Тот белый пароход

Мой отец был казанский волгарь, он четыре навигации плавал машинистом на теплоходе «Память тов. Маркина» в тридцатые годы прошлого столетия. Всплывают в памяти его рассказы, дополненные материалами семейного архива, фотографиями и открытками, собранными мною уже в зрелом возрасте. Теперь — моё время вспоминать…

Автор на месте своего наблюдения за волжскими пароходами через пятьдесят пять лет (до прежнего уровня Волги не хватает всего несколько метров).

Примечательностью нашей Казани всегда была Волга, не нынешняя, перехваченная плотинами на ряд водохранилищ, а прежняя, быстротекущая в своём русле. Пароходные пристани начинались ниже устья Казанки с причалов местных линий. Сами их здания на берегу были достаточно большими, с фасадами из стрельчатых арок, обращённых в сторону реки. Отсюда вверх по течению уходили пароходы до Свияжска и Козьмодемьянска, а вниз по течению — вплоть до Камского Устья.

Рядом, с небольшим промежутком, располагалось здание Общества спасения на водах. Далее начинались главные пристани Казани для прибытия волжских красавцев‑пароходов Волжско‑Камского бассейна, включая Каму, Вятку и Белую. Раньше, когда существовали известные волжские пароходства, каждое из них имело здесь свои причалы. Это были красивые двухдечные (двухпалубные) дебаркадеры, крепко привязанные к берегу металлическими тросами и распёртые к нему брёвнами. Панорама расположения пристаней (речной порт как таковой тогда ещё не появился) заканчивалась грузовыми пристанями, находившимися уже напротив острова Маркиз.

Более полувека нет уже этого Дальнего Устья, которое накрыли воды одного из волжских водохранилищ, похоронив в нём прежнюю вольную жизнь и старые паро­ходы…

О том, каковы были эти красавцы — гордость нашей Волги — лучше всего говорят дореволюционные открытки и фотографии последних лет их плавания. На всю жизнь я запомнил рассказы отца о жизни пароходов, их конструкциях, наименования отдельных частей. Название парохода наносилось на кожух, под которым вращались колёсные лопасти (плицы). По виду «сияний», то есть кожуха и вращающихся плиц, а также по форме и окраске пароходной трубы, переднего вида салона на верхней палубе, облику палубных надстроек, можно было определить название парохода, его прежнюю принадлежность, скоростную линию.

От отца я впервые услышал, что все суда принадлежали раньше пароходным обществам, которых было достаточно много. В разговорах со своими сверстниками‑волгарями он чаще всего говорил о «волжских», «самолётских» и «меркурьевских» пароходах, но упоминались и «русинские», «бельские» и «зевековские».

Родители тогда часто бывали на острове Маркиз, вернее, на его форпосте — небольшом островке напротив пристаней Дальнего Устья, впоследствии названном моим отцом «Пески». Там я любил наблюдать за проходящими пароходами. Интересным было само движение судов мимо нас по руслу реки: вниз по течению они шли по фарватеру, по его стремнине, а вверх — вблизи левого берега. Вверх по фарватеру никто не поднимался. Могущество нашей Волги, её течения, подчёркивалось лёгкостью, с которой оно сносило большие пароходы и теплоходы при их развороте на подходе к пристаням с замедленным вращением колёс или винтов. Ведь приставать к пристани можно было только строго против течения!

«Графиня», «Совдеп», «Бриллиант»

Изучая историю волжского судоходства, я нашёл множество подтверждений отцовским рассказам об особенностях волжских судов, принадлежавших прежним обществам. Подтвердились отличия даже пароходных свистков (отец любил повторять, что свистят пароходы, а гудят только паровозы!).

У пароходов общества «По Волге» в первую очередь бросаются в глаза «прозрачные» «сияния», разделённые белым кругом с шестиконечной звездой, под которым располагалось название парохода. Пароходная труба чёрного цвета без отличительных знаков, такого же цвета была и надводная часть корпуса; все надстройки — белого цвета. В торжественных случаях на носовом флагштоке верхней палубы поднимался белый флаг с эмблемой общества, где был указан год его образования (1843). Это было старейшее волжское пароходство. Многие суда имели легко запоминавшиеся парные названия, которые потом, естественно, потерялись. «Граф» получил название «Усиевич», «Графиня» превратилась в «Иосифа Сталина», «Князя» нарекли «Совдепом», а «Княгиня» стала «Коммунисткой». В наше время все эти пароходы окрашивались целиком в белый цвет, а на трубе была широкая красная полоса.

