Открытое море

Журнал "Казань", № 12, 2011

Гарапша МУХОМЕДЬЯНОВ
 

Двадцать лет назад, в сентябре 1991 года, казанские яхты «Энже», «Идель» и «Багира» пересекли Чёрное море и вошли в пролив Босфор.

В то время, совершенно не сравнимое с нынешним по развитию зарубежного туризма, получить приглашение от стамбульского яхт-клуба на традиционную регату в Мраморном море казанским яхтсменам помогли общество по связям с зарубежными соотечественниками «Ватан» и татарская диаспора в Стамбуле.

Из Казани яхты вышли 18 августа. Нужно было пройти по Волге до Волго Донского канала, попасть по нему в Дон, из Дона в Азовское море, дальше - в Чёрное море, пересечь его, и на входе в Босфор казанцев должен был ждать на своём катере представитель татарской диаспоры в Стамбуле Фарид-эфенди Бичури.

Приключения начались уже в самом начале плавания. Беда пришла оттуда, откуда её не ждали, и носила, можно сказать, политический характер. После выступления ГКЧП 19 августа в стране возникли неразбериха и неопределённость. Наши документы на получение загранпаспортов с турецкими визами незадолго до путча я отвёз в Москву во Всесоюзное общество по связям с зарубежными соотечественниками «Родина». Сотрудники общества, оформив паспорта в турецком посольстве, должны были сообщить об этом президенту общества «Ватан» Дамиру Гисметдинову. Планировалось, что я забираю в Москве паспорта и мы вместе с некоторыми оставшимися членами яхтенных команд и спонсорами похода Айдаром Шарафутдиновым и Ильдусом Гайнутдиновым догоняем яхты. Но Турция перестала выдавать визы гражданам СССР, и ничего определённого московские коллеги президенту «Ватана» сообщить не могли. Появились сомнения. Казалось, что нужно возвращаться, но было принято решение продолжать плавание. Дамир ли Гисметдинов дал совет, сами ли капитаны так решили, но прогноз оказался верным. Сказать, что через некоторое время в стране всё наладилось, нельзя - наоборот, но вопрос с турецкими визами решился.

Яхты были уже на подходе к черноморскому порту Керчь. Из Керчи и предполагалось направиться к берегам Турции. Надо было спешить, и мы вылетели в Крым. Когда машина подвозила нас к морскому вокзалу в Керчи, мы видели, как швартуются три яхты. Это были только что приплывшие «Энже», «Идель» и «Багира».

Все члены яхтенных команд были в сборе, паспорта на руках, но теперь новая напасть: Керчь для нашего класса судов - порт принимающий, но не выпускающий. Яхты за границу выпускал порт Ялта. После всех портовых проверок, обязательных при выходе в открытое море, нам предстояло идти в Ялту, причём только во время светового дня и только в пределах видимости пограничных постов на берегу. Неудивительно, что при таком режиме в море не было видно ни катеров, ни яхт. У нас на Волге их тогда было больше.

Кстати, когда мы возвращались, то возвращались как раз в Керчь. Подходили ночью. Лёгкий ветерок, тишина и только плеск плывущих рядом дельфинов. Они ныряли под яхту у одного борта, выныривали из-под другого. От этого озорства невозможно было оторваться. Вдруг темноту южной ночи разрезает луч мощного прожектора. Светло, как днём. Видимо, мы для кого-то как на ладони. Ослеплённый, я не сразу разглядываю контуры сторожевого корабля. По рации капитанам раздаётся команда подойти к кораблю и предъявить судовые документы. После проверки - приказ: «Швартуетесь, и на берег - ни шагу! Ждёте пограничников!» Ждать не пришлось, ГАЗ-66 с пограничниками прилетел моментально. Удивительно, как с такой сторожевой дисциплиной мы потеряли свою страну.

Вспомнилось, как заходили в Босфор, то есть уже в чужую страну. С одной стороны, очень близко, у аккуратных причалов видны военные корабли. У нас за кормой - советские флаги. Никого это не пугает, никто нас не останавливает. Наоборот, нам даже рады. Люди, гуляющие поздним вечером по ярко освещённым набережным, сидящие под открытым небом за столиками кафе и ресторанов, громко приветствуют нас. Мало сказать, что мы были удивлены. Потом мы ещё часто с этим сталкивались. Нас приветствовали с берега, с катеров и кораблей; однажды на проходившей мимо нас турецкой подводной лодке нам отдали честь стоявшие на ходовой рубке офицеры; часовой у султанского дворца Долмабахче - бывшей резиденции Ататюрка, крепко державший перед собой карабин, вдруг пошевелил двумя пальчиками, будто помахал нам вслед, когда наша «эскадра» проходила мимо, покидая Турцию.

