Память подсолнухового поля

Татарская женщина не занимала в обществе особого положения. Её судьба полностью зависела от положения мужа. Она была за мужем и полностью разделяла его статус и его судьбу.

Так вот, одна из моих прабабушек была женой Мустафы Файзуллина, всю жизнь проработавшего приказчиком у золотопромышленников Хусаиновых в Оренбургской губернии. Они вырастили одиннадцать детей, младший из которых стал известным татарским писателем. Больше, чем за других детей, душа матери болела именно за Мирхайдара. Все старшие обзавелись семьями, у каждого были свой дом и хорошая должность в соответствии с их образованием и воспитанием.

Дочь Ишмухамета Динмухаметова Фатыма

с сыном Исмагилом на руках. Гаухарь Файзуллина (моя мама) с Саидой Файзуллиной.

За десять лет до революции её муж отошёл от дел и построил себе дом в Орске. Мирхайдар, проучившись несколько лет в медресе «Хусаиния» в Оренбурге, вернулся, не окончив его из‑за ухудшившегося состояния здоровья. Стал жить с родителями. Его увлечение театром очень беспокоило мать. Религиозно настроенное общество обрушивалось на Мирхайдара с угрозами: театр - дело богопротивное. Она очень беспокоилась за сына, который проявлял безудержную активность, создавая в Орске то, что впоследствии станет любительским театром. Она на представления не ходила, а только молилась за сына.

В семнадцатом году к Мирхайдару пришёл первый успех. «Галиябану» принесла ему славу, славу Мирхайдара Файзи. Радость за сына омрачалась опасениями за его безопасность. Зайнаб был уже семьдесят один год. Она всю свою жизнь заботилась о своей большой семье, муже и детях, их здоровье, образовании, их счастье. А происходившие перемены пугали. Красноармейцы, занявшие город, оттеснив казаков, бесцеремонно вваливались в их дом поздней ночью, требовали ставить самовар и, просидев всю ночь, лишь под утро уходили. Потом семью и вовсе потеснили, разместив в доме нескольких красноармейцев. Было непривычно ютиться в соб­ственном жилище вместе с сыновьями. Сын Шакирзян с семьёй, женой и пятью детьми не мог постоять за себя: он недавно ослеп. И отец Мустафа был слишком стар для сопротивления. Красноармейцы, поселившиеся у них, хвастались, что живут в одном доме с автором «Галиябану».

Вскоре пришла настоящая беда. Семье пришлось переселиться в подвал. В доме оставаться было небезопасно. На город стали обрушиваться снаряды, уничтожая школы, мечети и церкви. Многие жилые дома были разрушены. Мирхайдар тогда находился в деревне Жуняй, и даже там слышались разрывы снарядов. Его сердце обливалось кровью. Было страшно за родных. Беженцы из города приносили нерадостные вести. Большевики захватили в плен женщин из богатых семей, в том числе незамужних девушек. Грозились их расстрелять, если не получат за них огромный выкуп. Говорили о погибших, имена многих из них Мирхайдару были знакомы, ему оставалось только молиться, чтобы плохие вести не коснулись родных. Орск был окружён со всех сторон белогвардейцами и казачьими подразделениями. Взрывы, доносившиеся со стороны родного дома, разрывали сердце юного драматурга.

Но не взрывов снарядов надо было опасаться. Тиф и холера сопровождали мятежные события этих дней. В восемнадцатом году переболел тифом, но выжил и сам Мирхайдар.

А спустя три года холера унесла жизни одиннадцати человек из семьи Файзуллиных, среди них отец Мустафа, брат Шакирзян и двое его детей, Нурия и Назым. Через год не стало и моей прабабушки Зайнаб.

События продолжали разворачиваться с не меньшим драматизмом и в другой части страны. Их довелось пережить и моей бабушке Фатыме.

В семнадцатом году Фатыме было тридцать два года. Она была счастлива заму­жем. Супруг Саетгарай Файзуллин служил муллой в татарской деревне Шуда Вятской губернии. Ему удалось внедрить прогрес­сивный метод обучения в своём приходе. Дела шли в гору. Он открыл медресе для девочек. Фатыма помогала мужу, занимаясь с девочками правописанием. Отец Фатымы не одобрял деятельности своего бывшего ученика. Его кредо было совсем другим. Ишми Ишан, так звали отца моей бабушки Фатымы, ратовал за сохранение патриар­хальных традиций и не приветствовал из­менений, происходивших в стране.

