Мастерство – честь фамилии

Фотокарточка первого представителя династии — земского врача Вениамина Ратнера, бережно вклеенная в альбом.

Фаина Лазаревна РАТНЕР — профессор КФУ, доктор педагогических наук, блестящий лектор и наставник нескольких поколений студентов Казанского университета. Ратнеры в Казани и в России — в первую очередь известная династия врачей. Историю её Фаина Лазаревна трепетно хранит и передаёт следующим поколениям города как супруга основателя Казанской школы детской неврологии Александра Юрьевича Ратнера. Собственноручно Фаина Лазаревна оформила альбом династии, где рассказала о каждом её представителе.

Мы побеседовали с Фаиной Лазаревной… во время пребывания в стационаре МКДЦ, где наша героиня оказалась не одна: в разговоре приняла участие и её дочь Наталья Александровна РАТНЕР.

— Фаина Лазаревна, здравствуйте! Как давно существует династия Ратнеров?

— На протяжении трёх веков: с 70-х годов XIX века. Первый её представитель, дядя моего свёкра — Вениамин Ратнер — работал земским врачом в белорусском селе недалеко от города Чаусы. Об образованности этого человека говорил весь образ его жизни: время своих летних отпусков Вениамин тратил на посещение клиник Англии, Франции, Швейцарии — оттуда он привозил новый опыт. С его любви к медицине и началась династия Ратнеров. Сегодня мои внуки — пятое её поколение.
В Казани же первым из Ратнеров жил и трудился мой свёкор Юрий Александрович — заслуженный деятель науки России, профессор, доктор наук, онколог, хирург.

Фаина Лазаревна Ратнер 

Личность без недостатков

— Как складывался путь «первого Ратнера» в Казани?

— Когда Юрий Александрович в 1916 году приехал поступать в Казанский университет, на двери здания было написано: «В этом году приёма евреев не будет». Была так называемая «пятипроцентная норма», и надпись означала, что норма эта была уже выполнена. И он уехал — в Уфу, где стал работать репетитором в семье генерала.
Поступить на медицинский факультет Казанского университета ему удалось позже. В период с 1922 по 1973 год Юрий Александрович был заведующим кафедрой хи­рургии и онкологии в ГИДУВе (нынешняя Казанская государственная медицинская академия. — Ред.). Во время Великой Отечественной войны работал главным хирургом госпиталей Поволжья. В 1945–1979 гг. был главным онкологом Министерства здравоохра­нения ТАССР.

— Каким был Юрий Александрович?

— Совершенно удивительным человеком. У него не было недостатков… На 100-летие со дня его рождения меня пригласили в Рес­публиканский клинический онкологический диспансер, где многие его знали и помнили. Когда в своей речи я выразила мысль о том, что он был одинаковым и дома, и на работе — всегда культурный и спокойный — я вдруг увидела, как плачут санитарки; этим словам они зааплодировали. Значит, правду сказала.
Юрий Александрович никогда не уходил домой, пока больной не приходил в себя после операции. Как только к пациенту возвращалось сознание, он подходил к нему и лично справлялся о его самочувствии — и только после этого заканчивал рабочий день.

50 лет Юрий Александрович проработал в Городской больнице № 5 в Татарской слободе. Он знал все обиходные фразы на татарском языке: «Что болит?», «Как болит?», «В каком месте, покажите». Мне он напоминает знаменитого профессора Карла Фукса, первого терапевта-немца, который построил себе дом в татарской части города и первый написал о казанских татарах. Они во многом похожи. 
К слову, супруга Юрия Александровича, Ева Александровна, тоже была врачом — невропатологом. В 1953 году она защитила диссертацию по эпилепсии. Сегодня это заболевание продолжают исследовать мои дочь и внук. 

Юрий Александрович Ратнер

Неврология и любовь всей жизни

— Как Вы познакомились с Вашим покойным мужем — Александром Юрьевичем?

— Очень интересно.

Дочь Наталья Александровна комментирует: «Папа молодец, не упустил момент!»

— Он тогда работал в неврологии ГИДУВа, на Бутлерова. Со своей коллегой Мариной Александровной, работавшей в физиотерапии, он как-то поделился, что хотел бы познакомиться с хорошей, скромной, культурной девушкой. Я, естественно, об этом не знала, и, случайно встретив её на улице, обратилась за помощью: «Тёть Марин, у меня так болит голова, когда мою полы…» «Тебя нужно показать невропатологу», — ответила она мне. 
Я пришла на приём. И вот, идёт он: большой, высокий, с львиной головой, волнистыми кудрями. Моя первая мысль, помню, была такой: «Только этого крокодила здесь не хватало!»

