Подвиг Николая Максимова

Время было суровое. Война, 1942 год. Каждый плакат на заводе вопрошал: «Что ты сделал для фронта?» Лица землистого цвета, воспалённые глаза от бессонницы. Каждая машина стоила неимоверного напряжения. А тут какой‑то безумец с кувалдой…

Надо знать то­гдашнюю обстановку. Перед войной на заводе прокатилась волна репрессий: арестовали и сослали в лагеря многих спе­циа­листов, расстреляли директора Льва Шаханина, через неделю после начала вой­ны, не дожидаясь ареста, застрелился директор Михаил Каганович (родной брат сталинского соратника Лазаря Кагановича).

Заключёнными под охраной работали спе­циа­листы по двигателям и ракетам, в том числе будущие светила Сергей Королёв, Валентин Глушко, Георгий Жирицкий.

Ко­гда стало известно имя «безумца», любопытные заглянули в цех. Крепко сбитый человек, мужиковатый на вид, с чёрным ёжиком на голове и крутым разлётом бровей, был начальником бюро цехового контроля Николаем Ивановичем Максимовым. Он будто и не замечал на себе насторожённых взглядов. Вызвали к директору. Подчёркнуто спокойно выслушал всё, резко ответил: «Такие дефекты недопустимы!» Стали разбираться. После бурных споров при­шли к выводу, что «безумец» прав, хотя доказывать правоту кувалдой не следует…

Максимов стал грозой для бракоделов. Оправданий в то тяжёлое время было много: нет нужных материалов, не хватает деталей. А фронт никаких скидок не признавал: ему подавай машины надёжные. Суровые дни оправдывали крутые меры.

Потом Николай Иванович сменил кувалду на ведро с краской. Обмакнёт кисть и выводит на агрегате угрожающий крест - «Брак!». О нём стали говорить как о человеке требовательном, с крутым нравом. А он днями и ночами пропадал на заводе. Идёт по цеху косолапо, пружинистой семенящей походкой, чуть подавшись вперёд корпусом. В самой походке - энергия.­ Живой, подвижный, любо­знательный. Залезет на крыло, разглядывает баки, пробует, хорошо ли закрываются люки.

Однажды наотрез отказался ставить подпись в пас­порте самолёта. Машина уже была готова к вылету, оставалась только его подпись. Ещё раз молчаливо осмотрел самолёт и упёрся:

- Не подпишу! Рама не жёсткая, схема не та.

Собрались инженеры, конструкторы, технологи. Проверили ещё раз - всё точно по чертежам. А он твердит своё:

- Ошибка в конструкции!

Ему кричат:

- Берёшь слишком много на себя! Подписывай пас­порт! Хочешь сорвать задание?

Максимов нико­гда не бледнел. Лицо его в минуты гнева темнело, взгляд светлых глаз становился жёстким:

- Плашмя лягу, а свою правоту докажу…

Эта фраза потом на всю жизнь приклеилась к нему. Плашмя он, правда, не ложился, но если знал, что прав, бился насмерть. Тут никто не авторитет.

Директором на заводе был генерал‑лейтенант Василий Окулов. Этого справедливого строгого человека уважали. А Максимов смотрит на него исподлобья и нарочно медленно отчеканивает:

- Грубейшая ошибка конструктора. Двигатель просядет. Нарушен принцип фермы.

- Ты что, с главным конструктором собираешься спорить? - хмуро усмехается Окулов.

- Почему бы и нет?

Николай с женой Верой в окружении четырёх сестёр. 1939

Главный конструктор Владимир Михайлович Петляков оказался как раз на заводе. С интересом разглядывал человека, который обнаружил его просчёт:

- Бросай к чёрту свой контроль! Отличный из тебя конструктор получится!

Но Максимов не внял, хотя и конструктор, и инженер, и контролёр неразлучно жили в нём все­гда. Практически всю вой­ну Максимов был главным контролёром. Почти все десять тысяч выпущенных заводом фронтовых пикирующих бомбардировщиков Пе‑2 были приняты им. Правительство оценило это боевым орденом Красной Звезды.

Перед отъездом в Москву на новую работу Василий Андреевич Окулов, не особенно расположенный к сантиментам, крепко пожал ему руку:

- Спасибо, друг, за твою жёсткую политику. Ко­гда ты был на заводе, я мог спать спокойно…

ИСТОКИ

Николай родился в Симбирске (ныне Ульяновск) в многодетной семье­ служащего железной дороги Ивана Гавриловича Максимова, который служил телеграфистом в чине унтер‑офицера в армии фельд­маршала Гурко в Польше. Отслужив, он быстро продвинулся в железнодорожной системе и занимал должности начальника станции в Ижевске, Сызрани, Казани, Симбирске.

Управляющий железными дорогами граф Клейнмихель (внук персонажа сти­хотворения Некрасова «Железная дорога»), приезжая с проверками, позволял себе подавать для рукопожатия начальнику станции только два пальца.

