ТрансАзия

На станциях, где он останавливался, днём знакомился с городом, а ночью на вокзале втихую заряжал аккумуляторы - в поезде проводники не давали, а на украинском скором Харьков - Владивосток вообще пригрозили сдать в ФСБ за то, что шпионю на их бывшей Родине. Так, мимоходом, посетил Екатеринбург, Абакан, Красноярск, Новокузнецк, Тайшет, Читу, Хабаровск и Владивосток. Последний для того, чтобы дальше идти морем - на карте советских времён были обозначены морские рейсы.

Однако пассажирских рейсов на деле не оказалось. Двое суток провёл у докеров торгового порта в безуспешных поисках попутного грузового судна и, не найдя, вернулся в Хабаровск - оттуда дешевле самолётом. Здесь допустил ошибку: взял билет с оборотом - двух суток хватило только на Петропавловск-Камчатский и океан. Ближайшая экскурсия в Долину гейзеров вертолётом ожидалась через пять дней,
а на попутках туда добираться нереально. Но такие неувязки преподносят даже турфирмы - например, в Дрезден мне пришлось в своё время ехать повторно, так как в туре по Европе Дрезденская галерея попала на выходной для музеев понедельник.

Свободное путешествие рейсовым транспортом, помимо захватывающего путевого экстрима, имеет ещё ряд преимуществ: никто не навязывает своё общество и услуги. Речь не о бюджете поездки - вояж длиной в двадцать две тысячи километров за четыре недели дешёвым не выйдет ни при какой экономии. Речь о внутренней гармонии. Вы можете соскочить где-нибудь в Байкальске и, переоформив билет на следующий поезд, усесться на прибрежный валун и отужинать с видом на хребет Хамар-Дабан малосольным омулем, только что выловленным в голубой на всю прозрачную толщу воде. И этой же водой запить, зачерпнув ладонями прямо из холодного славного моря священного… Или вообще дальше уже никуда не ехать, а поскитаться в загадочных бурятских краях…

Сибирь поражает необъятным размахом. От самого Урала это - необозримая равнина на тысячи километров, а далее -
столь же бескрайние горы, поросшие непроходимой тайгой, где о существовании людей в этом мире напоминают лишь туннели, пронзающие хребты, и гигантские мосты над долинами. Небольшие посёлки, увешанные спутниковыми тарелками, разделяют сотни километров. За Байкалом простираются степи, но не холмистые, как в Хакасии, а пробитые сопками с поросшими хвойником вершинами. Болота в Сибири везде. В Приамурье тоже, но там радикально меняется природа бесконечных горных массивов. На сопках преобладают листопадные породы, весной в свежей зелени лиловым фейерверком рассыпается цветущий багульник. Бурные реки с нерусскими названиями несут свои потоки
с гор в Амур (название от монгольского Хара-Мурэн, на том берегу его называют Хэйлунцзян) и в них отражается солнце, начиная отсюда новый день. Дальше дорога уходит на юг по Приморью, где деревья поутру рисуют свои тени прямо в муссонном тумане…

…Самолёт поднялся над тропосферой, и полумесяц луны завис в чёрном космосе. Только отсюда понятно, как ничтожны все эти города на Земле - потому, что их даже не видно.

А Камчатку видно, почти половину - так она огромна! При снижении на посадку я наблюдаю, как облака дыханием океана уносятся в глубь материка, а ещё ниже - уже под облаками - две стихии, вонзившись друг в друга, застыли, ожидая, ко-
гда воздух над ними либо огненная лава из жерла вулкана ниспошлют им своё возмущение. Лайнер даёт круг почёта вдоль Тихоокеанского побережья и завершает его над Корякским вулканом: ну, привет, край Земли! Этот вираж, полагаю, был нештатным, но после него я уже не жалел, что добираюсь не морем.

