Красивый, безупречный, юный

Юрий МАКСИМОВ пришёл в Казанский ТЮЗ в 1947 году. В его творческой жизни было много ярких ролей, он работал с разными режиссёрами и всегда честно стремился донести со сцены до зрителя любовь и доброту.

— Расскажите, как вы пришли в ТЮЗ?

— Шла война. Я узнал, что в Казанском Большом драматическом театре организуется студия, и решил попробовать свои силы. В составе экзаменационной комиссии был крупнейший советский режиссёр Алексей Денисович Дикий. Я прошёл, но когда выяснилось, что мне на тот момент не было ещё и семнадцати, велели приходить на будущий год, а пока предложили остаться и «потолкаться» тут. Не помню, как совмещал школу и театр: меня сразу задействовали в спектаклях в массовке. На будущий год набрали курс из 27 человек, причём отчисляли безжалостно. Я был необычайно юный, тощий, достаточно высокий. После окончания курса директор театра Григорий Давыдович Ригорин, удивительный человек, по-настоящему любящий актёров, сказал так: «Ты же юный, ну, посмотри на себя в зеркало. В репертуаре нашего театра нет и не предвидится подходящих ролей. Самое перспективное для тебя — идти в ТЮЗ. Там ты будешь играть всё». Более того, он договорился с руководством ТЮЗа, и в 1947 году устроил мне министерский перевод из Казанского Большого драматического театра в ТЮЗ (тогда непрерывный стаж имел огромное значение).

— Можете ли вы сказать после стольких лет работы в театре: «Я — театр, я — казанский ТЮЗ»?

— Не знаю, это всё-таки слишком большое учреждение. Один из тех, кто что-то делал в Казанском ТЮЗе — это, безусловно, я. Могу сказать, что это — мой дом, это — моя жизнь. В первой половине дня, с 10 до 14, были репетиции, потом короткий перерыв, а вечером — спектакль. Таким образом, я освобождался в половине 12 ночи, всё остальное время у меня занимал театр. Первой работой в ТЮЗе была роль жениха Настеньки из сказки «Аленький цветочек». Меня срочно ввели в спектакль вместо другого актёра. Текста не было вообще. По сюжету жениха пригласили на застолье для знакомства с Настенькой, он сидит, молчит, а потом его берут под ручки и уводят. Я решил, что он немножко не в своём уме, если ни слова не сказал даже будущей невесте. Когда меня выводили, по сюжету кто-то обратился к моему герою, и я в ответ решил скорчить гримасу и показать им язык. Зал воспринял мою импровизацию хорошо, раздался дружный хохот, на сцене все застыли от удивления, а потом сказали: «Слушай, вот так и оставь!»

— За столько лет, наверное, было много ролей, какие из них — самые любимые?

— На заре своей актёрской карь­еры я играл молодых, красивых, безупречных, юных. Одна из первых ролей, которая оставила след в душе, это Иван в сказке «Иван да Марья». Спектакль ставила студентка режиссёрского факультета ГИТИСа. Это была её дипломная работа, она сама выбирала исполнителей. Я играл с великим удовольствием.

— Чем запомнилась роль Ивана?

— В ту пору я был совсем молодой актёр, а роль — большая. Во втором акте была сцена боя на огромных мечах с идолищем заморским. Её нам ставил специалист. Однажды на выездном спектакле меня чуть не убил пожилой актёр, исполняющий роль идолища заморского. Я попросил его не бить изо всей силы. Он согласился и… лупил что было мочи. Он бил по голове — я защищался, следующий удар по ногам — я защищал ноги, а он второй раз — меня по голове... Я чудом увернулся! Меч коснулся головы, парик съехал. Уцелел только благодаря хорошей реакции. Когда я его спросил: «Зачем?», он ответил: «Как зачем? Искры же летят!»
Запомнился цикл работ с Натаном Израилевичем Басиным, особенно — спектакль «Город на заре». Я в нём играл единственную отри-
цательную роль местного жителя — Алёнушкина.
Одна из любимейших поздних ролей — это Подколёсин из «Женитьбы» Гоголя. Ставил его режиссёр Малого театра Владимир Михайлович Бейлис. Работали без передышки. Я и Кочкарёв играли в обоих составах спектакля: утром репетировали с одним составом, потом со вторым, дальше — перерыв, а вечером — спектакль. 
Порой придумывал всякие актёрские находки, фокусы. Так, в спектакле «Ищи ветра в поле» я играл мельника. По сюжету ко мне приходит низенький маленький старичок и просит: «Смели просо». Я уже был фактурный немножко, мог что-то своё добавить к репликам персонажа, и спрашиваю его: «А чем ты можешь заплатить?» Он меня уговаривает, а я куражусь, не соглашаюсь, вынуждаю актёра продолжать уговаривать. В конце концов даю согласие: «Ну ладно, смелю я твоё просо, потому как сердце у меня доброе!»

