Виктор Тимофеев: «Всю жизнь дуркую!»

Из архива журнала "Казань" №2, 2022 г. 

Сколько из его мастерской вышло и разбрелось по городу котов с квадратными ушами, не знает даже сам художник. «Я их уже двадцать лет как рисую, — признаётся Виктор Тимофеев. — Каждый день без перерыва и по несколько штук».

Бородатые лица зверей

И тут же при мне закрытыми глазами произвёл на свет ещё одного. Под рукой у него оказались уценённые белила, поэтому кот получился «февральским», с инеем на боках. Из скрюченного тюбика выдавилось немного синевы — это для глаз; с донышка банки соскрёб красную — как раз хватило для пасти с язычком и россыпи рябины на ветках.

Как только коты просохнут, художник берёт их под мышку, и — в народ: на встречу, на открытие выставки… Может подарить хорошему человеку на улице просто так. Бывает, что и покупают. В отличие от знаменитых Казанских котов, спасших «Эрмитаж», где крысы выгрызали правдоподобно написанные окорока со слезой и неощипанную дичь с живописных полотен малых голландцев, его порода миролюбива. Бегают тимофеевские коты неважно, с ленцой. Плоские, декоративные, им бы прислониться к кому-нибудь, чтобы не упасть. Они прямодушны и доверчивы. Беззубы, так что даже мышь стащит у них прямо из пасти кусок сыра. Да и пасть ли это? Скорее, губки алые.

— Мне приятно, когда люди, получая их, улыбаются, — признаётся Виктор. — Порой встречаю своих котов в самых неожиданных местах. Придёшь к кому-нибудь в гости, а он уже там, собака, мяукает. Конечно, это — наивное искусство, где всё предельно упрощённо. Помнишь, как в той песенке из кинокартины «Республика ШКИД»:

У кошки четыре ноги

Позади у неё длинный хвост

Но трогать её не моги

За её малый рост, малый рост…

А кошку обидеть легко

Утюгом её между ушей

И не будет лакать молоко

И не будет ловить мышей…

А у ней голубые глаза

На ресницах застыла слеза

Это ты наступил ей на хвост

Несмотря на её малый рост

А ты не бей-не бей кота по пузу

Кота по пузу, кота по пузу

А ты не бей-не бей кота по пузу

И мокрым полотенцем не моги…

Конечно, не Пушкин, но сколько в этих бесхи­т­ростных стихах боли и любви! Мне хочется к архаике вернуться. К началу начал, когда Бог творил, и на день пятый создал всех гадов земных, и увидел, что это хорошо. А потом настал наш черёд: «Палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Бог, как ребёнок, играл. Вначале сам себе игрушки делал, поэтому появились всякие там динозавры и летающие драконы. Потом, по мере взросления, форму уменьшал и дорабатывал. Когда человека мастерил, то долго думал, куда бы детородные органы присобачить. Сначала на самое видное место хотел — на лоб или вместо носа, но затем чего-то передумал…

Художник — тот же ребёнок! Но нельзя подделываться под него, надо быть им. Уйти от придуманного, надуманного, искусственного…

Кто-то считает, что Витя Тимофеев в котах множит свои автопортреты. Может быть… Гляньте на него, и вправду большой кот с запорожскими усищами, с которых стекает жирная сметана. Так и видится, как в них с лёгким почмокиванием исчезают вареники или пельмешки. Если бы Илья Репин встретил Тимофеева, когда задумывал свою самую знаменитую картину, то обязательно усадил бы за пляшущий стол к казакам, сочиняющим письмо султану: «Ты — шайтан, турецкий чёрт, проклятого чёрта брат и товарищ, и самого Люцифера секретарь! Какой же ты, к чёрту, рыцарь, когда голою сракой ежа не убьёшь?..»

Такое ощущение, что Тимофеев забрался к нам с задонских степей и теперь прозябает под скупым солнцем Поволжья. Зябко ему здесь, ярких красок не хватает, распахнутых душ. Бурлюк в нём дремлет!

Но другие углядели в Тимофееве Будённого. Даже в этом образе взяли в Голландию на выставку русского авангарда. Выдали френч и галифе. Только шашку не дали — мало ли! Витя важно сидел на некрашеной табуретке, усы пальцем разглаживал. Пил водку из гранёного стакана, терзал гармонь и пел запинаясь:

Бедный китаец, несчастный индус

Смотрят с надеждой на наш Союз,

Ведь от тайги до британских морей

Красная Армия всех сильней!

Картин его там не висело. Он сам был колоритным арт-объектом с лубочным душком, который так уж полюбился иностранцам. В Казани Виктор давно стал неотъемлемой частью творческих тусовок, его «крылатые» усы перелетают с одной выставки на другую. Глядя на него, а не на котов, казанцы улыбаются и светлеют лицом.

Тимофеев, раскрашивая очередного кота, рассказывает:

— По дороге в мастерскую я подбираю какую-нибудь фанерку или дощечку. Ничего не выпиливаю, не равняю края. Оставляю всё как есть. Проще простого, пойти и купить лист ДВП, но мне интереснее найти обрезок на помойке. У него ведь уже есть какая-то своя судьба, а я ему продлеваю жизнь! Беру краску, которая окажется под рукой, и просто крашу. Двигаю рукой — вверх-вниз, туда-сюда… Медитирую. Думаю, что в это время моей рукой водит Бог. Во как! Надо доверять себе. Не мешать. Не бороться с самим собой. Уважительно относиться. Рисовать я не умел и до сих пор не умею, в этом пора признаться. Но творить люблю. Прямо сам балдею! Как-то, когда я работал подмастерьем у Баки Урманче, он подозвал меня и говорит: «Вот, будем, Витя, с тобой картину писать». Я ему честно сказал, что не умею. А он: «Я тебя научу, не переживай. И не таких…» Но главный урок мастера: не бояться прежде всего самого себя!

                                                                                      Золотая осень. 2021

Под рукой Тимофеева изогнулся ещё один кот. Художник пошкрябал мастихином ему пузо и продолжил:

— Один мой знакомый, когда заходил к художникам, то добродушно над ними подтрунивал: «Ну что, опять дуркуете?» Вот именно этим я и занимаюсь всю жизнь. Дуркую! Иногда ещё за это деньги дают. И совершенно не важно, в каком стиле ты работаешь, какими красками малюешь, кистью или пальцами, на холсте или на заборе… Чужое мнение меня не колышет. Ни раньше, ни тем более сейчас. Мы с тобой просто валяем дурака: ты в своей сфере, я — в своей. Разве не так?..