Счастливый билет

В райкоме партии, куда я был приглашён для беседы, заведующий отделом агитации и пропаганды долго уговаривал меня занять эту должность. Мне было что терять - хорошо оплачиваемую интересную работу, авторитет среди коллег. Впереди же - туманные перспективы. Но чиновник был действительно мастером агитации и пропаганды. В конце концов я вынужден был согласиться, и он тут же позвонил на какой-то завод, где меня должны были зачислить в один из цехов рабочим - то ли слесарем, то ли токарем.

Видя моё недоумение и возмущение, завотделом извинился и объяснил, что сейчас в штатном расписании райкома такой должности художника нет, но будет попозже. Попозже этой должности в райкоме так и не появилось, зато впереди у меня было два года ежемесячного позора. Я приходил в заводской цех за зарплатой и стоял в очереди к окошку-амбразуре кассы вместе с работягами в промасленных спецовках, зло и хмуро взиравшими на меня, и хихикавшими тётками, исподтишка указывавшими на чужака пальцами - вот, мол, бездельник, получающий наши деньги…

Но это было позже, а сейчас заведующий агитацией объяснял мне мои обязанности и льготы, которыми я буду пользоваться. Кстати, сказал он, на партийный учёт вы можете встать здесь, в райкоме.

Моё заявление о том, что я не член партии, было для него ударом грома.

- Так я дам вам рекомендацию, и вы срочно должны в партию вступить!

Тут уж мне пришлось изворачиваться изо всех сил. Я долго объяснял, что ещё морально не готов, что это очень серьёзный шаг, и нельзя вступать в партию только из-за должности, и многое другое, что приходило в голову. Ну, не мог же я сказать, что просто не хочу!

Заведующий сказал, что ему надо посоветоваться, и вышел из кабинета. Вернулся уже повеселевшим (ведь ответственность перешла на кого-то выше) и объявил, что, ну ладно, пусть я останусь беспартийным, но на работу я принят.

Через несколько дней мне вручили билет сотрудника райкома партии, на кожаной обложке которого золотом горело слово «Удостоверение», а повыше - «Коммунистическая партия Советского Союза».

Тогда я ещё не знал, сколько пользы принесёт мне эта книжечка. В стране запуганных и бесправных людей было множество рычагов давления и управления. «Органы» - во всех их проявлениях - внутренние, партийные, безопасности и т. д.; пресса, особенно центральная, всяческие чиновники и их конторы были реальной силой того времени.

И вот я, помимо своей воли, оказался в числе небожителей. Этот волшебный билет открывал мне двери и проходные всех заводов, вплоть до оборонных, всяческих закрытых мероприятий, я мог попасть на концерты, в театры, в общем, везде, куда мне надо было пройти. Удостоверение оказалось одной из льгот, о которых говорил мне тот самый завотделом райкома.

Через два года закончилась моя карьера партийного художника. Уйдя с должности, я не расстался со своим «вездеходом». У меня его попросту забыли забрать и вернуть в райком, а сам я его отдавать не стал. Пролежало удостоверение у меня в кармане ещё несколько лет, в течение которых оно не раз выручало меня в самых неожиданных ситуациях.

Несколько историй, с ним связанных, я хочу рассказать.

Дырявая крыша

Жили мы в деревянном брусковом доме, что стояли длинной вереницей напротив завода «Тасма». Когда‑то на этом месте было кладбище, но потом, по обычной нашей традиции, его убрали и построили на костях ряд одинаковых двухэтажных домов. Строили пленные немцы, поэтому дома были созданы на совесть, капитально и аккуратно. Я думаю, что если бы изменить их внешний вид, доработать фасады, сделать мансардные крыши и ещё что-то, то эти дома оставались бы и сейчас украшением улицы. Ведь основа их была очень и очень хорошая.

