Беспечный ездок

Журнал "Казань", № 4, 2012

С Салаватом Юзеевым о кино и не только

- Если говорить о кино, то, возможно, мы тут в Казани изобретаем велосипед,- говорит мой собеседник.- Но вот что я скажу. Представьте себе городскую пробку, бесконечные ряды иномарок и отечественных машин. Всё знакомо и безнадёжно. А рядом проносится велосипедист - беспечный и свободный.

Мы встретились после премьеры его нового игрового фильма «Он, одноклассники и его муза», прошедшей в популярном среди казанской богемы ресторане-клубе «Жёлтая кофта». Режиссёр любит устраивать свои показы именно в этом месте, и на этот раз оно полностью отвечало духу его детища, ведь в массовке «Одноклассников» засветились художники Ильгизар Хасанов и Михаил Пивоваров, композитор Радик Салимов, кришнаит Ирек Ахметов, хореограф Наиль Ибрагимов. По эту сторону экрана собралась публика не менее узнаваемая - многие коллеги по цеху нашего героя, актёры, литераторы, журналисты. Собравшиеся наблюдали историю известного писателя, который возвращается в родную провинцию на встречу с одноклассниками и попадает на празднество бомжей.

«Кризис среднего возраста»,- возникает в голове с первых кадров фильма, когда по дороге домой главный герой сжигает рукописи. В городе детства его встречает молоденькая журналистка, которой очень нужно интервью. Между ними завязывается конфликт, ведь её визави давно вырос из того, чем мог бы быть интересен окружающим, и не хочет отвечать на вопросы. Достигший успеха, он разочарован, жизнь утратила для него всякий смысл. А ещё он явно знает об оборотной стороне успеха нечто такое, во что ему не хотелось бы посвящать молоденькую наивную девушку по имени Муза. Так складывается, что дальше они вместе попадают в реальность, которая заставляет резко прозреть обоих. Своих одноклассников, читай - ПОКОЛЕНИЕ, герой встречает на заброшенном пустыре среди развалин. Перед ним толпа опустившихся существ, алкашей и нищих. Среди них и лучший друг - Радик Шалимов, талантливый музыкант, которому в подарок предназначался дорогой саксофон. (Кстати, поколение «дворников и сторожей» сыграли как раз представители казанской богемы, о которых говорилось выше.) Шок от этой встречи становится точками над «и» в главных вопросах героев: не нужно возвращаться в прошлое, как не надо пытаться проникнуть в чужую жизнь.

Несомненно, каждый, кто посмотрел фильм, вынес из него что-то своё. Я же решила поговорить с его создателем не только об этом, но и о его ощущении от происходящего в местном кинематографе в целом. Считается, что кино в Татарстане сегодня - явление в определённом смысле мифическое. Но, как видно из досье Салавата Юзеева, он в нём - фигура вполне реальная, а значит, верить ему - можно.

- «Хенд-мейд» - именно это выражение часто употребляют по отношению к нынешнему татарстанскому кинематографу.

Как живётся представителю его мейнстрима?

- Я не имею никакого отношения к мейнстриму, потому что я делаю авторское кино.

- Хорошо, давайте тогда поясним читателю, что же мы имеем в виду, говоря об авторском кино?

- Авторское кино - кино, в котором его создатель не зависит от продюсера, не думает о прокате. В общем, снимает то, что хочет.

- А как же зритель?

- Если это талантливая работа, то она может собирать полные залы. К примеру, фильм американца Дэнниса Хоппера о мотоциклистах «Беспечный ездок» в конце 60-х побил рекорды показов. Мне самому как зрителю интересен именно такой кинематограф. Есть ещё понятие «арт-мейнстрим», когда в кассовых картинах достаточно много авторского. Пример тому - братья Коэны, Джим Джармуш. Через этап авторского кино проходили Френсис Форд Коппола и Дэвид Линч. В нём и достигли невероятных высот Антониони и Феллини.

- Да, может быть, я не совсем удачно выразилась. Поясню: говоря о «мейнстриме», имела в виду не стилистику картин, а, прежде всего, вашу реализованность, востребованность как режиссёра.

