«Гнули — бог их прости!..»

— Старик, — Булат Галеев лукаво улыбался, но говорил серьёзно, — я буду писать в каждый номер.
Став членом редколлегии журнала «Казань», мастер светомузыкальных чудес в решете (в смысле — малыми средствами) решил использовать новую печатную площадку для показа своих замечательных открытий на всю катушку.
Зная Булата, можно было не сомневаться — задуманное претворит в жизнь, как планы партии. Не ради похвальбы — публикаций у него хватало, но тут заблазнилось больше свободы. И при всей своей занятости он собрался регулярно отдаваться журналу.
Ни раньше, ни теперь вовсе не собирался пойти по пути своего товарища, пользоваться служебным положением для публикации собственных текстов. Вспомнил в предыдущем номере Новый год времён нашей молодости — и довольно, это же не воспоминания с продолжением, а повод оглянуться. Не потерять доброе слово о тех годах и людях.
Но тут всплыла тема досуга, отдыха. И опять повод сказать спасибо.
Другой мой товарищ, Володя Бухараев, которому журнал обязан многим, считал работу со словом самым трудным в жизни делом. Труднее точных наук, искусств. Не обманывался пушкинским «И пальцы просятся к перу, перо к бумаге. Минута — и стихи свободно потекут». Полёживал, дескать, тот в постели и творил... Знал, что это каторга. Да ещё тянет запродать душу дьяволу, даже если он отговаривает. Добровольно. В юности мечтал стать писателем, как Рустем Кутуй или Амирхан Еники (которого затянул в редколлегию наш общий учитель Агдас Бурганов), сделавшие литературное творчество ремеслом. Но выучился историком, не забыв желанную муку работы со словом. 

Если верить в утверждение: лучший отдых — смена деятельности, то Булат Галеев, мотавший себе нервы уже потому лишь, что был руководителем, распятым между народом и начальством (а встречалось и всякое другое), выбрал не худший досуг в виде уединения с компьютером или чистым листом бумаги. Буквы, слова, предложения... Переставляешь, заменяешь. Но куда там тетрис, какие пятнашки! Даже если взял перо или начал ударять по клаве с ясным замыслом, всё равно неизвестно, куда занесёт. Однако сладостно, когда получилось: «Ай да Булат!» Езда в незнаемое! Это Галееву подходило. Перед Новым годом звонил:
— Тебя ещё не закрыли? А то я профессоров на журнал подписал.
Любил шутки.
— Рыба!
Игроки бросают доминошные костяшки на стол (обязательно деревяшку!) — всё кончено! Проигравшие кусают локти, но торг здесь неуместен.
Не приходилось забивать с Галеевым козла. Но вполне могу себе это представить. За домино лучше садиться с азартом, как и за любую подобную игру. Без него она как солнце без туч: скучно! А Булат был человек азартный. В подходящей компании мог взять в руки шумные костяшки. Ещё и на спор!
Уж кто ещё из членов редколлегии и давних авторов журнала «Казань» был азартным человеком, так это Алла Викторовна Гарзавина. Знаток Казани, автор книг о любимом городе, она буквально воспламенялась, доказывая свою правоту в чём-то спорном. Не успокаивалась, пока не докопается до истины в личных архивах, когда требовалось — в каких угодно других источниках. И всегда отвечала за свои слова.

Что это было для неё: закопаться в книгах — отдых или работа? Наверно, и то, и другое.
А как ещё можно отдыхать? И какие для отдыха придумали забавы, игры?
Ну, очень много. Для разного. Убить время, в дороге или другом ожидании — одно: от шашек до кубика Рубика. Кто предпочтёт нарды, кто — «Города»; ничего не требуется, кроме памяти: называй слово на букву, которой окончил сосед, и так по кругу. Другое дело царица игр — шахматы: надо и много знать, и уметь думать. Азарта тоже хватает: в Ленинском садике, рядом с которым жил, вечерами после работы и в выходные поединки шахматистов на скамейках вокруг фонтана собирали множество рьяных болельщиков‑советчиков:
— Ладью зевнул, туру!
— Нельзя сюда, слон съест!
— Тронул — ходи!
Знал: найду здесь отца-перворазрядника. Чем сильнее соперник, тем ему интереснее. Шахматы — единственная игра, на которую у меня и сейчас есть время. Редко, конечно, расставляю на доске не надоевшую до сих пор рать. Больше с женщинами: азартный народ! Но мне до отца далеко.
Есть игры-ритуалы, как лепить семьёй пельмени. Например, лото. Бочонки с цифрами достаются из мешочка, закрывают постепенно соответствующие цифры на картонке перед каждым. Ведущий выкликает:
— Топорики! (две семёрки)
— Барабанные палочки! (одиннадцать)
— Дедушка! (девяносто)

