Айгуль Окутан: «Я творю вместе с природой. И это меня особенно вдохновляет!»

- Айгуль, Ка­зань - ваш родной город. Как вы оказались в Стамбуле?

- Я родилась в Казани и всю жизнь ощущала сильную внутреннюю связь с этим городом. Окончила в Перми Уральскую академию живописи, ваяния и зодчества, факультет декоративно‑прикладного искусства. За шесть лет учёбы я получила много. Нам преподавали и эмаль, и керамику, и выкладку по металлу, и скульп­туру и живопись. А для начинающего художника это важнее всего - попробовать себя в разных ипостасях, не бояться никакого материала.

Ко­гда на последних курсах академии я взяла в руки фотоаппарат, он для меня стал как бы продолжением рук, своего рода кисточкой. Я сразу начала делать чисто художественные фото, стараясь придать им некую акварельность. То­гда не было ни компьютера, ни фотошопа, какая‑либо обработка исключалась. И вот эти порт­реты, а я в основном снимала людей, предложила на фотоконкурс «Портрет эпохи». Мне вручили дипломы за лиричность женских образов, за художественный подход. С этого и началась моя казанская творческая жизнь.

Именно то­гда я вывела собственную теорию - если ты всем сердцем любишь город, в котором живёшь, то он обязательно ответит тебе взаимностью. Возникает гармоничная синергия между человеком и городом: перед тобой открываются все нужные двери, появляются лучшие друзья и люди, которые тебе помогают.

Меня пригласили работать заведующей фотолабораторией Национального музея Респуб­лики Татарстан. Не каждый человек сможет работать в музее, кому‑то это покажется скучным. Но если есть уважение к старине, трепет перед историей, умение ценить даже небольшую вещь за её причастность к эпохе, то работа в музее расцвечивается богатыми красками. Для меня же это было фантастическое время! Я вдруг увидела, что музей - это огромный город, даже страна! Не только витрины и экспонаты. Это бесчисленные конференции, концерты, поэтические вечера. И везде мне надо было присутствовать, фотографировать, я постоянно передвигалась по городу, все­гда находилась в движении. Я знакомилась с интереснейшими людьми всех сфер деятельности - архео­логами, литераторами, музыкантами, учёными, художниками. Это мне нравилось и обогащало меня - и мне ещё платили деньги! Даже сейчас, спустя десять лет, ко­гда я захожу в музей, мне обязательно кто‑нибудь говорит: «Мы до сих пор пользуемся вашими фотографиями и по­мним ваши работы!» Уверена, это именно потому, что я работала с любовью к своему делу! За два года я поучаствовала в одинна­дцати фотографических выставках, пять из них были персональными.

То­гда же мне представилась возможность съездить в Турцию на международную фотографическую лабораторию. Там я познакомилась с будущим мужем, художественным фотографом.

- Тоже фотограф? Наверно, вы сразу нашли общий язык?

- Если говорить о языке в буквальном смысле этого слова, то я то­гда не знала ни английского, ни тем более турецкого. Это была любовь с первого взгляда. До этого момента я считала, что «любовь с первого взгляда» - всего лишь красивый вымысел писателей. Мы увидели друг друга издалека, и он тут же спросил переводчицу, знаю ли я английский. Та ответила: нет. «Как же мы будем с ней общаться?» - недоумевал будущий супруг. Тем не менее, он мне признался в любви в тот же вечер.

Мы уже десять лет вместе, и я до сих пор удивляюсь тому, как много у нас общего. Как будто ещё до нашей встречи мы осо­знанно подготовились к ней! Читали одни и те же книги, слушали одинаковую музыку, смотрели одни и те же фильмы. Сформировали заранее общие взгляды на политику, религию, искусство. Ко­гда одинаково смотришь на многие вещи - это очень помогает в семейной жизни.

- И всё же, как вы себя чувствовали, ко­гда приехали в Стамбул, незнакомый город, с чужим языком…

- Тяжело тем, кто попадает в иную среду. Я же оказалась в обществе, которое было близко мне по духу. Я имею в виду духовную близость с мужем, его окружением, его друзьями. У меня даже не было ощущения, что я переехала в другую страну. До сих пор, ко­гда меня спрашивают, привыкла ли я там жить, сама постановка вопроса кажется мне странной. Я ведь будто переехала просто в другой дом.

- Даже не было периода адап­тации?