А. Н. Островский. «Бесприданница». Юрий Максимов в роли Карандышева.

— Можете про себя сказать, что вы были хорошим артистом? Понимаю, что очень сложно себя оценивать.

— Я бы сказал так — были очень удачные работы, были проходные, и без провалов не обошлось. Всякое было, как у каждого актёра. Одной из таких хороших работ, где всё совпало, я бы назвал роль Карандышева. Когда вышла лента «Бесприданница», я смотрел её 5-6 раз подряд, знал наизусть каждый кадр. Но я не хотел играть того Карандышева, который был в фильме. Несмотря на великолепную работу актёра, что-то с Карандышевым в ленте было не так. Я представлял себе его немного другим. Никому не говорил, что мечтал об этой роли всю жизнь, у меня и заготовки для неё были. В 1963–64 годах Марсель Салимжанов поставил в театре «Бесприданницу», а я работал в параллельном спектакле. Никогда не ходил и не просил ни одной роли, и эту получил случайно, изначально Карандышева играл другой актёр. Правда, успел он сыграть его всего несколько раз, и во время гастролей в Чернигов ушёл из театра. Салимжанов предложил эту роль мне. У нас было всего 10 утренних репетиций, и я стал Карандышевым. Один из критиков назвал меня актёром, который на тот момент смог уловить современный стиль работы. Значит, мне удалось показать Карандышева именно так, как хотел. Этот герой очень трогательный и ранимый при всём остальном, что в нём есть. На него все смотрят сверху, и он страшно жаждет хоть как-то проявить себя: «Я же человек, ко мне надо относиться по-человечески».

— А почему вы ассоциировали себя с Карандышевым, а не с Паратовым?

— У меня была совершенно другая фактура.

— У вас были любимые партнёры, режиссёры? Какие коллеги больше всего запомнились?

— Помню, была у нас в театре пожилая пара великолепных актёров: Дросси и Дембицкая. Он — высокий и худой, с удлинённым лицом, а она — невысокая и полная. Дмитрий Андреевич Дросси также был режиссёром. Попали они в ТЮЗ во время войны, приехали к нам из Сталинградского ТЮЗа, и в 1948–49 годах уехали в Киров. Многое для моего становления как актёра дал режиссёр Виктор Васильевич Тан. Мне нравились режиссёры, которые работали с актёрами на каждом этапе, выращивали с нуля, давали возможность развиться, медленно, шаг за шагом. Очень хорошо работал со Львом Григорьевич Щегловым, с Натаном Израилевичем Басиным, с Марселем Хакимовичем Салимжановым. Непросто было с Феликсом Григорьевичем Григорьяном, но в конце концов мы нашли с ним общий язык. Практически ничего у меня не получилось с Борисом Ильичом Цейтлиным, напрочь. Очень сложно было 
с Леонидом Исааковичем Верзубом, он был представителем другой школы. Приходишь на репетиции — он выдаёт тебе установку. Начинаешь играть, и вдруг — стоп. Он тебя останавливает и читает длинную лекцию. После неё, ещё ничего не сообразив, пытаешься начать играть, и вновь — стоп. В итоге творческий рабочий процесс никак не мог возникнуть. 

— Если бы вы были артистом театра сейчас, на какие темы хотели бы поговорить со зрителем?

— Честность, доброта, любовь. 

А. П. Чехов. «Свадьба». Юрий Максимов в роли телеграфиста.

Фото из архива ТЮЗа