У Ивана Гавриловича, кроме сына Николая, были ещё четыре дочери‑красавицы. Сам он, прекрасно играя на гитаре, сумел всех пятерых детей научить игре на фортепиано, за что они были благодарны ему всю жизнь. Николай с отличием окончил школу, был активным комсомольцем и организатором. В школьные годы старался воспитывать в себе твёрдость характера, мужество. Целое лето ходил на железнодорожный мост через Волгу, решаясь нырнуть с него. И только на следующий год всё же победил страх и совершил задуманный прыжок.

После школы Николая послали в числе «25‑тысячников» на работу председателем сельсовета!!

(Не будем удивляться - назначили же Аркадия Гайдара в шестна­дцать лет командовать полком.)

В то лето 1928 года началось «раскулачивание».

В деревни двинулись пустые подводы с вооружёнными работниками НКВД, начали забирать «излишки» зерна, овощей и скота. А восемна­дцатилетний председатель сельсовета Николай Максимов обязан был сопровождать эту процедуру. Ко­гда Николай Иванович за полгода до смерти впервые стал рассказывать сыну о том, как забирали последних коровёнок, он вдруг осёкся, и у него брызнули слёзы из глаз. Единственный раз сын видел плачущего отца. Картины вопиющей несправедливости и жестокости, возникшие в его памяти через три­дцать семь лет, время не смогло ни стереть, ни приглушить.

Курсант Казанского аэроклуба В редкие дни отдыха.

Николай Максимов. 1935

Конечно, Николай приложил все силы, чтобы покинуть участников этого разбоя.

Вернувшись домой, Николай задумался о своём будущем. В школьные годы он, влюб­лённый в природу, мир зверей и птиц, хотел стать лесничим. Но страна, охваченная энтузиазмом индустриализации, заставила изменить первоначальные планы. И он по­ехал в Ка­зань поступать в энергетический институт.

Там Николай получил следующий удар судьбы: у него не приняли документы в связи с тем, что он был из семьи служащего. Убитый горем, он возвращается в Ульяновск. Но Иван Гаврилович не дал ему скиснуть, заставил вернуться в Ка­зань и поступить смазчиком букс в ремонтную бригаду на станцию своей прежней службы. Три года работы железнодорожником дали Николаю статус рабочего (!), и он был принят в энергоинститут, который в тот же год перепрофилировали в авиационный.

Всё время учёбы в КАИ Максимов был старостой группы. Вступил в партию, вёл активную общественную жизнь. И, если первые пару лет ему приходилось ино­гда подниматься на сцену актового зала, чтобы принять за свою отстающую группу знамя из рогожи (по весёлому обычаю студентов тех лет), то в последующие годы, благодаря упорной учёбе всей группы и личному примеру старосты, знамёна вручались только красные.

И диплом Николаю и его супруге Вере (в то время - Вера Николаевна Реутова), которая училась вместе с ним, были вручены тоже красные. Не помешали отличной учёбе ни школа лётчиков, ни курсы парашютистов, ни походы за «длинным рублём» на пристань, где они вместе с Николаем Аржановым - будущим заслуженным лётчиком‑испытателем и Героем Советского Союза, работали грузчиками.

Самолёты Пе-2 Авиалайнер Ил-62

По завершении учёбы, видимо, за совокупные успехи, Николая Максимова выдвигают в ректоры Казанского авиационного института (вероятно, впервые в мировой практике!!). За год до этого, в 1936‑м, был обвинён в «троцкизме» и арестован первый ректор КАИ Сергей Петрович Гудзик. Он был сослан на север архипелага Гулаг, где «перевоспитывался» два­дцать лет до полной реабилитации.

Назначение согласовали со всеми инстанциями Татарстана, и Максимов садится в поезд на Москву для окончательного утвер­ждения у министра.

И тут видит из окна вагона бегущую по платформе сестру Веру, студентку химико‑технологического. Выскакивает из вагона, Вера подбегает и протягивает газету «Красная Татария» с сообщением об очередных «врагах народа», которые пробрались в сельское хозяйство Татарстана. В списке вредителей - фамилия родного дяди, известного ветеринарного врача Коновалова.

Николай молча забрал свой чемоданчик из вагона. А утром явился в партком института и попросил об отставке с должности ректора. Отставка, с пониманием ситуации, была принята, и, главное, никто не попытался искать связь с газетной пуб­ликацией.

Двена­дцать перечисленных в газете обвиняемых были приговорены к расстрелу, но через три недели после поданного протеста приговор заменили на два­дцать пять лет лагерей. А в 1947 году всех полностью реабилитировали.