- Ну, если в этом смысле… Так, собственно, с нас никто ничего не требует. Мы вышли, заявили о себе и боремся за право делать своё дело.

Что касается татарстанского кинематографа, то, по моему мнению, явления, как такового - нет. Есть только попытки отдельных людей и отдельных студий что‑либо сделать. Они никак не связаны между собой и никак друг на друга не влияют. Нет той творческой среды, в которой все бы варились, и в этом вареве мы демонстрировали бы свои достижения, учились друг у друга, конкурировали.

- «Нет среды», - вы говорите. Но ведь существуют местное отделение Союза кинематографистов, Студия кинохроники, целый отдел в Министерстве культуры, «Татаркино», наконец…

- Все эти организации и ведомства несут, скорее, организационную функцию. Они не призваны создавать эту среду, а складывается она из многих составляющих.

- Из каких же?

- Кино - визуальный вид искусства. Оно должно существовать и развиваться в пространстве других визуальных искусств. В этом смысле в Казани ощущается некоторый вакуум. Мой друг, художник Ильгизар Хасанов, давно говорит о том, что Казани нужен Центр современного искусства. Место, в котором обрели бы пристанище различные перфомансы, инсталляции, ви­део‑арт, фотография. Актуальное искусство - иными словами. Авторский кинематограф органично вписывается именно в его контекст. Они сосуществуют как жидкость в сообщающихся сосудах. Недаром Питер Гринуэй однажды заявил, что кинематограф умер - и занялся видео-артом…

Так вот, у нас такой среды, некоего объединяющего пространства, до сих пор не было, и нет. Каждый творит по отдельности.

Поэтому нет преемственности, нет вольных и невольных заимствований…

- Но это не так плохо, с другой стороны. У каждого проявляется свой почерк…

- Это не плохо. Но найти то, что объединило бы татарстанское кино в единую волну, практически невозможно. А все сборища кинематографистов обычно завершаются возгласами о том, что «нам не дают денег».

- Да, я обратила внимание, что на «круглом столе» по вопросам развития национальных кинематографий, который проходил в рамках прошлогоднего Казанского кинофестиваля, вы единственный пытались призвать его участников отвлечься только от вопросов насущных и обратиться к сферам творческим. Но, по‑моему, тщетно…

- Весь разговор свели тогда к проблеме проката фильмов и борьбе с интер­нет‑пиратами. Но так ли уж нам страшны пираты?! В Татарстане об этом пока вообще рано говорить! Вопрос борьбы с пиратством можно обсуждать, когда налажено кинопроизводство, хотя бы как в России или Узбекистане. Нам же для начала надо создать определённого уровня продукт, то, о чём мы могли бы сказать: да, это - кино. Только после этого уместно рассуждать - пойдёт на него зритель или нет.

- Что бы могло породить «волну», о которой вы сказали? Может, некая национальная составляющая? Мы же сегодня говорим о таком явлении, как «татарский театр».

- Я ещё не нашёл для себя ответа на этот вопрос. Что до национальной составляющей, то для меня настоящей творческой проблемой является то, каким образом переложить на язык кино татарскую речь, чтобы при этом она звучала естественно, а не театрально.

- Но, на мой взгляд, ваш фильм «121», текст которого полностью звучит на татарском языке, в этом смысле достаточно удачен…

- Дело в том, что «121» - это чистой воды «арт-хаус», там всё построено на контрастах - сопоставлены прошлое и настоящее, воссоздана фантастическая ситуация, когда современные журналисты берут интервью у Тукая и его современников. А я хотел бы снять простую реалистичную картину, с долгими планами, обыденной речью. Эталоном в этом для меня является турецкий кинематограф, фильмы Нури Бильге Джейлана. Турецкий и татарский языки очень похожи, но герои Джейлана на экране разговаривают естественно, а с татарским языком так не получается. Недаром говорят: когда встречаются два татарина - это уже театр.

Но дело даже не в языке, на котором мы снимаем картины. Есть ведь и японцы, которые снимают на английском, но не перестают быть японцами. Нужно много снимать, экспериментировать, прежде чем наша «татарскость» в кино проявится органично.