Наталья Александровна иронично восклицает: «Молодец! Мама всегда была очень остроумна!»

— Он меня осмотрел, пощупал и говорит: «Какой Ваш номер телефона?» А я отвечаю: «Это что, входит в лечение?» «Обязательно, я должен знать, как подействуют мои назначения».
Позже он передал мне через тётю Марину пригласительный билет в театр. «Саша вот просил тебе передать, очень просит прий­ти», — сказала она мне. Но в этот же вечер в Доме учёных на Бутлерова шёл венгерский фильм со знаменитой актрисой Евой Рутткаи. И я с подружками (тогда я училась на инфаке) пошла в кино. Саша потом мне звонил: «Я вас искал!» А я отвечала: «Ну как же вы могли меня не найти? Я была!» По-моему, я так и не сказала ему правду.

Наталья Александровна: «Я даже не знала! Как ты могла не прийти?»

— Наташа, мне тогда только исполнилось 20 лет…

— Александр Юрьевич был похож на своего отца внутренне?

— Нет, Саша был совсем другим. Вспыльчивым и очень горячим — загорался словно спичка. Он весь отдавался делу и требовал того же в ответ. Поэтому с ним было сложно дружить: он часто повторял фразу Михаила Светлова о том, что дружба — понятие круглосуточное. Саша откликался на любой крик и зов, что ночью, что днём. А когда не получал того же в ответ, всегда искренне возмущался: «Ну как он мог? Я его попросил, а он мне сказал, что не может. Как!» Вот этого он понять не мог. Поэтому Юрий Александрович ему как-то сказал: «С твоим характером в хирургию я бы тебя не взял». И он стал неврологом. 
Когда Саша из взрослой неврологии переходил работать в детскую, первое время ему было очень тяжело. Он приходил домой, брал девчонок, сажал на колени, прижимал к себе и вот так держал два часа. Они боялись даже пошевелиться. Так он переживал. Больных детей сначала даже просто видеть не мог. Одно дело, когда взрослые люди болеют — головные боли, инсульты, мало ли что. А вот дети...

Семья Ратнеров в квартире на улице Галактионова в Казани.

Наталья Александровна: «Отношение к больному у папы было уникальное. Что он мог устроить врачу, если он вдруг видел неприбранного ребёнка (одежда не чистая, ногти не подстрижены), или неубранную тумбочку! У него всегда был вопрос: «А если бы это был ваш ребёнок? А если бы вас коснулось?». Так он отдавался каждому пациенту.
Я пошла в него. Когда ещё училась в мединституте, не могла уходить из палаты. Все выходили, а я не могла закрыть дверь. Потом прихожу домой — не могу есть, не могу переключиться. Думаю о том, что этим больно, те не могут поесть… Мне тогда папа сказал: «Ты так не сможешь. Если не научишься по-другому». Но по‑другому я не научилась».

— Наталья Александровна, что Вам запомнилось из общения с отцом больше всего?

Наталья Александровна: «Ко­гда я уже училась в институте, у меня было две страсти: наука (училась я на «пятёрки») и свидания. И вот, со свидания придёшь, время половина одиннадцатого ночи, а папа с горящими глазами: «Наташенька, давай географию поучим, по атласу?» Вы понимаете — у меня в голове вообще не это, после свидания! А папа — с атласом. Вот в этом был весь он. И как ему отказать? «Ладно, пап, давай». Я сяду, он обнимет — радостный... Я до сих пор не знаю географию!
Или то, как он проверял мою учёбу. Сдать ему материал было невозможно. На секунду задумалась, забыла — иди. «Пап, я сейчас вспомню, подожди!» А он говорил: «Ты больному, когда будешь стоять возле него, скажешь: «Ой, подождите, я сейчас вспомню, у меня пока диагноз не складывается?» Ты должна учиться так, будто ты будешь и отоларингологом, и офтальмологом, и хирургом. Ты должна разбираться во всём!» Он и сам разбирался практически во всём. Всегда понимал, откуда ветер дует. Поэтому, наверное, только он мог принимать уникальные решения».