В этих домах жили в основном работники «Тасмы». Все жильцы каждого дома знали всех жильцов других домов, вместе выпивали, ходили в гости друг к другу, плясали и дрались на свадьбах, а приходило время - провожали в последний путь своих друзей и знакомых. В общем, этакая коммунальная квартира, растянутая в длину от одной троллейбусной остановки до другой. Так же и внутренности этих домов, оснащённые частичными удобствами, в большинстве своём тоже были коммуналками, где в квартирах соседствовало по нескольку семей.

Наша семья жила в одном из таких домов в квартире на втором этаже. Всё бы неплохо, но была одна неиссякаемая, в прямом смысле этого слова, проблема, которая не давала спокойно жить. Проблема эта заключалась в дырявой крыше, которая давала знать о себе после каждого дождя набухшей мокрой штукатуркой потолка, уже отошедшей от своего деревянного основания и готовой вот-вот рухнуть вниз, а также нескончаемой капелью, иногда переходящей в ручьи, низвергающиеся сверху на наши головы. Во время каждого дождя я залезал на чердак по прибитой к стене вертикальной лестнице, тащил с собой всяческие тазы, вёдра, другие ёмкости, а потом размещал их на полу под каждой текущей сверху струёй. Но в крыше всё время появлялись новые дыры, и ёмкостей уже не хватало.

Домоуправление наше располагалось напротив, через дорогу. Меня там уже хорошо знали. Каждый раз, особенно после дождей, я приходил туда с просьбой отремонтировать крышу. И постоянно я слышал отказ или обещание капитального ремонта в следующем году. Причём этот следующий год передвигался ежегодно на год вперёд.

Домоуправша, пухлая блондинка с зелёными тенями вокруг глаз, смотрела на меня со смесью злобы и ненависти. Я в очередной раз объяснял ей, что мы не можем так жить, что в квартире сырость и плесень, а у нас грудной ребёнок и т. д. Но дама была строга и непреклонна.

- Сколько раз вам говорить, не приходите сюда больше! Когда надо будет, тогда и отремонтируем, и вообще, не мешайте работать! Почему-то вы один из этого дома ходите, другие не жалуются!

- Но ведь дыры располагаются только над нашей квартирой, и затопляют только нас!

Разговоры двух глухих продолжались из месяца в месяц. Зимой, когда не таяло, они приостанавливались, но с первыми весенними водами возобновлялись с тем же нулевым эффектом.

Наконец моё долготерпение лопнуло. Перебрав в уме всевозможные варианты воздействия на толстуху, я догадался, чем можно её припугнуть.

Достал из шкафа своё недавнее райкомовское удостоверение и бодрым шагом направился к начальнице. Войдя в кабинет, вновь увидел злые глаза люто ненавидевшей меня дамы.

- Опять вы, сколько раз…- договорить она не успела. Волшебный билет уже лежал перед ней на столе. Машинально она раскрыла его, и руки у неё затряслись.

- Это вы, ну, как нечестно, ну, почему вы раньше молчали…

- Я молчал? Сколько раз я к вам ходил? Почему я должен применять крайние меры?

- Ну, вы же знаете, номенклатура у нас идёт по другому разряду, откуда я могла знать, кто вы? Извините, мы всё исправим!

Говоря это, она уже накручивала телефонный диск, грозным голосом созывая к себе подчинённых работников. Почти тут же кабинет наполнился людьми, среди которых можно было определить слесарей, дворников и других деятелей ЖКХ.

- Вперёд, за мной! - скомандовала домоуправша, и процессия быстрым шагом двинулась к нашему дому. Стремительно поднялись на второй этаж, и также стремительно дама полезла дальше по лестнице вверх. Толстые бёдра, обтянутые короткой юбкой, вынудили всех нас стыдливо отвернуться.

- А вы чегой-то там стоите? А ну, быстро все сюда! - раздался её крик из чердачного проёма. Народ потянулся наверх, поднялся и я.

На пространстве чердака, засыпанном опилками и обильно политом голубиным помётом, шло то ли производственное собрание, то ли обсуждение предстоящей почти военной операции. Домоуправша властным, срывающимся на крик голосом распределяла обязанности.