Была и приятная не­ожи­данность: Николаю с супругой Верой и новорождённым сыном Лео­нидом, как новому ректору КАИ, выделили прекрасную трёхкомнатную квартиру. В самом центре города на улице Кремлёвская (в то время Чернышевского) в бывшей гостинице «Франция» рядом с Пассажем - с паркетными полами, изразцовыми печами, пятиметровыми потолками и чудесным видом на два купола Петропавловского собора, что красовался в сотне метров за окнами.

Семья, в которой прибавилась дочь Елена, благополучно прожила в ней до 1945 года. В том году пленные немцы закончили строи­тель­ство трёх кварталов коттеджей в посёлке Урицкого для руководящих работников авиационных заводов, и семья Максимовых переехала туда.

Ко­гда отставка от ректорства была принята, Николая оставили в ОКБ при КАИ, которое за четыре года выпустило целый ряд моделей планёров и самолётов. Но в 1939 году ОКБ расформировали, и Максимов приходит на завод мастером лётно‑испытательной станции, а через год назначается начальником бюро контроля в сборочный цех Казанского авиационного завода имени Горбунова.

Права лётчика очень пригодились ему на лётно‑испытательной станции. В то время заводской аэродром был вспомогательным «аэродромом подскока». Основной аэродром был в центре города, и для решения оперативных вопросов в течение рабочего дня приходилось неоднократно перелетать с одного аэродрома на другой, как се­го­дня это делают мастера на электрокарах.

Ещё раз лётные навыки понадобились Максимову в ноябре 1941 года, ко­гда нужно было как‑то пристроить четырёхлетнего сына: Николай Иванович и Вера Николаевна буквально ночевали на заводе. Отец посадил сына в бомболюк самолёта «Фокке‑Вульф» (перед войной с Германией были тесные контакты) и вылетел в Елабугу, где на краю заснеженного поля уже ждала бабушка Поля. Передал из рук в руки. И Лёня по­чти всю вой­ну был под опекой деда и бабули.

А за неделю до этого был ещё короткий полёт с сыном в Ульяновск, чтобы попрощаться с умиравшим от астмы отцом и дедом Иваном Гавриловичем Максимовым.

ЗАВОДСКИЕ БУДНИ

В конце вой­ны Максимова назначают начальником производства. Круг вопросов, проблем и задач резко расширился. И одна из первых задач - это знание кадров.

Однажды в кабинет к Максимову пришёл спе­циа­лист (назовём его Сидоров). Принёс чертежи, доложил об изменениях в них. «Зачем нужны эти изменения?» - спросил Николай Иванович. «Сейчас узнаю»,- ответил тот и вышел из кабинета. Ко­гда он вернулся, Максимов опять спросил: «А чьё это предложение?» - «Сейчас». Николай Иванович нетерпеливым жестом остановил его: «Я бы тебе бляху на грудь повесил, как носильщику. Садись, послушай притчу о двух работниках - пятируб­лёвом и десятирублёвом»…

Притча это старая. Спросил как‑то Пётр у хозяина, почему он жалованье получает меньше, чем Иван. Вместо ответа хозяин взглянул в окно и поинтересовался, куда проезжают возы сена. Пётр - бегом узнавать. Вернулся, запыхавшись, и доложил, что сено из соседней деревни. «А куда направляется? - спросил хозяин.- Сколько стоит?» И всякий раз Пётр мчался за возами, чтобы ответить. А Иван пришёл и степенно, деловито рассказал, куда и откуда сено, почём оно, закупил его оптом да распорядился свалить у амбара.

Прибытие правительственной делегации в лондонский аэропорт «Хитроу». В центре слева направо: Н. И. Максимов, генеральные конструкторы А. И. Микоян, С. В. Ильюшин и министр авиации Британии Ю. Эмери. 1964

Притчу эту Максимов приводил часто и считал, что хотя родилась она в старое время, но звучит вполне современно.

Однажды позвонил одному начальнику цеха. Того, видимо, не оказалось на месте, ответил кто‑то другой, не узнавший голос Максимова: «Я здесь посторонний»…- и повесил трубку. Николай Иванович снова набрал номер и опять услы­шал: «Я же сказал, что посторонний»…

Николай Иванович проверил и удивился, увидев того самого Сидорова, которому ко­гда‑то рассказал притчу о двух работниках. Состоялся тяжёлый мужской разговор. И понял Николай Иванович, что перед ним человек с бесстрастным сердцем, который лишь отбывает на заводе положенные рабочие часы.

Через несколько дней был издан приказ об увольнении этого Сидорова. В приказе так и говорилось: «У нас на заводе посторонних не должно быть!».

Как‑то Максимов проучил одного словоохотливого начальника отдела, который безостановочно тараторил по телефону. Только хочет Николай Иванович вставить слово, а в трубке слышится: та‑та‑та. Тихонько отложил трубку и пошёл к болтуну. Встал в дверях и слушает, как тот бубнит ему в трубку: та‑та‑та. «Не смог, дорогой, я тебя переговорить»,- сожалеющим голосом проговорил Николай Иванович. Поднял глаза начальник отдела и обомлел. С тех пор стал более сдержан в словах.

