казань встретила радушно. Здесь я нашла понимание, сочувствие, получила так необходимую правовую оценку случившегося в сорок четвёртом году. Могу в День памяти жертв сталинских репрессий почтить память безвинно погибших и поплакать у памятника.

«Непрожитая жизнь», так можно сказать о годах спецпоселений. Мы жили, зажав в кулак желания, мечты. Не могли выбрать свой путь в жизни, существовали по указке. Забыть этого нельзя.

Нас, перемолотых жерновами сталинских репрессий, осталось очень мало. Мы - укор прошлому, напоминание будущему. В мире должны торжествовать правда и справедливость, сохраняться доброта и дружба, которые не зависят от вероисповедания, цвета кожи, национальности. Пусть каждое новое поколение, приходящее на смену прежним, проживёт жизнь счастливо и не позволит повториться тому, что случилось с нами.