- Ты, ты, и ты - привозите железо и делаете временное перекрытие, ты - возвращаешься в контору и начинаешь готовить заявку на капремонт, ты и ты - лезете на крышу и заменяете ломаный шифер на целые листы, ты и ты…

Я стоял и не верил своим глазам. Ну, не может же кусочек картона, обтянутый дерматином, с несколькими напечатанными словами, иметь такое воздействие на этих людей, а самое главное, на эту неприступную чиновницу! Тем не менее всё было так, и чудо совершалось у меня на глазах.

Спустившись вниз, начальница проникновенным, почти родным голосом заверила меня, что всё будет хорошо. Она лично проконтролирует рабочих, а капитальный ремонт крыши начнут в самое ближайшее время.

В этом я уже не сомневался…

Вор поневоле

Получили мы с женой и сыном новую кооперативную квартиру. Район новых «ленинградок» располагался далеко от остановок общественного транспорта. Добираться до дома приходилось по грязи и лужам, особенно тёмными осенними вечерами. Асфальта не было, и домой я приходил заляпанный глиной и грязью чуть ли не до головы. А тут ещё напротив нашего дома затеяли новую стройку. Забора вокруг неё не было, и народ протоптал тропку, сокращая дорогу среди свай, торчавших частоколом из земли, траншей, залитых водой, нагромождений различных блоков, брёвен, труб, брусьев и другого строительного антуража.

Как-то поздним зимним вечером я возвращался из мастерской домой. У меня было срочное задание: к завтрашнему дню сделать эскиз и показать его на худсовете. Впереди была бессонная ночь, ведь эскиз требовалось предъявить утром.

Выйдя из автобуса, я пошёл в сторону дома. В сумке у меня были гуашевые краски, в руках планшет и метровая деревянная линейка. Кстати, планшет - совсем не то, что знает под этим названием современная молодёжь. Мой планшет, в классическом понимании этого слова, представлял из себя рамку размером метр на полтора, обитую с одной стороны фанерой. Сверху на фанеру наклеена плотная рисовальная бумага, которая являлась основой будущего эскиза.

Пройдя полдороги, я услышал за собой звук шагов. Обернувшись, увидел быстро идущего за мной человека. Догнав меня, мужчина ухватился за угол планшета.

- Вам что надо? - спросил я.

- Да нет, ничего, вот решил вам помочь.

- Не нужна мне помощь, я и сам донесу.

- Нет, нет, пойдём вместе.

Так мы и шли, держась за планшет - я впереди, он сзади. Поравнявшись со строительными вагончиками, он резко повернул к одному из них и выдернул ношу у меня из рук.

- Что вы делаете? Мне в другую сторону! - закричал я.

Вместо ответа незнакомец начал толкать меня, приговаривая: - Нет, сволочь, тебе именно сюда, сюда!

С этими словами он открыл дверь вагончика и втолкнул меня вовнутрь.

Под тускло горевшей лампочкой за столом сидел какой-то мужик. На столе стояла массивная тёмно‑зелёная рация, явно армейского образца, и лежали какие-то бумаги и журналы. Сквозь плотную синюю пелену табачного дыма ярко-красно светились спирали электрического «козла».

- Вот ещё одного ворюгу задержал! - объявил мой конвоир,- посмотри, сколько он награбил!

У меня перехватило дыхание.

- Кто награбил? Это мои личные вещи!

- Знаем, знаем, все так говорят, когда попадаются, а ты, парень, влип капитально, отмажешься не просто и не скоро.

Сидевший за столом раскрыл амбарную книгу, внутри которой лежали листы «Протоколов задержания». Взяв чистый бланк одного из них, он приступил к его заполнению.

- Имя, фамилия, адрес,- начал он.

- Ничего не буду говорить, я не пойму, почему вы меня задержали. Я несу свои вещи, необходимые мне для работы. Отпустите меня, вон мой дом напротив.