Архитектура Петропавловска-Камчатского, скажем прямо, - невзрачна, но вся - на фоне трёх вулканов, видных из любой точки города. Это обстоятельство вкупе с живой экзотикой Авачинской губы, вдоль которой вытянут город, обеспечило ему красоту и уникальность на все времена! Я иду к морвокзалу в расчёте на морскую прогулку до океана и вижу памятник краху пассажирской навигации: ржавый сухогруз там, где должны толпиться пассажиры, и хлопанье разбитой форточки на ветру с океана… Рыбаки с баркаса предложили пойти
с ними матросом, но дня на три...

…Доехал автобусом до Чапаевки. Оставшиеся пять (то по прямой на карте) километров к океану, кроме меня, собрались пройти ещё трое приезжих в сопровождении местного проводника. Долго пришлось бы плутать мне в лабиринтах водоотводных каналов, если б не эта шумная компания! Девчонок из неё восторгало всё: выдра, рассекавшая облака, отражённые в зеркале канала; исписанные туристами скалы на сопках; альпинисты, штурмовавшие нависающий склон кекура; слоновый оттенок корявых стволов берёз и кедровый стланик
у их подножия; снежные очертания всё тех же трёх вулканов вдали… Восторги их стали тонуть в нарастающем гуле, напоминавшем размеренный грохот далёкого железнодорожного состава. Океан ещё скрывала невысокая прибрежная дюна, до которой оставалось больше километра. Но это был его голос.

…Это случилось как-то сразу и нежданно: дюна вдруг расступилась, и за ней раскрылось занятое стихией безмерное пространство. Потерялось ощущение масштаба. Волны возникали неуловимым состоянием среды и растворялись
в песке, не обретя ни размера, ни формы. А неопределённо-чёрный вулканический песок выдыхал их в воздух, сплошным бесформенным массивом устремлённый из одной среды в другую. Лишь забежавшие в волны девчонки вернули масштаб: микроскопический масштаб человека
в природе. Я пришёл сюда искупаться и тоже полез в океан. Зная, что эта вода круглый год плюс четыре градуса, я вошёл в неё бегом и, уже прилично отбежав от берега, понял, что купание предстоит символическое - было едва по колено. Дождавшись волны, окатившей до пояса, повернул назад. Берег был пуст - я и четыре стихии. Они никоим образом не напрягали, просто были тут - носили меня, плескались у ног и дули в ушах, а четвёртая дремала в недрах, даже не курясь из кратеров. Так можно было пребывать бесконечно, но надо было успеть на последний автобус. Живность на берегу начисто отсутствовала, несмотря на отлив. Прихватив горсть ракушек, я двинулся уже знакомой дорогой обратно.

Кто-то подсчитал, что в акватории Авачинской губы можно разместить все флоты мира и ещё много места останется свободно.

Противоположный берег едва угадывается в сиреневом тумане перед силуэтами вулканов, а возле этого берега чем-то кормился альбатрос.
Я крикнул «Кыш-ш!», и он послушался. Снова я подгадал отлив, берег усыпали его жертвы: звёзды, медузы и рыба. Обнажённые валуны облепили мидии. Здесь вода была теплей, чем в открытом океане, а в прогретых солнцем заводях она оставалась и в отлив. Их зелёная муть вульгарно кишела морской живностью. Гигантских камчатских крабов не оказалось и здесь. Тогда я сотворил натюрморт из валявшихся на прибрежном щебне останков мелкого краба на высохшем листе ламинарии и снял в макрорежиме - на безрыбье, как говорится. Пора было в аэропорт.

Долгий путь домой был столь же насыщен: уже знакомые места попадались не только в иное время суток, но и
в другой сезон. Ещё я выбирал параллельные пути следования по неведомым мне местам. Только так, по семь раз в каждую сторону, соответственно временным поясам, переставив стрелки на циферблате в общей сложности на девять часов, можно прочувствовать масштаб столь великой страны. А до западного её края оставалось ещё две тысячи километров и десятый часовой пояс. Взыграл было азарт пройти до конца, чтобы назвать этот рейд трансроссийским… Да иссякли и отпуск, и средства на счёте...