Воспоминания Марата САФАРОВА о московском Сабантуе

Иллюстрация Сергея Рябинина

Таких документальных сведений нет, как и нет уверенности, что весенний праздник плуга отмечался повсеместно, всеми группами татар. Если учитывать, что в ареалы расселения большей части мишарей и касимовских татар (а именно они составляли основу мусульманской общности Первопрестольной) Сабантуй приходит и закрепляется лишь в XX веке, то, видимо, явление это для Москвы новое, возникшее под культурным влиянием Казани. 
Но могли ли татары жить без праздника? Не проводить скачек, если жили у Москвы-реки выходцы из Ногайской орды, торговавшие лошадьми? И где тогда состязаться силой московским батырам, которые выходили на русскую службу, но долго ещё сохраняли все боевые традиции своего народа? 
Вопросов много, а ответов — лишь несколько. Впрочем, они документальные. Оказывается, московские татары разбивали палатки на своём Сабантуе в Кусково! Об этом сообщает иллюстрированный журнал «Искры» от 1913 года. Репортёр особо подмечает, что праздник прошёл в Татарской роще, а ведь наличие такого микротопонима указывает на периодичность Сабантуев, что было уже привычное и освоенное место, а следовательно — традиция. Здесь стоит учитывать, что земли в Кусково были не казённые, а частновладельческие, принадлежавшие роду Шереметевых. В заметке от 1913 года можно узнать, что проведение Сабантуя действительно случалось регулярно, и проходило по благословению графа Сергея Дмитриевича Шереметева. Местные русские крестьяне и служащие дворца не знали причин татарского праздника (проводили его не весной, а именно летом, как сейчас) и высчитывали, что татары собираются примерно на Троицу или пораньше — на Духов день (1 июня). Привязка к церковным праздникам не указывает на ассимиляцию верующих мусульман. Подобно фиксации в татарском народном календаре, в мишарских деревнях, названий православных праздников (Рождество — роштва, раштуа; Покров — пукрау, и даже Троица — тройче), здесь очевидно отражается влияние официальной жизни дореволюционной России, где православие являлось государственной религией. Тем более что православные праздники чётко определяли природные рубежи, времена года, столь важные для картины мира крестьянина-земледельца. Тема взаимовлияний русской и татарской культур — особая, требует подробного изучения и изложения, но лишь отметим сейчас, что привязка Сабантуя к церковному календарю не являлась чем-то неординарным, да и праздник устраивался в усадьбе православного дворянина, на фоне его домового храма. Интереснее здесь сама вовлечённость последнего хозяина Кусково, внука Николая Петровича Шереметева и той самой крепостной Прасковьи Ивановны Ковалёвой-Жемчуговой в традиции другого народа. 
Так и представляется просторное поле, с одной стороны окружённое рощей (Татарской), а с другой — выходящее к Кусковскому пруду. Вдалеке видны деревянный дворец Шереметевых, голландский домик и изысканные оранжереи. Около рощи установлены котлы-казаны, где готовится дымящееся угощение.

Шазам Сафин

Большое количество татар (мужчин, женщин, детей) наблюдают за приготовлением к борьбе корэш. Татары одеты в городскую одежду начала XX века, лишь цветные платки и тёмные тюбетейки‑каляпуши выдают в них мусульманский народ. Сами борцы ещё только выходят к полю. В центре поля стоит граф Шереметев, держащий два длинных полотенца, необходимые в этом виде национальной борьбы.
Значит, был в Москве Сабантуй. 
Рощи, парки, лесные массивы в других предместьях Москвы татары облюбовали для Сабантуев и без покровительства Шереметева. Находим ещё одно упоминание о московском Сабантуе, на этот раз в художественном произведении. В своём романе «Дочь Волги» писатель Гариф Ахунов масштабно воссоздаёт исторические события, происходившие в татарских сёлах Прикамья и Поволжья, а также в Казани с начала XX столетия до 1930-х годов, но есть там и короткий московский сюжет. 
«Улица Ибрагимова» — для местных жителей в районе метро «Семёновская» это уже привычный топоним, как и рядом расположенные Мироновская, Зверинецкая или Фортунатовская. Не думаю, что кто-то специально задумывается о «мусульманском» звучании, услышав объявление остановки в трамвае или разглядывая указатели на домах. Всё стало привычным и не нуждающимся в поиске «этимологии», ведь несколько поколений проходят или живут на этой улице более 60 лет. И всё же, кем был этот самый Ибрагимов, именем которого названа улица в Москве?