Но все мои доводы и уговоры не возымели никакого действия на суровых, видимо, маявшихся с похмелья мужиков.

- Хрен с ним, заполним сами,- сказал приведший меня,- а имя, фамилию и адрес всё равно скажет, куда он денется!

- Так, давай, пиши: дверь межкомнатная, белая, филёнчатая.

- Какая дверь? - закричал я.

- Так вот это и есть дверь,- он указал пальцем на мой планшет.

- Но это художественный планшет, вы что, разве не видите?

- Я лично вижу дверь, белую, межкомнатную и очень даже филёнчатую!

Всё дальнейшее происходило как в тумане. Сквозь звон в ушах и с трудом сдерживаемые слёзы я слышал, как один диктовал, а второй записывал в протокол какие-то невообразимые вещи. Деревянная линейка вдруг оказалась связкой брусьев в объёме полкубометра. Открыв сумку и пересчитав баночки с гуашью, эти два урода записали: «Банки с цветной эмалью по два килограмма каждая».

{gallery}sssr{/gallery}

Остатками своего сознания я пытался осознать, как же они не понимают, что один человек не может унести на себе дверь, брусья и десяток двухкилограммовых банок краски. Но им было всё равно. Войдя в раж, мужики вслух рассуждали, что бы ещё такого вписать в протокол. Закончив опись украденного, они снова вернулись к проблеме имени и адреса. На моё заявление, что я ничего не скажу, объяснили, что сидеть придётся мне здесь до тех пор, пока не приедет милиция.

- Пусть приедет, я им расскажу, что вы здесь творите,- уже с какой-то надеждой (всё-таки милиция приедет!) заявил я.

Не обращая на меня никакого внимания, мужики уселись напротив меня и затеяли беседу, в которой весело обсуждали вчерашнюю пьянку, девку, с которой один из них так хорошо познакомился, что наутро жена нашла в его кармане её трусы, и что сегодня, слава богу, у него дежурство, и не надо идти домой, и так далее, и так далее…

Я смотрел на этих двух несчастных, вся жизнь которых убога и беспросветна, понимая, что только эти должности охранников на стройке создают им иллюзию всесилия и значимости. К тому же из этой своей так называемой работы они пытаются извлечь ещё какую-нибудь прибыль!

Охранники шантажировали меня, чтобы я откупился. Сознавая это, я всё-таки решил идти до конца, в тайной надежде, что справедливость всё равно восторжествует. Но на столе лежала бумага с грозным заголовком: «Протокол задержания», наполненная ложью и грядущими бедами. Уже не контролируя себя, я схватил эту бумагу и разорвал её в клочья.

Сильнейший удар в лицо отбросил меня к стене. И следом на меня посыпался град ударов с двух сторон. Каждый из нападавших пытался попасть мне в голову. Но её я закрывал руками, а малое пространство сторожки не давало им возможности как следует размахнуться.

Один из охранников бросился к рации, защёлкал тумблерами, и я услышал:

- Серый, Серый, срочно приезжай, здесь нападение на охрану!

Через несколько минут в сторожку ввалился мордастый краснощёкий милицейский сержант в бушлате и с резиновой дубинкой в руке. Я бросился к нему, бессвязно пытаясь рассказать обо всём, что тут произошло.

- Я всё знаю. Сейчас приедет машина, и тебя отправим куда надо. Так что сиди и жди,- сказал сержант, выразительно похлопывая дубинкой по ладони левой руки.

- Слушай, Серый, а протокол-то он порвал, надо новый написать, а то на основании чего мы его задержали-то, надо, чтобы всё по закону было.

И эти сволочи ещё что-то говорят про закон? Чувство бессильной ярости переполняло меня. Я понимал, что их трое, к тому же здесь среди них милиционер, а значит никогда, никому и ничего я не смогу доказать, ведь поверят им, а не мне. В общем, перспективы у меня были самые печальные.

- Так, давай протокол восстанавливай,- приказал сержант охраннику,- а я свой пока напишу, про нападение на вас.