Особый восторг у наблюдавших вызвала наша швартовка под парусами на международной яхтенной стоянке Атакой Марина. Секрет оказался прост. В проливе Босфор опасные течения, там сложные условия для судоходства. Турки на своих красивых яхтах ходят в Босфоре на двигателях. Парусов не видно, торчит только мачта, иногда две и даже три. Самый старший участник нашего плавания Ильдус-абый Садыков в своём рассказе «На яхтах в Истанбул» написал: «Кажется, французам принадлежит высказывание, что на свете есть три самых прекрасных зрелища: танцующая женщина, скачущая лошадь и корабль, идущий под всеми парусами».

Наверняка французам - они известные ценители красоты, но три яхты с поднятыми парусами в Босфоре всегда вызывали восторг у турок, знающих толк в мореходстве. А мы-то делали это от нищеты: у нас были двигателя, но не было лишней валюты на бензин.

Да, что-то я далеко «заплыл». Действительно, эту историю можно долго рассказывать, часто сбиваясь с курса. Её можно поведать как удачный пример народной дипломатии, можно продолжить «политическую» тему, описать историю татарской диаспоры, перечислив ярких её представителей - очень достойных граждан Турецкой Республики, проявивших такое гостеприимство, какое до этого никто из нас не испытывал. О нас тогда писали в некоторых турецких газетах и журналах, говорили по радио «Азатлык». Почему бы не упомянуть об этом, добавив, что всё написанное было на одну тему - «Смелые татары». Можно поделиться впечатлениями о Стамбуле, рассказать о регате. В конце концов, заключить, что это был, как теперь говорят, очень удачный проект, упомянув тех, кто предложил идею, и тех, кто эту идею поддержал. Всё это интересно, достойно внимания и благодарной памяти. Но я по прошествии двух десятков лет всё-таки прежде всего вспоминаю, как мы преодолели Чёрное море.

Не переплыли, не перешли, не пересекли - преодолели. За двадцать лет только телевидение, кроме прочих катастроф, одних только кораблекрушений и бедствий на воде показало столько, что мне теперь понятно, где мы были и что сделали.

Мы вышли из Керчи рано утром 30 августа и за два дня с ночёвкой в Феодосии - родном городе Айвазовского, любуясь с моря крымскими берегами, дошли до Ялты. В Ялте мы устали ждать, когда пограничники и таможенники проверят нас и дадут добро на заграничное плавание. Когда это случилось, выскочили из Ялты, несмотря на то, что это было к вечеру, не обращая внимания на густые облака, низко нависшие над городом и подтверждавшие штормовое предупреждение. Нас должны были ждать у входа в Босфор с утра 6 сентября. По всем прикидкам, чтобы успеть к сроку, нужно было выйти 2-го. Когда пограничники и таможенники наконец добрались до нас и закончили свои процедуры, было уже пятнадцать часов 2 сентября. Штормовое предупреждение - «до шести баллов», это для яхты - «свежий ветер». Решили идти.

По моей просьбе дошли до «Ласточкина гнезда», чтобы посмотреть на замок с моря. Оттуда повернули в открытое море, взяв курс на Босфор. Ветер - свежий у берега - чем дальше в море, тем больше крепчал и хорошо гнал нас по беспорядочным волнам, возникавшим от встречи двух течений у оконечности южного берега Крыма. Солнце сквозь тучи пробивалось всё реже, они становились плотнее и спускались всё ниже. До неба, казалось, можно было дотянуться рукой. Мы были как под крышкой, которая не смыкалась с одного края - на западе, где через узкую щель солнце подсвечивало тучи и волны почерневшего моря, показывая, насколько мало пространство, разделявшее две стихии. Наконец, края «крышки» плотно сомк¬нулись - полнейший мрак. Обе стихии смешались. Сверкнула молния, как будто электрик с фонариком пытался наладить свет. Но, видимо, он сделал только хуже: молнии засверкали чаще, раскаты грома стали близкими и оглушительными. Давно ливший дождь сменился сильнейшим ливнем, и почему-то волнение моря от этого не утихало, как принято считать, а усиливалось. Волны становились всё больше и больше, потому что быстро крепчал ветер. Это был ещё не шторм, а только начало шторма, и никто не догадывался, что продлится он больше полутора суток.

Хорошо помню два момента. Первый связан с глубиной. Когда однажды яхту подняло на гребень волны, я увидел за кормой чёрный жутковатый провал и вспомнил, что Чёрное море имеет максимальную глубину как раз южнее Ялты.
Кричу своему капитану:

- Алмаз, тут глубина 2210 метров!

- Какая яхте разница, две тысячи двести десять или десять? Ей лишь бы на мель не сесть. Не дрейфь - прорвёмся!