От тебя тут ничего не зависит. Игра объединяет: только посвящённые знают образные названия цифр: в разных семьях есть одинаковое, а есть и особица.
«Пёрышки» в школе сейчас непопулярны: чернилами не пишут. А в моё время на переменах соперники иной раз подоконники классов облепляли. Надо было иметь сноровку, чтобы подцепить и перевернуть одним пёрышком другое. Перья встречались разные и ценились по-разному: выставлялись и заграничные, или наши от авторучек взрослых. Другая примета времени — «Чапаевцы»: щелчками требовалось сшибить с доски как можно больше шашек. Существовали чёткие правила. Своего рода замена бильярда. Здесь, в отличие от лото, всё зависело от тебя, твоей ловкости.
Причём нередко взрослые азартнее играют в детские игры, чем их законные владельцы. Скажем, забивают шайбы выдвижными хоккеистами — настольной магазинной игрой. Взрослые ведь не перестают быть детьми, особенно мужчины. Известно также, что любая детская игра готовит к завтрашней жизни: девочкам — куклы, мальчикам — машинки. Классики ещё прыгать, ножички. Всё верно, но условно: в солдатиков могут играть и вполне зрелые дяди, а вот Пётр I, скажем, имел живых солдатиков, с которыми обращался вполне по-взрослому, а потом превратил выпестованное им потешное войско в своих гвардейцев.
Стоит вообще перевернуть смысл не только многих игр, но самого отдыха. Мы привыкли: отдых нужен для того, чтобы набраться сил для работы. На поле вместо сломанных трёх тракторов. Как смазка. Всё должно быть наоборот: работать, чтобы иметь возможность жить в радости. Тогда отдых и работа могут слиться. Подобно умственному и физическому труду, городу и деревне при коммунизме.
Азарт — ни отдыху, ни работе не помеха. А вот азартные игры лишь по незнанию их истории связывают только со словом «азарт»: это прежде всего спор на интерес, на деньги; с риском, разными опасностями и для игроков, и для многих других. Больше всего нам знакомы, конечно, карты. С азартными играми боролись во всех странах. У нас грешивших ими издавна пороли, карты сжигали. При советской власти закон к ним тоже был суров.
Но и в сельмаге какой-нибудь глуши, и в большом казанском торговом центре на видном месте продавались две «глубоко чуждые» советскому человеку вещи — колода карт и водка. Соблазняли. Причём изображения на игральных картах при убогой в течение многих десятилетий полиграфии печатались ярко, на плотном качественном картоне — так и хотелось взлохматить.
Ясно: били на сознательность. Что водку смогут лишь пригублять, а в карты играть исключительно не на деньги. Пасьянсы раскладывать.
Старшеклассником отправился вместе со всей школой по Волге в Ульяновск, для чего был зафрахтован дизель-электроход «Грузия». В трюме мы, ребята, чувствовали себя вполне уютно. Освободившись в каюте от конвоя родителей и учителей, не придумали ничего интересней, чем карты. Хотя «Россия чемоданы облупила, играя в подкидного дурака», выбрали не эту игру. Ночь напролёт резались в зассыху. Удивительный примитив. Потом прочитал написание его названия — с одним «с», но мы, конечно, так не воспринимали. Да и познания в этой области были скудны: бура, покер, очко... Со временем появились преферансисты, но как редкость. Лишь много позже в казино американского Ниагара-Фолс увидел карточную игру на деньги, попробовал крутить рулетку и дёргать ручку игрового автомата. Но это не вызвало эмоций больше, чем вскипали в нашей школьной компании.