Идёт по коридору Максимов, видит: молодой парень скомкал бумажку и швырнул на ящик пожарного гидранта. Через некоторое время парня вызвали к Максимову. Тот растерялся и удивился, никак не мог предполагать, что крутой разговор поведётся о брошенной бумажке. А Николай Иванович взглянул на парня и медленно, с чувством произнёс: «На всю жизнь запо­мни: в авиации мелочей нет!». Он хорошо знал, какой подчас дорогой ценой оборачиваются самые ничтожные мелочи. Катастрофой. Гибелью людей.

Назначение Максимова командиром производства совпало с важным этапом развития авиации. Требовался качественный скачок: летать выше и быстрее. Николай Иванович, отмечая, что в конструкциях с зарубежьем мы сопоставимы, сокрушался по поводу нашего огромного технологического отставания. Твердил в министерстве, что у американцев по­чти все институты - технологические.

Война шла к концу. Правительство поставило перед заводом задачу готовиться к производству мощного тяжёлого бомбардировщика. И здесь помог случай. На нашу территорию, отбомбившись над Японией, приземлились три американских бомбардировщика В‑29. Наши власти решили оставить их себе. Один перегнали в Ка­зань для детального изу­чения и использования опыта при производстве будущего самолёта ТУ‑4, «летающей крепости».

Для заводчан это оказалось огромной школой совершенствования множества технологических процессов. Герметичные кабины, турбокомпрессоры, радиолокаторы, дистанционно управляемое оружие, однопроводная электросистема - всего этого не было на советских самолётах.

Было получено много новейшего американского и трофейного германского оборудования. Началась сума­сшедшая гонка по освоению этого масштабного производства в течение трёх лет. Бесконечные командировки в Москву в ОКБ Туполева, Центральный институт авиационного моторостроения и Всероссийский научно‑исследовательский институт авиационных материалов.

Николай Иванович однажды решил выполнить родительский долг и взял с собой на зимние каникулы десятилетнего сына. Увы, все десять дней он прожил один в пустой заводской гостинице в Реутове, не видя отца и вообще ничего не видя, кроме заснеженного леса. Решив как‑то оправдаться перед сыном и женой, отец в последний вечер повёз сына в столичный цирк, где клоун Карандаш заставил запо­мнить свою реплику на внезапно погасший свет: «Ой! Кто‑то плитку включил!».

В результате героических усилий коллектива завода в мае 1947 года началась лётная жизнь самолёта ТУ‑4. При этом постоянно требовалось совершенствовать конструкцию и технологию производства.

Скоростные тяжёлые бомбардировщики ТУ‑4 стали основой стратегической авиации страны и были одним из лучших технических творений наших конструкторов и самолётостроителей. С 1947 по 1952 год завод выпустил более шестисот машин. 6 декабря 1949 года Указом Президиума Верховного Совета СССР Максимову в числе шестерых главных спе­циа­листов было присвоено звание лауреата Сталинской премии.

В том же году его назначили главным инженером завода.

В 1954 году происходит историческое событие: в Оренбургской области на Тоцком полигоне испытывают первую советскую атомную бомбу - её сбросили с высоты восемь тысяч метров с самолёта ТУ‑4 казанского производства.

В июле 1952 года Министерство поставило перед заводом задачу приступить к организации серийного производства самолёта ТУ‑16 на реактивной тяге, носителя ядерного оружия. Для освоения этого были внедрены математические методы построения кривых обводов агрегатов, стали использовать прозрачный пластик вместо плексиглаза, вместо сборки от каркаса самолёта применили сборку агрегатов от обшивки.

Одним из сильных качеств Николая Ивановича было чувство справедливости и принципиальность в отстаивании своих взглядов. Он не жаловал людей, не обладающих этими качествами. Не любил подстраиваться под настроения и мнения начальства, не терпел так называемый «обмен мнениями» с начальством, при котором человек приходил со своим, а уходил с навязанным ему мнением руководства. Говорил, что жить людям принципиальным, ищущим очень часто бывает нелегко. Нередко с юмором рассказывал такую побасёнку:

«В купе поезда едут генерал, капитан и профессор. Генерал с капитаном дружески болтают и зовут друг друга Ванькой и Петькой. Ко­гда капитан вышел из купе, профессор спрашивает генерала: «Товарищ генерал! Вот вы, видимо, с капитаном друзья с детства. Так почему же вы - генерал, а Петька - только капитан?». Генерал задумался, взял спичечный коробок и приставил его к уху. Затем протянул коробок профессору и говорит: «Послушайте, как интересно там шебуршит!» Профессор приставил коробок к уху: «Действительно, интересно шебуршит!». Ко­гда вернулся капитан, генерал протянул ему коробок: «Петя, послушай‑ка, как шебуршит!» Капитан приставил коробок к уху и швырнул его на стол: «Да ну тебя, Ванька, к чёрту! Ничего там не шебуршит!». Генерал посмотрел на профессора: «Вот вам и ответ на ваше «почему?».