Второй момент - это молнии в море. Хорошо, что подобное я уже видел. Однажды попал в шторм на высокогорном уральском озере. Пришлось долго и крепко поработать вёслами, чтобы плыть, удерживая лодку против волны. А против волны - это как раз к тому болотистому берегу, куда, казалось, каждую секунду били молнии. Наверное, там нужно искать железную руду. После каждой молнии к небу поднимался белый столб, настолько белый, плотный и высокий, что до сих пор думаю: неужели это был просто пар? Потом вдоль берега по более спокойной воде нужно было почти столько же плыть обратно к дому лодочника. Молнии почему-то пошли за мной. Очень тонизирующее средство - молнии. Особенно когда ты посреди моря рядом с одиннадцатиметровой мачтой из алюминия или когда молния бьёт каждую секунду и будто рядом, но чужую лодку нужно причалить на место, привязав цепью к колу, а кол - это вбитый в землю железный лом; когда всё это происходит в восемьдесят шестом и девяносто первом годах, а друг твой Гена Капранов в восемьдесят пятом убит молнией у воды…

Удивительно, но делаешь всё, что нужно делать: будь что будет. Фатализм! Иногда без него было бы трудно. Например, в шторм, который обещал быть «до шести баллов», а обернулся восьмибальным, если судить по скорости ветра в пятьдесят узлов, зафиксированной анемометром на топе мачты «Идели». При таком ветре волны должны быть высотой восемь-одиннадцать метров. Одиннадцати, может быть, и не было, но иногда, когда ближняя к нам «Идель» попадала между двух волн, её мачту было еле видно.

Несколько раз принимался за описание этого шторма, но каждый раз срывался на эпический лад. Попробовал поспокойнее и «понаучнее», но настолько углубился, что кое-как «вынырнул». Я родился и вырос у озера. Было интересно наблюдать за его поведением, искать какие-то закономерности. Думал о море. Одно время хотел поступать в Ленинградский гидрометеорологический институт. Океанология, физика моря, физика атмосферы, морские экспедиции - заманчиво звучало. Если б не раздумал туда поступать, сейчас бы не мучился, а описал шторм доходчиво и в трёх словах.

Решил посмотреть в Интернете, как другие описывают шторм, перенесённый на яхте. Оказалось, что существуют скрупулёзные описания известных штормов. Описано всё: их время и дата зарождения, место прохождения, названия яхт, которые попали в этот шторм, решения капитанов и действия команд, в результате которых они справились или, к сожалению, не справились со штормом; как таких потом долго искали и с большим трудом спасали или не находили, и только потом кому-то случайно попадались обломки, может быть, этих яхт. Многие попавшие, судя по описанию, в такой же шторм, как наш, не справлялись. Мы справились.

Стамбульские яхтсмены при встрече отнеслись к нам с большим уважением не только из вежливости: они имели представление о том, какой был шторм. Это от них мы узнали, что шторма такой силы в Чёрном море случаются редко. Увидев размеры наших яхт и их оснащение, они не скрывали своих чувств, и было понятно, что никто из них не стал бы на таких выходить в открытое море.

Размер, как известно, не главное, но оснащение, конечно, было слабовато. У нас, например, были рации, по которым можно было связаться только с проходящими недалеко судами, но мы за весь переход не видели и не слышали ни одного, кроме болгарского сухогруза у самых берегов Турции. Брёвна встречались, но они для нас были опаснее торпеды. Все корабли, направлявшиеся в Чёрное море, стояли в Мраморном море перед входом в Босфор: не пустили из-за шторма. Кораблей скопилось так много, что мы видели их там ещё несколько дней. Такая же картина наверняка была и в наших черноморских портах. Рассчитывать мы могли только на себя. Кстати, если б не мы, никто бы не смог помочь посреди моря терпящему бедствие.

Когда прекратились шквальный ветер, ливень, гром и молнии, а тучи поднялись и поредели, открыв небо, на яхту села маленькая птичка, похожая на воробья. Она или отбилась в шторм от стаи, или была единственной, кого шторм пощадил. Отдыхая и подкрепляясь, птичка дошла с нами до Стамбула и улетела. Наверное, знала куда.

А мы не знали. Нас никто не встречал. Ветер, временами казавшийся ураганным, гнавший нас по огромным волнам - этот ветер был почти попутный - бакштаг, поэтому мы пришли на два дня раньше, и стоянку нужно было искать самим. Капитан одного из катеров, понявший мой татарский, показал нам удобное место. Утром мы проснулись от звуков азана, открыли глаза и поняли, что попали в сказку. Стало понятно, почему половина наших учебников по истории была о турецких походах.