- Откуда же взяться этому «много», если даже на то, что есть, с трудом деньги добываются?

- Потому я и говорю, что кинопроцесс в Татарстане может возникнуть только на ос­нове авторского кино. Оно как разведчик - идёт впереди, нащупывая дорогу. В нём сразу видно, на что способен режиссёр. И потом, авторское кино не требует больших затрат, в отличие от любого жанрового фильма, будь то историческая картина с обилием декораций, блокбастер со спецэффектами, снятая непременно на плёнку мелодрама.

- Да, действительно, «сделай сам» получается… Между прочим, как режиссёр - вы ведь тоже сами себя сделали. Как у вас с кино «срослось» вообще?

- Справедливым будет сказать, что в кино я пришёл из литературы. Именно в ней происходило моё духовное созревание. Потом появилась потребность визуального самовыражения. Какое-то время я работал на телевидении, там всё потихоньку началось.

- А был в этом какой-то расчёт - у кино, как-никак, ареал воздействия шире, нежели у книги?

- Да какой расчёт? Я больше потерял в материальном смысле. Да и с писательством окончательно не «завязал». Так что корыстным меня никак не назовёшь.

- Отсутствие профессионального образования в кино не мешает?

- Мешает, конечно. В этом плане мне не повезло. Не было мэтра, за которым я, фигурально выражаясь, «носил бы портфель». Так многие постигали ремесло. Герман-старший был ассистентом Товстоногова.

- Вы росли в семье известного драматурга Ильдара Юзеева. Это каким-то образом повлияло на выбор в пользу творчества?

- Только косвенно. Напрямую меня отец не учил. Конечно, у нас был определённый круг общения. Но я рос как обычный советский ребёнок.

- Почему вы пошли учиться на факультет ВМК?

- Я ещё не знал, чего от себя ожидать.

- Когда случились ваши первые литературные опыты?

- Как и многие, в юности я писал стихи, ходил в ЛИТО, которым руководил поэт Николай Беляев. У меня вышла книга стихов «Ничего не бойся». Но стихи, по моему мнению - занятие для молодых. Хотя есть и исключения. Ахматова, Ахмадулина, другие великие. Это люди, живущие в определённом состоянии. Поэзия - их форма существования, которую они не выбирают.

- В вашем послужном списке несколько игровых «короткометражек» и немало документальных работ. Что приносит большее удовлетворение?

- Конечно, игровое кино. По большому счёту я - не документалист. То, что я снимаю, можно, скорее, назвать киноочерками. Вообще, сейчас больше употребляется термин «неигровое кино». Приближением к документалистике стала в какой-то степени моя последняя работа об Алтае («Шуну, который придёт». - Прим. автора). Наша съёмочная группа несколько месяцев жила в экспедиции, в картине снимались интересные герои. Настоящая документалистика предполагает полное погружение в реальность, когда ты месяцами живёшь в обнимку с камерой, постоянно что-то исследуешь.

- Для вас существует эталон жанра?

- Признанный во всём мире шедевр - фильм «На десять минут старше» Юриса Подниекса. В течение десяти минут камера снимала лицо мальчика, следившего за кукольным спектаклем. В нём отразилась вся радость, вся боль, вся скорбь этого мира. Гениальная задумка! Трудно даже сказать, что это документалистика. Это одновременно реальность и искусство в чистом виде.

- Как возник ваш интерес к этнографической тематике?

- Все мы тянемся к чистоте. Пьём фильтрованную воду, а кто-то вовсе едет набирать её на родник. Этнография даёт возможность прикоснуться к некой первозданности. И потом, мне как татарину близка тюркская тема. Алтай считается колыбелью тюрков, местом возникновения первого тюркского каганата. Нашу съёмочную группу там очень тепло принимали, хотя делать фильмы об Алтае приезжают со всей России и мира. А когда мы снимали фильм о нагайбаках, то вообще выяснилось, что их язык и татарский - одно и то же, только называются они по-разному.

- Одну из своих работ «Не уйдём» - о поисках захоронений татарских солдат - студия «Инновация» снимала в Германии. Вы встречались там с представителями татарской диаспоры. Как вы думаете, им интересно татарское кино?