— Сколько Вам было, когда его не стало?

Наталья Александровна: «Папа ушёл в 94-м году, только отпраздновал 60-летие. Рак. Резко. Мне было 24 года. Я как-то не ожидала так скоро остаться без него. Если бы я знала, записывала бы за ним каждое слово.
А вот мама, она все годы собирает и хранит память — фотографии, все заметки о папе, статьи, книги. Своими руками собрала альбом Ратнеров. А ведь она невестка, в девичестве не Ратнер. Но это потому, что любила и любит всю жизнь».

Фаина Лазаревна цитирует строки:
«Люблю тебя, твои черты, 
И даже первые морщинки. 
Запомни: счастье — это ты, 
А мы с тобой две половинки». 
Это он мне написал. Это меня греет, этим я живу.

Наталья Михайловна Новикова 

Лия Израилевна Ратнер 

Гены, воспитание, долг

— Фаина Лазаревна, а кем были Ваши родители?

— Так получилось, что в моей семье с одной стороны все были евреи, а с другой — русские. Моя мама, Наталья Михайловна Новикова, выходила из семьи потомственных священников Казанской губернии. Работала акушером‑гинекологом в клинике Красного креста. При её дедушке, Петре Орининском, в детском хоре Церкви Сошествия Святого Духа (там, где раньше был старый кукольный театр) пели Фёдор Шаляпин и Максим Горький.
Папа, Лазарь Алтерович Гуревич, вышел из рода зажиточных купцов. В юности поступил в Казанский юридический институт, а после стал известен как лучший адвокат Казани по уголовным делам. Когда на заседании звучала речь Гуревича, полгорода сбегалось его послушать. Он срывал аплодисменты — не только потому, что был красноречив и остроумен, но и потому, что умел по‑настоящему защищать, это было в его крови. 

— Cемья Ратнеров, частью которой Вы стали после замужества, довольно большая. Все ли в ней врачи?

— У Юрия Александровича, моего свёкра, было 11 братьев и сестёр. Почти все они стали врачами разных специальностей: среди них были терапевты, неврологи, хирурги, офтальмолог, микробиолог, генетик, фармацевт…
Когда Саша привёл меня знакомиться с Ратнерами в их квартиру на Галактионова, я увидела большую семью, которая сидела по кругу за столом. Я здоровалась за руку с каждым по очереди и говорила: «Здравствуйте, я Фаня. Здравствуйте, я Фаня». А Саша мне вдруг шепчет: «Фаня, ты уже пошла по второму кругу». Их было так много! А я очень нервничала.

— У некоторых из них отчество Александровичи, а у некоторых — Израилевичи. Это была вынужденная мера?

— Евреям приходилось скрывать свои корни, поэтому они часто брали двойные имена или меняли их вовсе. Я тоже родилась и росла в то время, когда мой папа спросил, буду ли я менять фамилию, и какую национальность мне написать, чтобы мне спокойно жилось. 
Но, например, одна из сестёр Юрия Александровича, врач‑терапевт Лия Ратнер — всегда называла себя Лией Израилевной. Она, к слову, прошла всю войну. В госпитале, в котором она работала, раненых отправляли практически сразу с боёв, после лазарета. И как её не убили на войне… Вы ведь знаете, что если евреи попадали в плен, их расстреливали первыми — «шаг вперёд».

Комментирует Наталья Александровна: «Хочу добавить про тётю Лию. Это была тихая, хрупкая маленькая женщина. И она прошла всю войну, и Бог знает, сколько вытащила людей с того света. Потрясающего спокойствия и удивительного воспитания. Даже сейчас, когда я её вспоминаю, у меня дрожь. Потому что сейчас, взрослым умом я понимаю всё её величие. Когда была ребёнком, не осознавала... Но она никогда не говорила о войне».

— Она лишь всё время боялась заболеть и слечь с высокой температурой. Потому что опасалась, что начнёт в бреду вспоминать военные годы и ругаться матом. 

— Как Вы думаете, почему династия врачей Ратнеров сохраняется на протяжении стольких лет? Любовь к медицине у приходящих поколений — это гены, воспитание или чувство долга?

