Всё течёт, всё меняется, и только Сабантуй в суете жизни ещё сохраняет в себе милую татарскому сердцу архаичность

«Мы чли Махмета с зятем ево и Алкоран,
Хосана, Гусенна да праздник наш Сабан...»

Из торжественной оды, сочинённой 
учащимися новокрещенской школы к визиту 
императрицы Екатерины Второй в Казань в 1767 году.

Она слышится в скрипе колеса с торчащими из спиц полевыми ромашками, в перезвоне колокольчика под расписной дугой, подыгрывающего проснувшейся тальянке с зелёными мехами. Загорелая пятерня сельчанина пробегает по кнопкам и… Девушки в калфаках и ярко-жёлтых платьях расступаются. Бабай на глазах молодеет, на гладкий столб хочет залезть, но хатын (жена) не пускает. 
Народ заполняет косогоры вокруг майдана, где батыры пыхтят на жаре, поглядывая на тучного барана. Джигиты выводят под уздцы нетерпеливых жеребцов. Женщины бегают с полными коромыслами, в вёдрах бултыхается солнце и переливается через край.

Вкус Сабантуя
Помню, как ранним утром по пятикилометровой дамбе, которую возвели близ Казани от большой воды с Волги, шли-тянулись бесконечные подводы — скрипя колёсами и бренча бубенчиками на уздечках. Лошадки были украшены разно­цветными лентами, в гриву вплетены полевые цветы, чёлки кокетливо подстрижены. Оглобли и дуги свежевыкрашены. Баянисты, разминая пальцы, пробегались туда‑сюда по гладким кнопочкам, похожим на таблетки, громко зевали, и заодно с ними раскрывали свои алые рты немецкие гармони. Народ в телегах шумел, приодетый к празднику. Белые пятна рубах, бликуя, мялись снежными комьями, вышитые золотым гарусом тёмно-зелёные распахнутые жилетки топорщились на ветру, как жёсткие крылья июньских жуков. Скуластые, жилистые, уже закопчённые с мая месяца лица светились в предвкушении байрама.
С шести до восьми утра скрипели телеги, съезжаясь к берёзовой роще у озера Верхний Кабан, где в июне устраивали городской Сабантуй. Под дамбой стояла наша дача — голубой домик, окружённый смородиной и малиной. У дороги, за забором, шумели раскосыми листочками старые ивы, и в проёме деревьев, как на сцене, ехал и шёл, приплясывая, весёлый народ. Я выносил складной рыболовный стульчик и смотрел на неизвестных мне деревенских жителей.
…Обратно с Сабантуя телеги возвращались вразнобой. В них, прямо на мягкой горке из городских булок и баранок, вповалку спали люди, утомлённые жарой и весельем. Бубенчик устало бубнил. Гармонь, вырвавшись из осла­бевшей ладони, выплёскивала в горячую дорожную пыль кучу звуков. А утром мы с пацанами находили на дамбе медные деньги, ключи от амбаров, мятые тюбетейки и расплющенные от жары карамельки. Кисло стягивало зубы жёлтое тельце конфеты с лимонной начинкой. Для меня это был вкус Сабантуя.

Майдан в Берёзовой роще
Через год дедушка впервые взял меня на вожделенный Сабантуй. Я был весь в предвкушении. Мы вошли в рощу немного опоздав. Из рупора громкоговорителя пела Альфия Авзалова. На майдане, залитом солнцем, толстяк, нагло сдвинув повязку с глаз, остервенело лупил шестом по горшку и всё не мог попасть. Женщины над ним потешались. 
Берёзовая роща под Казанью, то самое место, которое описал учёный-татаровед Карл Фукс в главе «Сабан» своей самой цитируемой книги «Казанские татары»: «Этот древний народный татарский праздник отправляется в каждую весну, и все татары принимают в нём большое участие. Ныне он проходит на большом лугу, окружённом с левой стороны холмами, кои покрыты кустарниками; луг сей находится к югу от новой татарской слободы расстоянием с версту, от города же три версты».
Профессор Казанского университета Карл Фёдорович Фукс оставил свои впечатления от увиденного: «Борцы во время сражения подобны бывают двум пляшущим медведям, которые хотят друг друга укусить и пожрать»; «Если кто кого поборет, то поднимается громкий смех зрителей, а торжествующий победитель, оставляя место сражения, получает подарок или от десяти до двадцати копеек». Не много, если учесть, что во времена Фукса один лимон стоил 15 копеек, а килограмм говядины — 10 копеек. Но были ещё подарки!

Забытые игры татар
Благодаря Фуксу до нас дошло описание нескольких ныне забытых состязаний на Сабантуе: «Четверо и более татар ложатся брюхом на землю плотно один к другому, и покрываются широкою плотною кожею. Один из татар, называемый в сей игре атаманом, должен защищать лежащих от нападения других, которые со всех сторон жгутами, свитыми из кушаков, стараются жестоко ударить лежащих». Атаман должен «коснуться ногою кого-либо из нападающих». Когда это ему удаётся, тогда тот сменяет лежащего под шкурой. 
Ещё одно развлечение, которое упоминает Карл Фукс, отдалённо похоже на паралимпийский бас­кетбол. Около двадцати человек сидят на земле в очерченном круге, а один бегает снаружи. Сидящие перебрасывают друг другу большой узел, туго связанный из полотенец или одежд. Бегающий должен его перехватить, и тогда упустивший «мяч» занимает его место. 
Вот такие были нехитрые народные развлечения на Сабантуе, однако, как утверждает Карл Фёдорович, «татары, кажется, в играх сих находят весьма большое удовольствие, между тем как многим они могут казаться единообразными и скучными». 
Интересно, что «татарки также принимают участие в сём празднике, хотя в некотором расстоянии от главного зрелища. В соседственных кустарниках бывает много кибиток, из коих выглядывают закутавшиеся татарки. Они одеваются на этот случай в богатые материи, весьма много натирают лица свои румянами и белилами, налепливая чёрные тафтяные кружочки, называемые мушками».
Татарские жёны, пока их мужья состязались, накрывали поляны с самоваром, доставали из корзин сдобу и ещё тёплую выпечку. Карл Фёдорович подмечал, что «пьют они чай и при этом едят маленькие сдобные пирожки с говядиной, называемые перемяджь». Готовили на костре в чугунных казанах куриную шулпу или плов из барашка. В роще кружили аппетитные ароматы и звучала тальянка. 

Фотографии Юлии Калининой