Пароходы общества «Самолёт», образованного в 1852 году, имели характерный ряд стоек в носовой части, поддерживавших верхнюю палубу. «Сияния» были глухими с эмблемами в центре в виде двуглавого орла, под которым красовался почтовый рожок — знак быстрой доставки почты. Корпуса этих пароходов имели чёрный цвет с белой ватерлинией на уровне воды. Скорость «самолётских» пароходов в своё время сочеталась с роскошью обстановки и удобствами для пассажиров. Передний салон — столовая имел большие окна с верхней частью, выходившей на шлюпочную палубу, и был шикарно обставлен. Знаком этой скоростной линии была голубая полоса на белой пароходной трубе. Весь водный путь «Самолёт» поделил на пространства (плёсы), где работали свои пароходы со своими названиями.

Верхний волжский плёс обслуживали суда с именами русских композиторов, средний — с именами князей и княгинь. Среди них, памятных мне, «Князь Владимир Святой» («Советская республика»), «Князь Михаил Тверской» («Память Вахитова») и другие пароходы. Но наиболее известными стали долгожители, проплававшие уже на Большой Волге вплоть до девяностых годов прошлого века. Это были «Великая княгиня Татьяна Николаевна» («Спартак») и «Великая княгиня Ольга Николаевна» («Володарский»). Оба парохода носили на носу золочёные вензеля как знак Высочайшего разрешения о присвоении им княжеских имён.

Две жизни парохода «Тургенев» (бывшее общество «Самолёт»).

Нижний плёс обслуживался «самолётскими» пароходами, носившими имена русских писателей. Самым роскошным был «Пушкин» («Великая княгиня Мария Павловна»). Один из них замечательно (поэтично и со знанием дела!) описан Иваном Буниным в рассказе «Визитные карточки»: «Было начало осени, бежал по опустевшей Волге пароход «Гончаров»; завернули ранние холода, туго и быстро дул навстречу студёный ветер, трепавший флаг на корме, шляпы, картузы и одежды ходивших на палубе. Пароход был почти пуст… Расстилалась и бежала серой зыбью сзади парохода река… Мерный стук колёсных плиц, с которых стеклянным холстом катилась шумящая вода».

В 1858 году возникло крупнейшее пароходное общество «Кавказ и Меркурий», которое специализировалось на эксплуатации больших пассажирских и грузопассажирских судов американского (двухпалубного) типа. Его первым пароходом был «Император Александр II» («Псков»), спущенный на воду у нас в Спасском затоне, который и поныне находится недалеко от Камского Устья. Особую гордость общества составлял знаменитый товаро-пассажирский «Фельдмаршал Суворов» («Соловьёв»). Всего в моём списке насчитывается семнадцать пароходов, известных в советское время. Эти большие двухтрубные суда имели полностью белые корпуса с глухими «сияниями», на которых красовались два перекрещенных флага.

Наибольшую популярность обществу «Кавказ и Меркурий» принесли его теплоходы постройки 1911–1913 годов. В моём списке их насчитывается десять, шесть из них ежегодно в летнюю навигацию величаво проплывали мимо наших «Песков», долго оставляя на фарватере Волги кильватерный след от работавших винтов. Это были суда больших размеров, быстроходные, комфортабельные, с роскошной отделкой. Все они окрашивались в белый цвет, а на трубе несли голубую полосу скоростной линии, обслуживая в основном рейс Нижний Новгород — Астрахань.

Первым серию этих теплоходов открывало «Бородино» («Микоян»), затем следовали (хочется перечислить все виденные мною поимённо!) «Двенадцатый год» («Семнадцатый год»), «Кутузов» («Красноармеец»), «Багратион» («Память тов. Маркина»), «Царьград» («Урицкий»), «Царь Ми­хаил» («25-е Октября»). Остальные теплоходы в памяти не удержались, хотя все они трудились после модернизации и на Большой Волге. Конечно, особым взглядом отец всегда провожал свой «Память тов. Маркина», когда тот следовал мимо нас вниз из Горького до Астрахани. Казалось, туда вместе с судном уплывала последняя часть его славной волжской жизни!

К важнейшим пароходным объединениям принадлежало общество «Русь». Отец хорошо помнил «русинские» пароходы, отличавшиеся тогда от других в первую очередь чёрной трубой с буквой «Р» на ней в белом овале. У них были глухие «сияния» с якорем и флагами, но типичный «русинец» не имел прогулочных веранд на нижней палубе, которая вся, от носа до кормы, была застроена каютами; даже передний салон на верхней палубе был небольшого размера. Всё здесь подчинялось устройству как можно большего числа кают, поэтому пароходы были достаточно большими.

Наконец, среди самых известных на Волге пароходных обществ назовём суда талантливого предпринимателя и судовладельца Альфонса Александровича Зевеке, именем которого и было названо общество «А. А. Зевеке». Именно с ним связано появление на Волге «американцев», превратившихся в тип волжско-американских пароходов, который использовали впоследствии все его конкуренты.