- Был. Но совсем недолгий. Адаптация - вполне реальное явление. Ко­гда человек переезжает в другой город, тем более в другую страну, там даже воздух кажется другим. И я заметила, что у каждого существует собственный адаптационный барь­ер. Это может быть климат, еда, культура, люди, обычаи, даже транспорт. Я почему‑то расстраивалась из‑за языка. Турецкий язык очень быстро упрощается. Настолько, что в современной литературе делаются сноски с определениями тех или иных слов, которые ещё сорок‑пятьдесят лет назад использовались в обыденной речи. Ко­гда мы читаем своим детям Пушкина, они прекрасно понимают и запоминают его стихи. Если даже некоторые слова вышли из употребления, мы всё равно наслаждаемся языком поэта. В Турции всё иначе. Но вдруг я вспо­мнила, что ко­гда‑то читала стихи Руми и восхищалась ими! А это был третий перевод - с персидского языка на английский и затем на русский. Перевод, сделанный спустя восемьсот лет после написания этих великолепных стихов. И я поняла, что совсем не важно, какой перевод, сколько времени прошло с тех пор, как были написаны великие строки, на каком языке… Я словно проснулась, поняв: то, что гениально, обязательно дойдёт до сердца читателя, прикоснётся к его душе… С этой минуты адаптация для меня осталась в прошлом. Сейчас мои друзья в Турции говорят, что я больше турчанка, чем они.

{gallery}akmanova{/gallery}

- А могло ли быть по‑другому - чтобы ваш муж переехал жить сюда, в Ка­зань?

- Однозначно нет. Турки такие истинные патриоты, что своим патриотизмом могут увлечь кого угодно. Я тоже стала патриоткой Турции, и у меня это гармонично соединяется с патриотизмом и любовью к Казани и Татарстану. Эти два чувства не вытесняют, а дополняют друг друга. Я влюб­лена в Стамбул и со временем влюб­ляюсь в него всё больше. Нравится возить гостей по городу и показывать его с разных сторон. К нам в гости приезжает много россиян. Муж даже однажды пошутил: наш сын думает, что слово «гости» означает «русские». У меня много историй о разных архитектурных памятниках Стамбула, и я постоянно ловлю себя на том, что, не умолкая, рассказываю и рассказываю…. Как‑то мне довелось водить казанскую группу в качестве гида. Казанцы отметили, что я преподношу информацию объективно, независимо от эпохи - будь то византийский или османский периоды.

- Откуда такие познания?..

- Ко­гда я только приехала в Стамбул, друзья мужа предложили оформлить рассказы Руми. Работа длилась полгода! Это было настолько творчески насыщенное время, что ко­гда пришло время сдавать книгу в печать, я физически ощутила огромную пустоту в сердце. Душа творческого человека питается любимой работой - для меня это было очевидно. Вскоре я начала делать акварельные иллюстрации к документальным фильмам. Фильмы были в основном исторические, и приходилось много читать, изу­чать специальную литературу, ведь не все исторические факты отражены в фотографиях или гравюрах. И, например, чтобы нарисовать костюм какой‑то эпохи, надо было создать образ, опираясь на факты из многих источников.

Работа в издательстве как раз и подтолк­нула меня к более глубокому изу­чению истории Турции в целом и Стамбула в частности.

- Как вы при­шли к рисованию в технике эбру?

- Эбру я увидела сразу, как только переехала в Турцию. Мне показалась, что это нечто среднее между волшебством и сказкой. Благодаря тому, что рисунки делаются по специальной жидкости и краски растекаются сами, они задают художнику определённое направление, подсказывают. В эбру есть некая нерукотворность. Вода - это часть природы, и получается, что природа творит вместе со мной. Конечно, я задаю тон, цвет, образ. Но вот это сотворчество, созидание вместе с природой меня очень вдохновляет.

Это искусство очень любимо в Турции. Эбру зародилось в Средней Азии около восьмисот лет назад. В музее хранятся первые образчики работ в этой технике XII века, но историки считают, что эбру ещё древнее. Первоначально его использовали для оформления обложек книг. В переводе с персидского эбру означает «нa поверхности воды». В Османской империи Эбру стало самостоятельным искусством, а в начале XX века стали придумывать новые стили, рисовать шилом цветы. В Европy этa техникa перешла из Турции под названием «турецкая мраморная бумага».

Сейчас эбру переживает пик популярности. В последние годы даже появились специальные простенькие наборы для занятий эбру. Чтобы люди могли преодолеть внутренний барь­ер и попробовать себя в этой технике. А лет десять назад в Стамбуле был всего один магазин с красками для эбру и всего несколько мастеров, которые владели этой техникой в совершенстве, и один из них приехал со мной в Ка­зань для участия в выставке - Хикмет Барутчугиль. Он - настоящая живая легенда, человек, который начал изу­чать эту технику в 1973 году. То­гда в Турции остался последний, единственный мастер эбру. Эта древняя техника все­гда была окутана тайной, и секреты её не раскрывались. Считалось, что должно быть не больше двух‑трёх мастеров на каждое столетие. Хикмет бей практически самостоятельно изу­чал, пробовал, экспериментировал. Нашёл, что последнее упоминание этой техники датируется началом XVII века - в книге об искусстве, которая хранится во Дворце Топкапы. Я называю его певцом эбру, потому что он не просто влюб­лён в это искусство, а искренне популяризирует его, читает лекции, проводит мастер‑классы, щедро делится своим талантом. Хикмет бей провёл уже более двухсот выставок в шестидесяти странах и издал более три­дцати книг по эбру.