Он достал из сумки листы бумаги и стал что-то писать.

- Давай паспорт,- приказал он мне.

Паспорта у меня не оказалось, ведь это были те блаженные советские времена, когда не требовалось всё время носить с собой молоткасто-серпастый.

- Тогда какие документы есть?

С милицией я уже спорить не мог, и поэтому послушно полез в карман. И вдруг! Чудо!

Во внутреннем кармане куртки пальцы мои наткнулись на кожаную мягкость волшебного билета. Я уже давно не работал в райкоме, но забытое удостоверение лежало там, наверно, дожидаясь сегодняшнего вечера. Вытаскивая его, я уже был уверен в победе.

Скромно положив удостоверение перед сержантом, наблюдал за его реакцией.

Это надо было видеть! Сюжет комедийного фильма, в котором трагическое переплелось с комическим, чеховский «Хамелеон» с «Ревизором» Гоголя, а вся мировая классика - с обыденными жизненными реалиями.

Бережно раскрыв удостоверение, милиционер посмотрел на меня, затем на моё фото, снова на меня. Встал, приложил ладонь к шапке.

- Извините, пожалуйста, вышло недоразумение. Виновные будут наказаны.

Тут уж пришел черёд куражиться мне. В голове мгновенно прокрутились варианты мести.

- Так, вы напишите мне фамилии этих охранников и название их строительного подразделения. Завтра я поставлю вопрос об их увольнении,- с трудом сдерживая радость, сухим официальным голосом объявил я.

- Григорий Львович, ещё раз извините, с этими алкашами я разберусь сам лично, не надо райком подключать к этому делу,- сержант покрутил своим здоровенным кулаком поочерёдно перед носом каждого из стражников. Ещё раз отдав честь, он попрощался и вышел из сторожки.

- Не губите нас, пожалуйста, мы свою вину исправим, честное слово даём!

- Ну, и как вы собираетесь её исправлять?

- Да вот, у вас новая квартира, полочки нужны всякие, фанера, доски…

- Ничего мне не надо, ворованного не беру!

- А давайте мы донесём ваши вещи, поможем вам…

- Вы уже помогли, куда уж больше, на всю жизнь запомню!

Тем не менее охранники, нагрузив на себя мои вещи, уже шли рядом со мной, жалуясь на свою тяжёлую жизнь, которую совсем загубит моя злость, если я их не прощу.

Так мы дошли до дверей моей квартиры, на пороге которой я их всё-таки простил, прочитав напоследок мораль о том, как нехорошо врать и обижать невинов­ных. Мужики согласно кивали головами и, попрощавшись особенно тепло и вежливо, отправились восвояси.

На другой день, придя с работы, я увидел в прихожей своей квартиры три листа фанеры, связку досок, рейки и ещё какую-то мелочь. Жена сказала, что всё это принесли два каких-то мужика, якобы в подарок хозяину.

В эпоху всеобщего дефицита, когда без блата даже какую-нибудь дощечку нельзя было купить, а для новосёлов эта проблема была особенно острой, подарок был бы конечно, очень кстати. Но принесённое было уворовано со стройки, и совесть не позволяла принять такой дар.

Наутро я пришёл в вагончик к моим недавним мучителям.

- Заберите обратно всё, что принесли,-заявил я им.- Я же сказал, что ворованного не беру!

- А мы ничего не приносили, вы о чём говорите? - лица мужиков выражали полное недоумение, а честные, даже наивные глаза излучали кристально-непорочную невинность.

- Но ведь вы же вчера принесли мне украденное со стройки!

- Нет, что вы, мы люди честные, не воруем…

- Заберите обратно…

- А мы-то при чём?..

Так и пришлось мне попользоваться ворованным. Полки в кладовке, самодельная тахта и ещё что-то по мелочам стали моей компенсацией за унизительное приключение. Помимо своей воли я оказался в эпицентре той советской реалии, в которой перемешались воровство, ложь, клевета, страх, неправедный суд, до которого, к счастью, дело не дошло. И всё только благодаря волшебной книжечке.