Так как Ишмухамет Динмухаметов, таким было полное имя Ишми Ишана, был самым влиятельным священнослужителем в тех краях, именно на него пал карающий меч проводников нового атеистического мировоззрения. Его смерть была идеологически продуманным ходом. Отца Фатымы сначала арестовали, а потом расстреляли, насмехаясь над его набожностью. Фатыме потом рассказали, как издевались над семидесятилетним старцем, призывая его бросить Коран на землю, суля за это сохранить жизнь. Но старик умер с молитвой на устах и священным писанием в руках. Даже похоронить его не дозволили. Втайне жители соседнего села предали земле святого человека в только им одним известном месте.

Ситдика абыстай, жена Ишми Ишана, его сын Накип не могли даже поклониться праху мужа и отца. Дом, одновременно служивший медресе, впоследствии национализировали. Накип, служивший муллой, отсидел пять лет в тюрьме только за то, что был священнослужителем. Моя прабабушка Ситдика абыстай пережила своего мужа и арест сына. Ей оставалось только оплакивать супруга и молиться за сына.

Родители Мирхайдара Файзи Мустафа Фатыма и Саетгарай Файзуллины.

и Зайнаб Файзуллины.

Когда чекисты расстреляли в 1919 году Ишми Ишана, его дочь Фатыма была матерью четверых сыновей. Она передала им то немногое, что знала о трагической и героической гибели их деда, строго наказав держать всё в тайне. Родство с верховным лидером кадимизма в советское время было небезопасно. Но и то, что они - дети муллы, пусть даже прогрессивного, также не стоило афишировать. В 1927 году её муж подвергся опале. Их дом постоянно обыскивали, а отца семейства многократно допрашивали. После одного из допросов Саетгарай скончался. Пятеро его детей остались сиротами. Моей маме тогда было полтора года.

Фатыму сломило это горе. Она попыталась уберечь детей от ещё больших страданий. Пришлось покинуть деревню. Уходили ночью по подсолнуховому полю. Подсолнухи были последним и единственным воспоминанием мамы о родной деревне. Путь Фатымы лежал в Казань, а затем в Москву. Она не смогла обеспечить детей достатком, но сберегла их жизни. Мама не видела отца, знала о нём и о деде только со слов старших братьев. Что могли рассказать они сестрёнке, которая родилась в советское время? О том, как их безоблачное детство сменилось смутным временем, сопровождаемым страхом, смертями, горем и гонениями? Они предпочитали не всё рассказывать девочке о её родных.

А в четырнадцать лет она стала круглой сиротой. Мать Фатымы умерла в начале Великой Отечественной войны. Она не смогла пережить последнюю из своих потерь. Её младший сын Мухамед не вынес непосильного труда на оборонном заводе: сказались слабое здоровье и недоедание. Ему было шестнадцать лет. Можно сказать, что они ушли вместе. До конца дней Фатыма старалась поддержать маленькую дочку, отдавая ей последние силы.

Не уверена, что бабушка могла позволить себе сообщать подробности жизни и смерти отца и деда своей дочке Гаухар. Вряд ли она могла бы передать дочери хоть какое‑то сочувствие революции, принёсшей столько горя их семье. В последние годы жизни она много писала. Мама говорила, что это были стихи. К сожалению, записи потеряны. Остаётся только догадываться, какие стихи это были, какими настроениями проникнуты.

Вот так мечом и огнём прошлась по моей семье революция семнадцатого года. Её губительная сила ощущалась вплоть до самой войны. Но я могу сказать больше. Из‑за потрясений, которые по­влекла за собой революционная стихия, мы, потомки Мустафы, Ишми Ишана и Саетгарая, остались без истории своего рода, от знания которой наши матери и бабушки были вынуждены тщательно оградить детей и внуков, чтобы уберечь их от беды. Мне сейчас стоит неимоверных усилий восстанавливать историю семьи, собирая скудные сведения, сохранившиеся только благодаря счастливым случайностям. И я всё больше проникаюсь горестными мыслями по поводу судеб родных. Я даже рада, что не знала этих подробностей раньше, в то время, когда должна была быть достойной пионеркой и комсомолкой, гордящейся революционным прошлым своей страны.