Как известно, в Казани тоже есть даже не улица, а проспект Галимджана Ибрагимова — одна из важных магистралей города. Казанский проспект Ибрагимова назван в память о выдающемся татарском писателе, учёном и общественном деятеле Галимджане Ибрагимове. Московская же улица Ибрагимова запечатлела в своём названии имя его современника и знакомого, но однофамильца.
В ноябре 1957 года в Советском Союзе отмечалось 40-летие Октябрьской революции. План юбилейных мероприятий пре­дусматривал увековечивание памяти деятелей революции, видных большевиков и соратников Ленина. Тогда и появилась московская улица, которая названа в честь революционера, советского политического деятеля Шаймардана Нуримановича Ибрагимова. 
…Начало XX века. Рабочие кварталы вблизи Измайловского парка. Жители домов и бараков, расположенных на прямых улицах местных кварталов, в большинстве своём находили пропитание на многочисленных заводах и фаб­риках в Лефортово. На «заводе холодной штамповки из жести В. В. Бонакеръ» работал дворником и ночным сторожем Нуриман Ибрагимов — выходец из крестьян деревни Петряксы Курмышского уезда Симбирской губернии (ныне Пильнинского района Нижегородской области). Подобно многим своим землякам — нижегородским татарам-мишарям, Нуриман Ибрагимов покинул деревню и отправился в Москву. Корпуса завода, где он служил, располагались на Ткацкой улице; совсем неподалёку — в нескольких минутах ходьбы — семья Ибрагимовых и поселилась.
В упомянутом романе Гарифа Ахунова «Дочь Волги», где показана панорама образов татарского общества начала XX века, есть примечательный эпизод — арест московского юноши Шаймардана Ибрагимова, раздававшего революционные листовки на Сабантуе, проходившем в Измайловском парке. Штрихами в романе показан и его религиозный отец, мечтавший, чтобы сын стал муллой. 
Литературный сюжет романа Гарифа Ахунова и факты биографии Шаймардана Ибрагимова совпадают. Любознательность и активность татарского юноши, с самых ранних лет жившего в Москве, свободно владевшего русским языком, быстро сделали Шаймардана своим человеком в рабочей среде. По рекомендации старших товарищей в 1915 году он начал посещать вечернюю школу, стал активным членом профсоюза металлистов и постепенно втянулся в революционную жизнь. 16-летним вступил в ряды большевистской партии и получил поручение агитировать московских татар. Однако уже первый выход на Сабантуй, столь документально показанный Гарифом Ахуновым, привёл к аресту — освободила Шаймардана Февральская революция.
Гариф Ахунов, тщательно работавший в период написания романа «Дочь Волги» с многочисленными материалами, заставший ещё поколения, жившие в начале XX века, не случайно обозначает этот московский Сабантуй — в Измайловском парке. Именно традиция проведения праздника в Измайлово сохранялась наиболее прочно и долго, почти до наших дней. Когда Сабантуй стал общегородским праздником, уже в 1990-е годы, и его организацией занялись власти Москвы и Татарстана, то именно Измайлово много лет ассоциировалось с весёлым татарским раздольем. Татары вообще тяготели к Измайлову, здесь собиралась молодёжь, переезжавшая в уже советскую столицу из нижегородских деревень, многим памятен даже своеобразный «татарский пятачок», где парни и девушки знакомились — к Измайлову восходит складывание многих московских татарских семей. 
Мои детские впечатления также связаны с Измайловским парком, где Сабантуй проходил на далёкой от входа площади, где с утра ждали приезда творческих коллективов из Татарстана, народных и эстрадных татарских песен. Весь долгий летний день из шатров-юрт шла бойкая торговля казанским чак-чаком, книгами по истории и кассетами с записями любимых эстрадных исполнителей. Везде звучала татарская речь, встречались знакомые, а к вечеру начиналась кульминация — борьба корэш!
Московские Сабантуи всегда были известны своими борцами, происходившими из Нижегородчины, из деревень близ Сергача.
Было время — лет 15-20 назад, когда ещё встречались на Сабантуях люди, помнившие, видевшие легендарного спортсмена Шазама Сафина. Регулярно проводились турниры, посвящённые его памяти, как по греко-римской борьбе, так и по борьбе на кушаках, часто вспоминали Шазама Сафина на Сабантуях, сравнивая современных борцов с ним — первым татарином — олимпийским чемпионом.