Пропуск за границу

Прошло ещё несколько лет. Я работал в книжном издательстве, оформлял книги, участвовал в выставках, в общем, жил обыкновенной жизнью художника. О прошлой своей работе вспоминал не часто, лишь нечаянно наткнувшись где-нибудь в ящике стола на свой партийно-райкомовский билет.

И вот однажды в профкоме мне предложили туристическую путёвку за границу. Я, большой любитель всяческих путешествий, естественно, сразу же согласился. По тем временам попасть в такую поездку считалось очень и очень большой удачей, и я, естественно, сразу же бросился оформлять документы. Это сейчас достаточно в турагенстве купить путёвку, и езжай куда угодно, в меру того, что позволяют твои финансы. Но в те времена подготовка к такой поездке занимала значительное время, ведь надо было собрать кучу всяких бумаг.

Тем не менее все документы, нужные для поездки, я всё-таки собрал. Осталась последняя, самая важная процедура. Секретарь партийной организации издательства написал мне характеристику-рекомендацию (хотя членом партии я не был, порядок такой существовал для всех). Далее эту рекомендацию надо было утвердить на заседании идеологической комиссии райкома партии.

В назначенный день я вместе с секретарём парткома направился в райком. Сердце учащённо билось, ведь от этого решения зависела судьба моей поездки. Казалось бы, чего мне бояться? Не замешан, не привлекался, родственников за границей не имел, идеологически подкован, к чему могли придраться? Но опыт двух лет работы в райкоме подсказывал, что всё может быть непредсказуемо. К тому же я работал районным художником в одном райкоме, а издательство относилось к другому району города, соответственно и к другому райкому партии. Поэтому на всякий случай, для подстраховки, я взял с собой своё райкомовское удостоверение. Как оказалось, не зря.

И вот мы на месте. В просторной приёмной на стульях, расставленных вдоль стен, сидят ожидающие своей очереди на суд инквизиции. Время от времени кого-то приглашают зайти, и тот скрывается за высокой массивной дверью начальственного кабинета. Кто-то выходит оттуда радостный, а кто-то понурый, а кто и в слезах. К ним громким шёпотом обращаются ожидающие, пытаясь узнать, что же там спрашивают. В общем, ситуация очень напоминает экзамены в институте.

Но вот объявляют мою фамилию, и мы с секретарём парткома входим в кабинет. За длинным «заседательским» столом сидят человек двадцать самых разных людей. Я остановился у торца этого стола. С другого его конца, за отдельным столом, сидела дама в чёрном костюме и белой кружевной блузке. Я догадался, что это наверняка секретарь райкома по идеологии, или, по партийной терминологии, «третий секретарь».

Раскрыв лежавшую перед ней папку, она объявила моё имя, фамилию, где я работаю и в какую страну собираюсь ехать. Кроме этого, перечислила список стран, в которых я уже бывал.

- А чтой-то он катается по заграницам? Не шпион ли? - раздался голос старика, сидевшего недалеко от меня. Сухими артрозными руками он сжимал трость, периодически наклоняясь вперёд и упираясь подбородком в её набалдашник. На тёмном потёртом пиджаке с одной стороны груди висело несколько медалей, зато другая сторона была украшена неимоверным количеством значков, среди которых выделялись «Победитель социалистического соревнования», их было штук пять. Чувствовалось, что он был самым авторитетным, самым идеологически правильным членом этой компании.

- Да не катаюсь я по заграницам, все эти семь стран я посетил во время всего лишь одного круиза по северу Европы.

Но это объяснение пролетело в пустоту. Реакцией на него была неожиданная реплика красивой молодой женщины, явно комсомольской активистки, пробивающей себе дорогу в актив партийный.

- Вот вы всё ездите по другим странам, а почему бы вам сначала не посмотреть нашу Родину? У нас столько красивых мест, куда там загранице…

- Но я ведь езжу и по нашей стране, за последнее время побывал в Азербайджане, Казахстане, Прибалтике, на Украине - разве этого мало?