Капитан, выручивший нас накануне, помог связаться по радиотелефону с нашим покровителем в Стамбуле, и по его целеуказаниям мы дошли до Атакой Марины, где кроме турецких яхт стояли яхты со всего мира. Сказав, что нас там ждал Фарид-эфенди Бичури и его дочь Рушан, можно было начать очень большой рассказ о гостеприимстве, которое мы испытали, прожив в Стамбуле четырнадцать дней. Но я обещал только о море и до сих пор не раскрыл, как говорила моя учительница по литературе, все связанные с ним темы. Их осталось три.
Первая - политическая. У нас на яхтах были комплекты нового флага Республики Татарстан, к тому времени уже год как принявшей Декларацию о суверенитете. На август 1991 года были намечены большие планы по развитию процесса суверенизации. Ожидалось, что будет утверждён и новый флаг, после чего мы должны были поднять его как государственный, но флаг приняли позднее и другой вариант. Оно и к лучшему: нынешний лично мне нравится больше. Он полнее представляет многонациональную республику. А тогда мы весь поход прошли под советским флагом и были одними из последних моряков, ходивших под флагом СССР, в котором родились, выросли и которому присягали.

Вторая тема - фотографическая. Это о том, что можно было бы не писать столько много, а показать побольше фотографий. Но у меня есть фотоснимки только начала шторма и после шторма. Фотографий самого шторма нет. Не потому, что жалко было вытаскивать фотоаппарат под сплошной ливень и накрывавшие с ног до головы волны, тем более, что всё это, если нет молний - во мраке, а потому, что было не до этого. Фотоаппарат плавал на дне каюты со всеми другими вещами, сорванными со своих мест, и хотя был в герметичной коробке, соль своё взяла: в Стамбуле он отказал. Там, конечно, было что снимать, но больше всего мне жалко не заснятый смерч. Часа через три после выхода из Босфора, на пути домой, мы увидели смерч, зарождавшийся у берега западнее пролива. Он быстро двигался в нашу сторону, но потом повернул на восток и пошёл вдоль скалистых берегов. Космическое зрелище! Если б мы вышли из пролива часа на три позже, куда бы он нас закинул? Фотографий шторма нет, но есть фотографии зыби. Зыбь - это волны, которые остаются после шторма, когда ветер затихает. Когда ветер совсем сходит на нет, а волны продолжают идти - мёртвая зыбь. Можно представить, каким был шторм, если идёт такая волна без ветра. А если с ветром двадцать пять метров в секунду и другими атмосферными явлениями?

Наконец - капитанская тема. Это о тех, кто меня поразил своим профессионализмом.Ирек Исмагилов - капитан яхты «Идель», которая на парусной гонке заняла шестое - очень почётное место. В гонке участвовали тридцать две яхты, причём такие, каких у нас в Казани до сих пор нет, да и в России есть ли хотя бы две-три? В команде яхты на гонке был и Фарид-эфенди Бичури. Сам страстный яхтсмен, он вместе с дочерью - студенткой судостроительного факультета - много помогал в подготовке к гонке.

Капитаном «Багиры» был Александр Онегин. Мне он запомнился весёлым, очень вежливым и интеллигентным, но, когда было нужно, появлялись и твёрдость, и строгость, и решительность - всё, что подобает капитану. Жаль, что он рано ушёл из жизни. Но из казанских яхтсменов он прошёл больше всех: «турецкий поход», плавание вокруг Европы на «Багире», кругосветное плавание на «Норд Стар»/

Капитаном яхты «Энже», на которой я совмещал обязанности «весёлого кока» и «жестокого боцмана», был Алмаз Алеев - инициатор и руководитель «турецкого похода». Бывший авиационный штурман, он вывел нашу «эскадру» на Босфор «как по линейке», несмотря на шторм.Спасибо ему за открытое море. Он открыл его не только для меня - для многих казанских яхтсменов. Некоторые из них теперь встречаются и на Мальдивах. После «турецкого похода» было плавание вокруг Европы на «Багире», кругосветное плавание на «Норд Стар». Это всё идеи Алмаза. Правда, на «Норд Стар» ему пойти не пришлось, но это уже другая история. Сейчас у Алмаза растут два сына. Наверняка это будут два капитана.

Успех кампании обеспечили хорошо подобранные капитанами экипажи. Это матросы Айдар Мулюков, Айдар Шарафутдинов, Азат Алеев, Владимир Евграфов, Ильдус Гайнутдинов, Ильдус абый Садыков, Шамиль Загитов; помощники капитанов Рустем Назипов, Игорь Шорин, Ильнур Максумов.

Семь футов под килем, ребята!

Как добраться

Пешком от ж/д вокзала до яхт-клуба «Локомотив».
Там, в Центре парусного спорта и водного туризма,
нанять опытного капитана. Он поможет добраться.
Это первый вариант.
Если самостоятельно, то нужно купить яхту и пройти курс обучения яхтенных рулевых при Федерации парусного спорта Республики Татарстан, там сориентируют.
Это второй вариант.

Что надеть