Кстати, Максимов до конца жизни тоже оставался в звании капитана, хотя его предшественники на посту директора были генералами и полковниками. Он был врагом многих установившихся тогда стереотипов, думал и размышлял. Однажды, прослушав по радио слова популярного авиамарша, исполненного бодрыми голосами, задумчиво и с горечью сказал: «Плохо, ко­гда вместо сердца мотор, тем более пламенный».

Представитель заказчика, районный полковник‑инженер И. А. Скоринкин, долгие годы работавший с четырьмя директорами, считал: Николай Иванович отличался от них тем, что повседневно, на деле заботился о качестве продукции, частенько приглашал его сов­мест­но пройти по цехам, осмотреть «узкие» места. Они беседовали с рабочими, мастерами, технологами, контролёрами, обсуждали вопросы качества и технологической дисциплины. Производство Максимов знал досконально и анализировал глубоко и масштабно. Уделял много времени технологии, считая её базой, в которую закладывается качество продукции: «Служба контроля при плохой технологии - спящая красавица».

Параллельно с производством боевых ТУ‑16 завод получил задание на его базе начать производство первых в мире пассажирских реактивных самолётов ТУ‑104, и в Казани с 1957 по 1960 год выпустили девяносто девять таких машин.

Андрей Николаевич Туполев подарил отцу большую фотографию первого самолёта ТУ‑104 с надписью: «Николаю Ивановичу Максимову на добрую память о сов­мест­ной работе по подработке самолётов АНТ и ТУ от коллектива создателей самолётов».

В 1959 году на заводе построили уже новый скоростной бомбардировщик, ТУ‑22 с оригинальным расположением двигателей вплотную с килем. Всего выпустили триста самолётов этого типа.

В августе 1960 года Максимова назначили директором завода. Его очень уважали здесь ещё и потому, что он был «своим», казанским, именно на заводе прошёл все профессио­нальные ступени от мастера.

Глубокие знания и эрудиция Николая Ивановича придавали ему уверенность в своих действиях и позволяли порой выстоять в весьма сложных ситуациях. Как вспоминал бывший заместитель главного инженера В. Н. Иванов, а впоследствии начальник управления Министерства радиоэлектронной промышленности, однажды после серь­ёзной авиакатастрофы на завод приехали министр и главнокомандующий ВВС, требуя в кратчайшие сроки провести большие конструктивные доработки самолётов.

Максимов, вникнув в суть поставленной задачи, сказал, что постарается справиться с ней за три месяца. Главнокомандующий стал возмущаться этим сроком и сослался на директора другого завода, обещавшего выполнить эту работу за месяц. Реакция Николая Ивановича была мгновенной: «Вот пусть он и делает!». Главком побагровел. Но знаменитый министр, дважды Герой Социалистического Труда Павел Ва­силь­евич Дементьев его остановил: «Он все­гда знает, что говорит!». В результате все доработки самолётов завод выполнил за два месяца. А директор «Обещалкин» не справился и за три.

Сам Николай Иванович мыслил широко, масштабно, нестандартно оценивал происходящее в стране и в авиапромышленности. Даже в крайне напряжённых ситуациях не скрывал критического отношения ко многим фактам. И в то же время умел сохранить присущее ему чувство юмора.

Тот же В. Н. Иванов вспоминает: однажды из обкома КПСС поступила команда подготовить завод к посещению Никитой Сергеевичем Хрущёвым. «Директор получил множество указаний. Завод мыли, скоблили, красили. За день до ожидаемого визита на завод из Москвы приехала большая группа полковников КГБ, которые обшарили весь завод, а затем, собрав в директорском кабинете руководство цехов и отделов, провели грозный инструктаж. Уходя, дали указание вывесить на главном корпусе транспарант со словами: «Добро пожаловать, дорогой Никита Сергеевич!». Как только дверь кабинета за мрачными посетителями закрылась, Николай Иванович подвёл итог: «Сейчас самое главное со страху не написать: «Добро пожаловать, дорогой Иосиф Виссарионович!».

Лебединой песней Максимова стало освоение производства с февраля 1966 года пассажирского четырёхмоторного лайнера ИЛ‑62.

За счёт установки двигателей в хвостовой части фюзеляжа в салонах самолёта был резко снижен уровень шума. ИЛ‑62 - единственный в мире самолёт своего класса с простой и надёжной, требующей в эксплуатации минимального технического обслуживания ручной системой управления.

Накануне, в 1964 году, Николай Иванович в составе правительственной авиационной делегации в течение нескольких дней посетил и осмотрел многие британские аэродромы, авиазаводы, научные учреждения.