Первые два его судна «Ангара» и «Миссисипи» были громадных для того времени размеров с великолепной отделкой салонов и кают, они имели традиционное расположение пароходных колёс посередине корпуса. Позднее колёса перенесли на корму парохода, что делало его плоскодонным, с меньшей осадкой и более грузоподъёмным. Внешне эти пароходы выглядели как плавучие лабазы на нижней палубе с колоннами, поддерживавшими верхнюю пассажирскую палубу. Они имели одну или две трубы. Эти классические «зевековские» пароходы носили названия драгоценных камней: «Бриллиант», «Рубин», «Жемчужина», «Изумруд» и были хорошо известны нам по тем крутым волнам, которые долго не расходились за кормой, доставляя удовольствие качаться на них в лодке, но это было не так страшно, как после «самолётских» «Спартака» или «Володарского».

В советское время при нацио­нализации всего речного флота названия и эмблемы пароходных обществ были заменены аббревиа­турами: ВНРП, ВВРП, ВОРП, ВКРП, ВГРП, что означало Нижне-Волжское, Верхне-Волжское и другие пароходства, а к «сияниям», кроме названия парохода, добавилась только пятиконечная красная звезда. Исчезла прежняя поэтическая принадлежность речных красавцев к своим компаниям и обществам… Но осталось главное — большое количество пароходов и теплоходов, хотя многие их них погибли во время войны на реках Волжско-Камского бассейна.

Симфония свистков

Однажды отец показал мне с воды главный движитель парового судна — его колёсные лопасти. Для этого мы сплавились по течению мимо стоявших у причалов пароходов. Рисковый родитель подвёл нашу лодку буквально на несколько метров к неподвижным пароходным плицам, чтобы я мог лучше рассмотреть, как там всё устроено. Отлично помню край нижней палубы, почти нависающей над лодкой, большие пароходные «сияния» и сами деревянные лопасти колёс в металлическом ободе, некоторые из которых мы увидели поломанными. Колёса были совсем близко, казалось, нас туда может запросто затянуть грязноватая вода, журчащая внутри колёсного объёма, но всё закончилось благополучно.

Возможно, именно с той поры образ гребного устройства парохода у меня связывается с плавающей в прозрачной воде уточкой, которая, изящно подгребая под себя лапками, легко скользит по поверхности.

Пароход «25 лет Октября» (бывший «Царь Михаил»).

Другое необыкновенное речное устройство — это пароходные свистки, голос вырывающегося пара. На трубах пароходов их было два — главного и второстепенного действия. Первый предназначался для дальних расстояний и имел несколько тонов, им пароходы приветствовали друг друга, извещали о своём прибытии... Это был голос судна и свидетельство его принадлежности к обществу или компании. Малый свисток раздавался только на судне и звучал как команда.

Особой музыкой для меня были пароходные свистки, звучавшие при отвале судна от пристаней Дальнего Устья. Всё начиналось с первого длинного свистка парохода, стоявшего у причала. Взяв бинокль, я видел, кто собирается отваливать. Потом, с промежутком, следовал второй свисток, уже короткий. Начальный пересвист продолжался до такого же сдвоенного третьего свистка, что означало готовность судна к отплытию. Как бы нехотя проворачивались плицы, и пароход, постепенно обре­тавший уверенность, что может противостоять течению, издавал два коротких свистка — надо было отдать носовую чалку. На капитанском мостике вахтенный начальник, опустив голову, внимательно следил за тем, что творилось на нижней палубе, и переговаривался с машинным отделением. Нос парохода метр за метром отваливал в сторону фарватера, плицы работали всё быстрее, и уже казалось, ничего не связывает судно с берегом. Вот тогда слышался заключительный короткий сигнал — отдавалась кормовая чалка. Теперь полный ход, если впереди нет помехи в виде лодок; в этом случае раздавались частые тревожные свистки, выражавшие злость на упрямцев, которые мешались на пути.

Отец помнил все свистки каждого прежнего судовладельца, особенно выделял мягкий тон сигналов «самолётских» пароходов, объяснявшийся заботой о спящих пассажирах.

Довелось плавать с отцом по Волге на небольших пароходах «Механик» и «Габдулла Тукай» до Чебоксар. Отец, сохранявший чувство причастности к славному братству речников, неизменно шёл знакомиться с капитаном, чтобы с его разрешения подняться в штурвальную рубку, поговорить с вахтенным начальником. Он обязательно фотографировал экипаж и потом дарил снимки команде. Мы бывали в машинном отделении, где тускло светили электрические лампы, пахло машинным маслом и вращались огромные пароходные шатуны главного колёсного вала.

Отец знакомил меня с бытом пассажиров не только первого и второго классов, но и всех остальных. На корме парохода, открытой солнцу и ласковому ветерку, обычно размещались пассажиры четвёртого класса, следовавшие на близкие расстояния. Бывалый пассажир всегда находил здесь место и мог уютно расположиться, не обращая внимания на соседство кур, гусей и других домашних животных. Под мерный стук пароходных плиц на корме ели, спали, вели разговоры, любовались неспешно меняющимися картинами волжского берега…

Фотографии из семейного архива автора