— Это нечто само собой разумеющееся. Знаете, что мы по­теряли в 17-м году? Институт семьи. Ко­гда брат пошёл на брата, а отец на сына. Мы потеряли совместные завтраки, обеды и ужины. А у Ратнеров это сохранилось. Каждый вечер, в 7 часов, на совместном семейном ужине девочки (дочери Фаины Лазаревны и Александра Юрьевича. — Ред.) сидели и слушали рассказы о работе отца, деда, бабушки. Из-за стола не то что не разрешалось уходить — они сами этого не хотели. Кем они могли стать? Только врачами.

Наталья Александровна: «Нас никто не спрашивал, кем мы хотим стать. Это было естественным даже для нас самих. Со мной никогда не беседовали на эту тему, не говорили: «ты должна», никакого давления. Но папа мог абсолютно уникально влюбить в то, чем был заражён сам».

Ратнеры сегодня

— Наталья Александровна, а как складывается Ваш профессиональный путь?

Наталья Александровна: «Я закончила педиатрический факультет, обучилась на лучевого диагноста, получила степень кандидата медицинских наук. Последние 15 лет практикую интегративную медицину: как врач-диетолог (в т. ч. нейродиетолог), как врач лечебной физкультуры и спортивной медицины и как нутригенетик.
Сейчас работаю в двух центрах. Во-первых, в нашем фамильном Центре «НЭО» практикую нейродиетологию: занимаюсь терапией психоневрологических заболеваний за счёт манипулирования составом рациона питания, профилактикой болезней нервной системы, а также оптимизацией психомоторного развития и интеллектуальных функций. Принимаю также детей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности.
Во-вторых, являюсь ведущим специалистом-диетологом в центре коррекции веса. В нём по анализам ДНК и анализам кишечника человека мы выстраиваем заново его жизнь, меняем паспортный возраст. По генотипу можем определить основные риски заболеваний человека, а с помощью коррекции кишечной микробиомы наглядно показываем, что кишечник — это наш второй мозг.
В целом, в своей медицинской деятельности я всегда придерживаюсь совета папы — стараюсь использовать всё самое современное, что есть в мировой медицине».

— Какой Ваш главный принцип в работе?

Наталья Александровна: «Принцип медицинской эмпатии. У меня каждый пациент до вечера в голове; каждому я стараюсь помочь, используя весь свой багаж знаний; каждому даю свой номер телефона. Мне этот принцип передал, конечно, папа. Он и сам был таким же».

— Фаина Лазаревна, расскажите о Вашей старшей дочери — Елене Александровне Морозовой.

— Лена всегда была очень самостоятельной. Свою кандидатскую она писала ещё при жизни отца, и сколько Саша её ни просил показать промежуточные результаты, оставалась непреклонна: «Когда закончу, тогда покажу». Докторскую она уже защищала без него. Волновалась, как и я, когда защищала свою докторскую без Саши — он всегда очень поддерживал нас морально. Автореферат Лена отнесла на могилу папы. «Я написала её для него», — сказала она тогда.
Сейчас Елена Александровна — главный внештатный детский специалист-невролог Минздрава России по Приволжскому федеральному округу, доктор медицинских наук, заведующая кафедрой детской неврологии Казанской государственной медицинской академии (той же кафедры, которой заведовал её папа). Практикует неврологию и эпилептологию в Центре «НЭО».

— В пятом поколении уже есть врачи?

— Один из трёх моих внуков пошёл в медицину. Дмитрий Валерь­евич Морозов, сын Елены Александровны, получил три высших образования — по неврологии, по менеджменту в сфере медицины и по остеопатии. Несколько лет назад он основал Центр неврологии, эпилепсии и остеопатии «НЭО». Центр входит в состав кафедры детской неврологии медицинской академии, доцентом которой является Дмитрий Валерьевич. За­ядлый трудоголик — с раннего утра до десяти вечера он отдаёт все силы на развитие Центра, где царит строжайший порядок. В этом Дмитрий Валерьевич весь в своего дедушку. Пишет докторскую.

— Фаина Лазаревна, очень интересно было с Вами беседовать. Благодарю! Надеюсь, Вам понравилось проходить лечение в МКДЦ. Вы ведь уже выписываетесь…

— Я была здесь впервые. Как только мы переступили порог, образ клиники сложился из мелочей: достаточно было увидеть, как здороваются друг с другом врачи, как они уважительно относятся к коллегам и пациентам — чтобы понять, что это медицинское учреждение высокого уровня. Интерьер, мебель, идеальная чистота, организация питания, но самое главное — врачи, которым доверяешь.