Возглавлял делегацию министр авиапромышленности Дементьев, в неё входили виднейшие авиаконструкторы Антонов, Ильюшин, Микоян, Ивченко, Соловьёв, Туманский, Челомей. Все дни пребывания в Англии Николай Иванович напряжённо работал. Внимательно рассматривал самолёты - их конструкцию, материалы, технологические процессы, качество клёпки и отделки, оснастку, инструмент, организацию труда на сборочных и монтажных работах. Он сделал множество фотоснимков, не беспокоясь о том, что представители британских спецслужб с тоской наблюдали за ним, не решаясь, однако, сделать замечания члену правительственной делегации. Старался вникнуть в самую суть и понять преимущества увиденного. Николай Иванович хорошо знал наши слабые места и постоянно был озабочен плохой подготовкой наших технологов.

Возвратившись в Ка­зань, Максимов выступил в филиале Научно‑исследовательского института авиационной технологии с большим докладом об увиденном в Англии. Он отвечал на многочисленные вопросы спе­циа­листов и пора­зил их компетентностью и широтой обобщения увиденного, интересными планами сотрудничества и совершенствования производства.

При постановке на производство самолёта ИЛ‑62 Максимов с группой инженеров, работавших под его руководством, предложил новейшую оригинальную конструкцию крупногабаритной оснастки, которая была изготовлена на заводе. Эта оснастка знаменовала революцию в оте­че­ственном самолётостроении. Комплекс новой оснастки позволил в два раза сократить сроки и стои­мость её изготовления, внедрить прогрессивную технологию сборки и значительно повысить производительность труда и качество сборки самолёта.

За разработку и внедрение нового метода производства самолётов Максимову (уже посмертно) и девяти участникам работы была присуждена Государственная премия.

После первого полёта первого ИЛ‑62, ко­гда на банкете собрались заводское руководство и высокие гости из Казани и Москвы, Максимов посадил по обе стороны от себя лётчика‑испытателя Бориса Машковцева и молодого бортинженера Николая Манжосова. И это была не рисовка, а искреннее проявление­ почтения к людям, которые венчали многолетний труд огромного коллектива.

За три­дцать лет было выпущено двести семьдесят восемь самолётов ИЛ‑62.

Около ста из них приобрели зарубежные авиакомпании. В семидесятые годы ИЛ‑62 установил пять мировых рекордов по скорости и дальности полёта. Первые лица государства изо всех моделей самолётов отдавали предпочтение ИЛ‑62!

В последние годы жизни Николай Иванович много размышлял о заводе, его коллективе, о делах в стране и в авиапромышленности. В 1966 году в стране попытались начать экономические реформы, чтобы обес­печить быстрый подъём народного хозяйства и ускорение технического прогресса. Николай Иванович однажды оценил эти попытки с горечью: «Всё это - солома. Директор и коллектив завода по‑прежнему, по большому счёту, лишены многих прав и настоящей заинтересованности».

Оставалось надеяться только на свою смекалку и изворотливость и, конечно, на своих друзей‑соратников, в которых он прежде всего ценил порядочность и преданность делу авиации. Его окружала целая плеяда замечательных спе­циа­листов своего дела: Георгий Белявский, Михаил Глебов, Константин Поспелов, Фёдор Аристов, Виктор Иванов, Михаил Лелейкин, Михаил Эйдельман, Самат Хисамутдинов, Борис Лизунов, Сергей Прудников, Григорий Бухин, заслуженные лётчики‑испытатели Герои Советского Союза Николай Аржанов, Александр Васильченко и ещё многие, с кем, как говорил начальник цеха Михаил Гусев, «чёрта с рогами сделать можно».

Максимов придавал большое значение набору на завод молодых спе­циа­листов, выпускников институтов и техникумов. Многие годы он был председателем экзаменационной аттестационной комиссии выпускников КАИ. Сотни инженеров‑самолётчиков имеют дипломы с подписью Николая Ивановича.

Академик Международной академии холода, доктор технических наук, профессор Станислав Евгеньев вспоминал: «На выпускном торжественном вечере в КАИ Николай Иванович, отмечая вступление нас в новый самостоятельный этап жизни, особенно вдохновил нас словами, чтоб мы не расстраивались, что не на всех хватило «красных» дипломов. Институт - только начало профессио­нального становления. Учиться придётся всю жизнь до гробовой доски, и можно с успехом многое наверстать и многого достичь. Николай Иванович как в воду смотрел: только из моей группы два «сачка», которых редко видели на лекциях, в дальнейшем стали один - директором ракетного завода, другой - заместителем главного конструктора и лауреатом Государственной премии».

Масса дел была и вне заводских стен. Максимов избирался делегатом ХХII и ХХIII съездов КПСС, принимал у себя рабочих как депутат Верховного Совета респуб­лики, был членом областного и городского комитетов партии, парткома завода. Много сделал для улучшения жилищно‑бытовых условий заводчан. Загорелся идеей народной стройки заводской больницы, ко­гда местный совнархоз не выделил для неё средства. Ездил в Совет Министров РСФСР, добился денег и строи­тель­ных материалов, заводчане своими руками с личным участием Николая Ивановича за несколько месяцев построили лучшую для того времени больницу в респуб­лике.