- Я думаю, что да. Есть сайты в Интернете, где выложены наши фильмы. Там регистрируется до сорока тысяч просмотров в день. Люди оставляют свои отзывы.
Вообще, Интернет даёт большие возможности для кинематографа и отчасти снимает вопрос о зрительской аудитории. Нужно организовывать доступные сайты, продвигать их. За этим - будущее. Да и сам подъём кинопроцесса в последнее десятилетие у нас во многом связан с развитием технологий, появлением «цифры». Съёмки, монтаж стали доступными, благодаря компьютерам.

- Такая демократизация не может повлиять на качество?

- Ни в коем случае. У многих были авторучка и бумага, но ведь не каждый стал литератором.

- А вот герой вашей последней работы как раз писатель. Почему? Есть у него какой-то прототип?

- Нет, им мог бы быть любой успешный человек. Скорее всего - медийный. Здесь речь идёт не о роде занятия, а о том возрасте - в районе тридцати семи, когда человек вдруг задумывается: а так ли он жил, того ли хотел? Не случайно в этом возрасте завершили земной путь Пушкин, Маяковский, Байрон. Это - критическая, роковая граница жизни. Мой герой находится именно в этом состоянии, и ещё в состоянии цейтнота. Дело ведь не только во внешней успешности, а в том, как человек сам к себе относится. Есть гамбургский счёт.

- Осмелюсь спросить: вы переживали подобное?

- Переживал, но это совпало с 90-ми - временем, когда надо было элементарно выживать, что снимало многие вопросы.

- И чем вы в это время занимались?

- Да много чем - программистом, например, работал.

- Довольны, как прошла премьера фильма?

- Мнения зрителей разделились. Одним фильм понравился, другим - категорически нет. Но так и должно быть. Это авторский кинематограф.

- Правда, что фильм снимали на цифровую камеру Canon?

- Да, это даёт вполне приемлемое качество. Конечно, идеальный вариант - плёнка и кинокамера. Но современную профессиональную кинокамеру можно взять только в аренду в Москве, а это слишком дорого.

- Как? В Татарстане нет своей кинокамеры?..

- Есть, но они очень старые.

- Хотелось бы расспросить вас и о «кухне» Казанского кинофестиваля мусульманского кино - вы не раз были его участником, работали в отборочной комиссии. Усмотрели за это время какие‑то тенденции?

- В прошлом году я вызвался участвовать в отборе, потому что мне было интересно увидеть не только ленты, прошедшие в программу, но и те, что остаются «за бортом». Могу в целом сказать, что в мусульманских странах сейчас действительно появляются очень достойные работы. Пример тому - не только наш фестиваль. Обладателем Оскара стала иранская лента «Развод Надера и Симин», турок Джейлан постоянно берёт призы в Каннах. Не исключено, что в скором времени вес мирового кинематографа сместится в сторону Востока, и Татарстан мог бы взять многое из стилистики кино тех стран, с которыми мы имеем корневые связи.

- Как, по-вашему, должен развиваться фестиваль? Бытует мнение, что пора бы уже отойти от его «мусульманского» формата, вы его разделяете?

- Не стал бы говорить столь категорично. Думаю, что имеет смысл разделить программу фестиваля, и одно из направлений посвятить духовно-просветительской тематике. Зрители тогда бы тоже разделились и не оскорблялись бы в своих чувствах, попав на фильмы иного характера. А название «мусульманское кино» можно было бы и оставить.

- По традиции спрошу о дальнейших планах: они есть?

- Есть задумка полнометражного фильма по произведению Ильдара Абузярова «Курбан-роман», за который автор получил Пушкинскую премию. Герои романа - молодые татары, живущие в Польше. Есть в нём и исламская тема. Наша студия планирует обратиться за поддержкой этого проекта.

- А если не поддержат?

- Во всяком случае, всё возможное со своей стороны мы должны сделать. Ведь придёт время, и нас спросят: а всё ли вы сделали для того, чтобы у нас был кинематограф? И мы с чистой совестью ответим: всё.

- Ну что ж, будем верить! Как говорится - Алла бирса!