Место появления на свет Шазама Сафина — деревня Кочко‑Пожарки на берегу реки Пьяна. С этим самобытным краем семья никогда не теряла связь, периодически возвращаясь, а до 1939 года фактически проживая на Нижегородчине. Уклад татарского села, родной язык, праздники и, конечно, национальную борьбу корэш Шазам воспринял и впитал именно на родине.
По рассказам его родных и земляков, ещё мальчиком Шазам увлёкся национальной борьбой — мерился силами со своими товарищами. Интерес не пропал и в Москве. Видя его тягу к спорту, отец привёл старшего сына к тренеру в общество «Пищевик», где Шазам Сафин начал заниматься греко‑римской борьбой. 
Победы не заставили себя долго ждать. В 1950 году он выиграл первенство СССР среди юношей в Ленинграде, в 1951 году занял третье место на чемпионате СССР в Одессе. Близились Олимпийские игры в Хельсинки, в которых впервые принимала участие сборная Советского Союза. Двадцатилетнему Шазаму предстояло поехать в столицу Финляндии и бороться за золото в соревнованиях по греко-римской борьбе. Здесь он завоевал золото.
Не знаю, как восприняли победу татарина активные и заметные в Хельсинки финские татары — его земляки-нижегородцы, но в Москве сообщение в газетах об олимпийском золоте вызвало активное обсуждение в татарской общине. Об этом мне рассказывал старейший московский краевед Ахмет Галимов (1928–2024), отмечавший, что каждое упоминание тогда татарских фамилий в газетах или по радио вызывали особое воодушевление и гордость. Много было печалей и сложностей в первые послевоенные времена в осиротевших семьях, восстанавливавших страну. Ещё почти год должен был пройти до публикации в газете «Правда» статьи Гумера Баширова, посвящённой подвигу Мусы Джалиля, тревогу добавляла судьба крымских татар — непроизносимая вслух, но известная их поволжским соплеменникам. И новость об олимпийском золоте Шазама Сафина, само упоминание его фамилии и имени в положительном контексте, долго обсуждалась московскими татарами этим последним летом сталинской эпохи.
А были и довоенные Сабантуи. Проходили они в Нескучном саду, запомнились старым москвичам активным участием татар-метростроевцев. Выступили тогда на летней эстраде артисты-студенты татарской и башкирской студий при Московской консерватории и самодеятельные певцы. Место проведения было выбрано не случайно. Как отмечает историк Дамир Хайретдинов, в предреволюционные годы, затем с начала 1930-х годов и после войны, в 1948–1952 годах, московские татары собирались на свои ежегодные Сабантуи как раз на территории нынешнего Парка культуры им. Горького, ближе к Нескучному саду; при этом даже после Великой Отечественной вой­ны некоторые из них знали о том, что где-то на этой земле лежит древнее мусульманское кладбище. Изучение обычаев татар показывает, что Сабантуй часто проводится на ровной местности (луг, опушка) рядом с кладбищами — но никогда на самих кладбищах, что однозначно является кощунством и святотатством. Таким образом, организаторы национальных мероприятий в предреволюционное и советское время желали сохранить в народном самосознании память об историческом прошлом, память о древнем мусульманском кладбище, пусть даже уже и давно не действующем.
Хайретдинов добавляет, что в конце 1940-х годов в московской татарской общине ходила рукопись, написанная современным татарским языком, в которой упоминался момент захоронения на Татарском кладбище Степана Разина. В рукописи говорилось о том, что тело казнённого Ра­зина было брошено в Москву-реку; ночью татары выловили тело и захоронили его рядом со своим кладбищем, чуть ниже него. Впоследствии новое Даниловское мусульманское кладбище возникло в ином месте, но память о былом татарском сакральном пространстве сохранялась в общине при проведении Сабантуя и в XX веке.
Сюжет о Степане Разине напомнил о первых Романовых. Всё повторяется в летнем татарском празднике, проходящем в Москве — ныне он шумит в Коломенском, в любимой резиденции царя Алексея Михайловича, не благоволившего служилым мурзам. А ведь жил в Коломенском и Иван Грозный. Но кажется, что духи царей-хозяев этого живописного пространства на берегу Москвы‑реки уже давно радушно встречают татар на Сабантуе. Всё переплелось на Сабантуе — татарском, московском, российском празднике.