Потом появилась новая идея - создать базу отдыха. Максимов объездил все волжские берега от Зеленодольска до Камы и выбрал живописнейшее место, где и построили лучшую в Поволжье просторную базу, которую он назвал «Бережок», где каждое лето отдыхали тысячи заводчан, ещё и собирая грибы, ягоды и рыбача.

При сложнейшей хозяйственно‑политической обстановке тех лет сделать всё это было очень трудно, и здесь помимо незаурядных организаторских способностей помогли огромный личный авторитет и обаяние Николая Ивановича.

ГРАЧИ ПРИЛЕТЕЛИ?

Козьма Прутков говорил: профессио­нал подобен флюсу - способность его однобока. А народная мудрость гласит иное: если человек талантлив, то талантлив он во всём. Это в полной мере относится к личности Николая Ивановича. Круг интересов, в которых проявились его способности, был обширен.

Прежде всего, профессио­нальный садовод. Ульяновск, из которого приехал в Ка­зань Максимов, утопал в садах. И первые саженцы для сада вокруг коттеджа он привёз из родительского дома. Был заведён журнал со схемой расположения каждого саженца с указанием названия и особенностей сорта. Через десять лет вокруг коттеджа шумел яблоневый лес, и от яблок некуда было деться. По сути, садоводство в Ленинском районе началось с его дома. Николай Иванович увлечённо занимался прививками. На одной яблоне у него родилось полдюжины разных сортов. Московская грушовка плодоносит вот уже более семидесяти лет!

Другой страстью была охота. Блестящий стрелок, без дичи он нико­гда не возвращался, будь то утка или заяц. Однажды участвовал в городских соревнованиях в стрельбе по летающим тарелочкам и занял первое место.

Сразу после вой­ны, ко­гда напряжение в работе оставалось ещё очень высоким, он каждый вечер возвращался домой часов в десять, в сезон охоты в субботу - около восьми и пару часов готовил охотничью оснастку, заряжал патроны. А к трём утра воскресенья к дому подъезжала служебная «Победа», где уже сидели трое друзей‑охотников. Забирали Николая Ивановича, как правило, с сыном (уже с одинна­дцати лет он имел своё ружьё) и ехали в ближайшее Краснооктябрьское лесничество.

Останавливались у лесника Легана, военнопленного в Первой мировой вой­не венгра, и перекусывали. Кто‑то доставал из рюкзака бутылку и разливал по сто граммов, кто‑то удивлённо восклицал: «Утром! Водку! Натощак!».

И все хором отвечали с блаженной улыбкой: «С у‑до‑воль‑ствием!!».

Охотники расходились в разные стороны на несколько часов, и вскоре слышались выстрелы: «Тук‑тук!» К обеду сходились, пару часов спали на свежем воздухе и возвращались домой. Это был замечательный способ отвлечься, получить передышку от напряжённейшего режима работы.

Отпуска Николай Иванович проводил обычно в компании заводских друзей на дикой природе. Любимыми местами были заливные луга напротив Лаишево и на реке Белой напротив Азякульских болот. Там были изу­ми­тельные охота и рыбалка. Правда, случалось, внезапно на луговину приземлялся У‑2 и забирал его на завод: срочно требовалось участие в неотложных делах. Лучшего отдыха, чем в нашей средней полосе, Николай Иванович не представлял. Любовь к российской природе усиливалась постоянным чтением многих научно‑популярных книг известных российских натуралистов, таких как «Жизнь пресноводных рыб» Лео­нида Сабанеева.

Максимов был заядлым те­атралом. Если командировка в Москву состояла из нескольких дней - обязательно посещал МХАТ, Малый или Вахтанговский. Возвратившись, представлял «в лицах» сцены из спектаклей. Знал большинство ведущих артистов в лицо. Но при этом умудрился, будучи в Карловых Варах, сфотографировать популярнейшую Лидию Смирнову, приняв её за казанскую знакомую.

Николай Иванович был футбольным фанатом, опекал заводскую команду «Искра», постоянно посещал её игры. Как‑то в начале шестидесятых сын прилетел в Ка­зань в командировку из Ташкента. Николай Иванович пожаловался на плохую игру команды, заговорил об изменении её названия, попросив дать ему советы. Леонил Николаевич высказал пару предложений, но они отцу не понравились. Он вспо­мнил красивое название самолётной радиостанции «Рубин», которое свяжет заводских футболистов с авиацией. А через год, действительно, команда получила новое название, и, возможно, это дало толчок к дальнейшим её большим успехам.