А игра была приправой к трёпу. О чём — да ни о чём. Анекдоты. Стишки типа: «Девочка в поле нашла пулемёт...» И всё такое прочее. Мы наслаждались свободой, оценили роскошь человеческого общения. Темы трёпа тоже не имели большого значения.
Не сохранились в памяти экспонаты хранилища ранней биографии вождя. Может, подсознание всё же работало, «я поведу тебя в музей...» с детства со мною. Но вот помню смутно колыбель Володи Ульянова, и всё тут, а зассыха не выветрилась.
Не забылось и другое. Мы уже знали классику перлов сочинений школьников страны, самые ядрёные из которых были созвучны трёпу в нашей каюте. Но лишь став студентом-филологом университета, а из нас готовили учителей, смог оценить их в полной мере. Нечаянные шедевры «цветов жизни» не увядают:
Она не слышала от него ни одного ласкового слова, кроме слова «дура».
Славяне были вольнолюбивым народом. Их часто угоняли в рабство, но они и там не работали.
Одной ногой он стоял в прошлом, другой вступал в будущее, а между ног у него была жуткая действительность.
Попробуй-ка сронить так ненароком, а не подражать этой классике!
Праздно болтали однажды в студенческой общаге на Красной Позиции. Только начался пятый курс, однако лекций уже почти не читали: предстояли госы и защита диплома. Где-то далеко брезжили... Поэтому мы чувствовали себя вольными как птицы: если студент способен за ночь китайский выучить, то за год и подавно горы свернём! Гуляем! Но накатывала порой невнятная ещё тоска неизбежного расставания с товарищами, ставшими родными. С кем — надолго, с кем — навсегда.
По радио передали сообщение о литературном событии в Тарханах. Загрустили: почему сейчас не там, и уже не успеем... Обычно праздник в любимом Лермонтовым месте летом, а тогда, наверно, как‑то отмечался день рождения Михаила Юрьевича 15 октября. Осенило: поедем в Болдино. Золотую пушкинскую осень тоже не застанем, но вдруг повезёт с бабьим летом!
Это сейчас есть автобусные туры в Болдино, только деньги плати. Тогда всё обстояло иначе. Узнали: надо ехать в Нижегородскую область поездом до станции Ужовка, от неё чуть меньше сороковника до музея-заповедника. Билеты накануне октябрьских праздников расхватали, сразу купить не смогли. Повезло: кассирше на Булаке напомнил её сына, и она сжалилась. Но приключения только начинались. Вагон оказался таким набитым, будто шло великое переселение народов, и ехать пришлось на подножке с леденящим ветерком! Как-то добрались до места, возможно, рейсовым автобусом.
А там — новая напасть: нас, конечно, не ждали, сезон экскурсий давно закончился. Но всё же поселили куда-то наподобие Дома колхозника, а может, именно в нём. Дали одну комнату с панцирными кроватями, матрацы с одеялами. Нам хватало: девочкам-мальчикам спать валетом. Было не жарко: выпал снег. Однако электричество не отключили, плитка оказалась исправной. 
Пришлось основательно прибираться. На шкафу обнаружили запылённую колоду карт. Мысль об игре сразу отвергли: мы же к поэту приехали! Как юный Гоголь, впервые осмелившийся прийти к Александру Сергеевичу, не мог представить, что бессонную ночь тот провёл отнюдь не в сочинении стихов. Будем читать Пушкина!
Открыли привезённую с собой книгу и... почти сразу наткнулись на эпиграф к первой главе «Пиковой дамы»: 
А в ненастные дни
Собирались они
Часто;
Гнули — бог их прости! —
От пятидесяти
На сто...
Тут уж деваться нам было некуда! Вот на что ушла та бессонная ночь. Признали: страстный картёжник Пушкин победил поэта. Или изучили его только хрестоматийного?
Утром весь опушённый снегом болдинский парк принадлежал только нам. «Сребрил мороз увянувшее поле». Казалось, мы здесь одни. Возможно, так и было. Каждого ожидали разные дороги. Вопрос остался вопросом: куда ж нам плыть?.. Но встреча с поэтом состоялась.
Езда в незнаемое на подножке поезда, попадание в стынь вместо бабьего лета вознаградились. Мы понимали: комфорт для досуга не лишний, но главное всё же — с кем этот досуг разделяешь. Лучше всего с добрыми друзьями-товарищами. Ну, а если любишь поговорить с умным человеком — садись за компьютер или за стол с белым как снег листом бумаги...
Болдино простилось с нами «красою тихою, блистающей смиренно». Наши души пели. Вполне в духе вечного хохмача Булата Галеева: «После радости — неприятности по теории вероятности». Уж он-то бы сразу понял: здесь нужен перевёртыш. А наоборот сказано, чтобы не было скучно! 

Фотографии Юрия Балашова. 
В Болдино. 1972