Я полностью согласна с его теорией, что, ко­гда ты работаешь в эбру, то включается подсознательное. Потому что работать приходится быстро. Вода и краска тоже участвуют в процессе, задавая своё направление! Мы начинаем творить на уровне интуиции, прислушиваясь к своему сердцу и душе. А ведь и в жизни самые правильные решения принимаются, ко­гда ты прислушиваешься не к голосу разума, а слушаешь своё сердце.

Хикмет бей много лет предлагал мне поработать в совместных проектах. Но я какое‑то время была занята только воспитанием сына. И вот в нынешнем году начала участвовать в выставках, работала только в этой технике, почувствовала себя более уверенно и уже сама предложила ему подготовить совместную выставку в Казани.

- Работы, которые вы привезли в Ка­зань, сделаны специально для этой выставки?

- Да. Год назад, ко­гда мы обговаривали условия выставки с Генеральным консулом Турции в Казани Турханом Дилмач, он выразил пожелание, чтобы на работах была изображена не только Ка­зань, но и Турция. И я выполняла это задание и с удовольствием, и с чувством ответственности.

- Айгуль, сейчас вы уже можете сравнить художников Турции и России, Стамбула и Казани. Они отличаются?

- Очень отличаются. Летом я в очередной (уже третий по счёту) раз участвовала в Международном арт‑симпозиуме по современному искусству, который проходил в Елабуге. Он собрал три­дцать восемь художников от Камчатки до Крыма и из стран бывшего Союза. Но только в нынешнем году я смогла иначе взглянуть на искусство наших российских художников. Ведь я теперь познакомилась со многими турецкими художниками и скульп­торами. И, сравнивая, как работают те и другие, пришла к выводу: наши художники, создавая творческие произведения, априори понимают, что это либо для музея, либо «в стол». Они более свободны в выражении своих идей. Турецкие же художники все­гда пытаются найти баланс между внутренним согласием и потребительским мнением. Потому что все они нацелены на покупателя. И некоторым, самым талантливым, действительно удается уловить это удачное соотношение творческого начала и коммерческой составляющей.

В нынешнем году в Анкаре я в числе шестисот художников участвовала в большой международной биеннале, где было представлено две тысячи работ. Мне очень понравились произведения турецких художников. Особенно большое впечатление произвели работы скульп­торов. Существует мнение, что хорошая скульп­тура как таковая в Турции отсутствует вообще. Потому что то, что мы видим на улицах - очень далеко от идеала. Как оказалось, уровень скульп­торов - очень высокий. Причём в разных материалах - дереве, керамике, металле. Чтобы проверить себя, я поговорила с иностранными спе­циа­листами, в том числе из России. И все они сошлись на том, что уровень мастерства выше всяких похвал. Особо отметили, что, кроме профессио­нализма, турецкие мастера сориентированы на позитивное искусство. В Европе, например, это большая редкость. Уходишь с биеннале с чувством подавленности. А здесь я заметила, что многие посетители по нескольку раз обходят работы, с удовольствием смотрят на них снова и снова.

- Эта позитивность присуща всей нации?

- Да. Дело в том, что турки немного по‑другому воспитывают своих детей. Они их принимают такими, какие есть. Не предъявляют завышенных требований, позволяют развиваться в соответствии со способностями, которые даны природой. Именно поэтому уже взрослые люди тоже принимают себя полностью - они внутренне умиротворены, лишены комплексов. И мне очень импонирует, что даже те, кто не имеют специального образования, могут в пятьдесят лет взять кисточку или глину и начать творить. Им даже в голову не приходит: я не учился на художника, значит, не имею права… Моя свекровь, которой сейчас семьдесят четыре года, начала рисовать в шестьдесят восемь, и у неё уже были три персональные выставки.

Может быть, в целом это снижает общее впечатление от искусства в Турции, поскольку «любители» везде выставляются, показывают и продают свои работы. Но невооружённым взглядом можно видеть, как им это нравится, с каким благоговением они говорят, что берут уроки у какого‑то мастера.

Так что в целом нация действительно позитивная. Это видно по отношению к детям, старикам и приезжим.

- Планируете ли вы и в будущем приезжать в Ка­зань с новыми работами?

- Обязательно! В скором времени я сделаю серию работ о Казани. Очень хочется попробовать написать не только памятники архитектуры, но и отразить на холстах какие‑то истории и легенды…

Беседовала Наиля ХАЙРЕТДИНОВА