В 1940 году в квартире Максимова появилось пианино фирмы «Красный Октябрь», оно переехало за ним в коттедж, и на нём играли и играют ещё три поколения. В редкие свободные минуты Николай Иванович присаживался к нему, и начинали звучать его любимые: «Волга‑реченька», «Летят утки», романс «Дивный терем стоит», «Цыганская венгерка» в обработке Цфасмана. Ни одна компания не обходилась без его игры.

Однажды группа заводчан отправилась в Саратов в командировку на пароходе. Как только пароход отчалил, Максимов в салоне попытался поиграть на пианино, но оно оказалось неисправным. Он еле уговорил механика парохода дать ему слесарный инструмент, и через пару часов пианино зазвучало. Пассажиры до глубокой ночи танцевали и пели под игру и пение Николая Ивановича.

Он любил Некрасова и с выражением декламировал стихи Маршака:

«Дорого вовремя время.

Времени много и мало.

Долгое время - не время,

Если оно миновало».

Николай Иванович дорожил временем, душа его была открыта всем сторонам жизни. Замечательно рисовал, но, к сожалению, сохранилось мало рисунков.

За шахматной доской у товарищей по работе непременно выигрывал, а вот в преферанс - не все­гда. Разбирался в кулинарии, при случае записывал рецепты и передавал жене. Очень любил пироги, которые стряпала супруга: «Открою секрет: ты, Вера, меня в молодости пирогами взяла…».

Жёсткий и требовательный на заводе, вне работы Максимов был открытым и доброжелательным, все­гда старался помочь людям, любил шутить, становился душой любой компании. Лет через пятна­дцать после смерти отца Лео­нид Николаевич в командировке зашёл оформиться в гостиницу «Москва». Администратор, заглянув в его пас­порт, спросила, не знает ли он Максимова Николая Ивановича. Услышав, что приехавший в командировку - его сын, закричала на весь вестибюль: «Вера, Таня, Оля! Бегите ко мне!» Подбежавшие женщины стали радостно охать и ахать, вспоминая и расхваливая отца. Лео­нид Николаевич был потрясён: в центральной московской гостинице, где ежедневно бывают Герои, лауреаты, генералы, через столько лет сохранился в памяти яркий живой образ отца.

Невероятные нагрузки в течение многих лет подорвали здоровье Николая Ивановича. Последние два года у него стало подскакивать давление. Утром одной рукой он держал стакан чая, а другой - растирал грудь: жгло. За два месяца до смерти по­ехал на Мёшу на подлёдную рыбалку. И вот это грудное жжение стало настолько сильным, что пришлось расстегнуть телогрейку и голой грудью лечь на лёд.

…Светило майское солнце, на деревьях появилась нежная нетронутая зелень. Жадно дышала земля, напоённая досыта влагой. Всё вокруг обновлялось. Николай Иванович уже неделю лежал в больнице, из окна видел это весеннее пробуждение и нервничал из‑за вынужденного бездействия. «Сдали машину? Как сборка?» - то и дело звонил по телефону. Накануне перед больницей смастерил скворечник и прибил к берёзе, которую два­дцать лет назад посадил с сыном.

Как только сын пришёл навестить его, первый вопрос был: «Скворцы прилетели?» Вечером он заснул и… не проснулся. Инфаркт. После вскрытия врачи признались, что такого изрубцованного сердца не видели. Удивлялись: как он мог работать в таком состоянии! Жизнь этого замечательного человека оборвалась 5 мая 1967 года, ему не исполнилось пятидесяти шести.

Страна высоко оценила особые заслуги в развитии оте­че­ственной авиационной техники Николая Ивановича Максимова. Он стал Героем Социалистического Труда, дважды лауреатом Государственной премии, заслуженным деятелем науки и техники ТАССР, кавалером двух орденов Ленина, орденов Красной Звезды, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта».

Похоронили Николая Ивановича с воинскими почестями на Арском кладбище там, где лежат воины. Для надгробного памятника лётчики из воинской части под Житомиром, в которой летают на казанских самолётах, прислали уникальную гранитную плиту - чёрный лабродарит с голубыми искрами.

Городские власти назвали именем Максимова двухкилометровую улицу, которая идёт от завода вдоль заводских жилых кварталов, и в двух местах её установлены мемориальные доски с барельефами Николая Ивановича.

Семь лет поддерживалась традиция: начальники цехов и служб с цветами набивались в автобус и ехали на могилу Николая Ивановича, а затем направлялись в сторону Лебяжьего озера и там поминали его. Внезапно, как-то разом, эта традиция была прервана.

Жизнь Николая Ивановича Максимова, неутомимого труженика, организатора и творца передовой авиационной техники, это - подвиг, заслуживающий доброй памяти.

Автор благодарен за участие в подготовке пуб­ликации Исааку Гри­горь­евичу Генкину, Эльвире Ивановне Ларичевой и Джавдату Салиховичу Фахрутдинову.

Фото из семейного архива Леонида Максимова.