Дальше началось «избиение младенцев». Остальные выступающие слились для меня в одну злобную кричащую массу. Не знаю, чем я их так прогневал, но услышал в свой адрес столько глупых вопросов и дурацких реплик, что всё происходившее стало напоминать идиотский карикатурный фарс. Какая-то дама требовала от меня подробно рассказать о моём разводе, кто, что и как. Когда я ответил, что это моё личное дело, касающееся только меня и моей бывшей жены и не имеющее отношения к поездке, дама погрозила пальцем и сказала, что это дело общественное, что я разрушил ячейку общества, а общество у нас строит коммунизм, следовательно, я разрушитель и враг коммунизма, и так далее…

Тут неожиданно ожил «значковый» ветеран:

- Вот тут говорили, что вы художник, а я ведь вас, художников, хорошо знаю. Вы все алкаши, и голых баб рисуете!

Бесполезные мои объяснения по поводу того, что я не алкоголик, и рисую не голых баб, а оформляю детские книжки, в том числе и школьные учебники, также не были восприняты бойцами идеологического фронта. Бессильная злость кипела во мне, мысли путались, но я всё же пытался отвечать на все выпады в мой адрес.

Какой-то лысый мужик с «ленинским» прищуром глаз и необъятным животом, на котором возлежал модный в то время польский галстук, спросил:

- А сколько же вы получаете, молодой человек? Я вижу, что очень даже хорошо, если у вас есть деньги всё время кататься по заграницам. Легко они вам даются, поэтому и гуляете вовсю!

- Да, я зарабатываю немного, как все, но деньги трачу на поездки, потому что я художник, и мне надо видеть все достижения мировой культуры и искусства! У меня, как у вас, нет дач, машин, роскошных квартир и другого богатства, для меня богатство - это мои впечатления!

Похоже, этим пассажем я окончательно подписал себе приговор. Секретарь райкома завершила моё избиение словами:

- Ну вот, видите, Григорий Львович ещё не готов представлять нашу страну за рубежом. Мы все разглядели его неприглядный моральный облик, и поэтому не можем рекомендовать его к поездке.

Она закрыла папку и объявила:

- Следующий!

И здесь я понял, что надо идти ва-банк.

- Подождите, если вы сомневаетесь в моём моральном облике, то я прошу узнать обо мне в Кировском райкоме партии!

- А при чём здесь райком? - спросила секретарь.

- А при том, что я там работал!

- Подождите, подождите,- секретарь вновь раскрыла моё личное дело,- вы же ведь не член партии, а почему там работали?

- А я был главным художником района! - я достал удостоверение и положил его на стол перед секретарём. Поразительно, но она его даже не раскрыла!

- Вы работали там при Рамееве?

- Да.

- Так это ваши изумительные стенды с портретами передовиков при въезде в район?

- Мои.

- А знаменитая фотогазета у Красных ворот?

- Моя.

А оформление сабантуя, который тогда ещё американцы в кино снимали?

- Моё.

- Господи, товарищи, какую мы с вами ошибку только что чуть не совершили! Ведь это тот самый художник, который сделал район лидером наглядной агитации в городе! Почему вы нам заранее это не сказали? Вы поставили нас в такое неловкое положение, что мы готовы всей нашей комиссией принести вам свои извинения. Вы уж на нас не обижайтесь. Конечно, я сейчас подпишу вам рекомендацию, и езжайте спокойно, отдыхайте, набирайтесь новых впечатлений. А вернётесь, может, зайдёте к нам, что-нибудь посоветуете по оформлению?

Секретарь предложила вновь проголосовать и рекомендовать меня в поездку. Единогласно поднятые руки были ответом на её предложение.

- Вот видите, партия всегда готова признать свои ошибки и исправить их.

- Да, кстати,- это опять оживился престарелый ветеран,- я знал одного художника, который вообще и не пил, и не курил. А может, больной был?