Исповедуя джаз

Журнал "Казань", № 2, 2013

Интервью Юрия Щербакова.

Досье

ЮРИЙ ЩЕРБАКОВ
Саксофонист

Родился в столице «музыкального авангарда» городе Ижевске.

Окончил Казанскую государственную консерваторию. Работал в ведущих джазовых коллективах Казани.

В настоящее время является музыкальным руководителем, вторым дирижёром Филармонического джаз-оркестра Республики Татарстан под управлением Анатолия Василевского.

В качестве солиста выступал вместе с Игорем Бутманом, Давидом Голощёкиным, Валерием Пономарёвым, Анатолием Кроллом, Деннисом Роулэндом,Ники Харис и многими другими.

Проявил себя в качестве музыкального просветителя, будучи одним из организаторов популярного джазового лектория на площадке Дома Аксёнова.

************

Мне всегда представлялось, что джазмены это какие-то специальные люди. И говорить с ними особо не о чем. Потому что о чём бы ни шёл разговор - они будут нести что-то невнятное, преимущественно в духе: «Унц… та-дыщ-там… па-дамс! Уап-падам-пам…», самозабвенно раскачиваясь при этом в ритме и прищёлкивая пальцами.

А вот с Щербаковым мы беседуем уже под четвёртый или пятый за один присест кофе. Время от времени из колонок компьютера на меня обрушивается лавина звуков. Юра щедро потчует записями своих кумиров, а в перерывах между прослушиваниями бархатным баритоном рассказывает - нет, даже не рассказывает - буквально вещает об истории джаза. С самых, что называется, праотцов. Получается у него здорово! Слушаешь про рождённые под палящим солнцем американского юга блюз и спиричуэлс, про колёсные пароходы реки Миссисипи, ставшие консерваторией для Луи Армстронга, и чувствуешь себя полным Гекльберри Финном на проповеди в церкви Джона Колтрейна. (Представьте себе, и такая есть в Штатах, о чём опять же Юра меня просветил.) Временами там, где, как сказал поэт Гейне, «заканчиваются слова», пастор не сдерживается и начинает свой главный псалом: «Раз‑два‑три‑четыре: уа‑па-пададуда-а-а… Па-да-дам, паум!».

Жаль, что никто это не транслирует. Может быть, и начнут, если заметят, потому что пока Щербаков с музыкантами «В. Акс-джаз-бенда» регулярно и успешно практикуются в культуртрегерстве, проводя «Джазовые среды» в Доме Аксёнова.

Признаюсь, я не из тех, кто здорово разбирается в джазе, в моём доме нет иконы Майлса Дэвиса, и - только вот не надо забрасывать меня камнями! - я вряд ли продала бы душу за лишний билетик на концерт какого-нибудь чернокожего джазового идола. Но, слушая Юру, я, кажется, начинаю понимать: джаз это не просто музыка, а некое зашифрованное послание, а сам джазмен - его проводник. И никем другим в этом мире он быть просто не может.

- Слушай, ну вот скажи: как музыкант импровизирует? Он что, действительно выходит и начинает прямо на сцене всё подбирать? - пристаю я к Юре с дурацким вопросом, пока мы смотрим видео спектакля по мотивам Аксёнова «Простак в мире джаза или Баллада о тридцати бегемотах» с участием «В. Акс-джаз-бенда».
Звучат соло ударника и страстный монолог в исполнении Елены Калагановой. Вообще, надо сказать, если бы существовала для актрис номинация «За лучшее исполнение мужской роли», я бы отдала её именно Елене, и именно за воплощение лирического героя «Баллады» - блестящего журналистского эссе Аксёнова по впечатлениям с международного джазового фестиваля в Таллине. В подаче Калагановой бьёт энергия автора, играет мускул его прозы, сдержанно украшенной шрамами известного бонвивана.

«Итак, откровение. Самовыражение? Свободный творческий акт? Прорыв? Может быть, только попытка прорыва... Дважды два - четыре, дважды два - четыре, дважды два - четыре, дважды два…».*

Барабанщик в это время предельно собран. Его щётки словно «прилипли» к малому барабану. Он внимательно вслушивается в текст.
«А может быть, три, а может быть, пять, а может быть, восемь, а может быть, один миллион сто семьдесят семь тысяч восемьсот девяносто девять?..».
Звучит медиум свинг, но с каждым новым «брейком» темп и звучание инструмента постепенно нарастают, и ты физически ощущаешь - что-то будет… В кульминации человеческий голос звучит уже на пределе, музыкальную ткань взрывает «пулемётный» по силе и смыслу брейк барабанщика, оба артиста, словно горнолыжники, срываются в двойной темп!

«А может быть, автомобильная катастрофа, в которой погиб мой друг, а может быть, деревня под напалмом, а может быть, грязное слово в лицо моей девушке, а может быть, предательство?...».

Хлёсткие слова врезаются в уши, вспарывают сердце… И это всё о нём - о джазе…

- Так что там насчёт импровизации?

- Профессиональные занятия джазом предполагают много часов, проведённых за инструментом. Чтобы «снять» соло, приходится запилить пластинку до полного «не хочу», так, что её уже и слушать невозможно. И надо много упражняться. Есть понятие «джазовый стандарт» - на то он и стандарт, что все знают, как и в какой тональности его играть. Или «джем-сейшн», когда все дружно выходят и начинают играть якобы без репетиций. На самом деле все прекрасно знают, что они будут делать, готовятся.

- Но ведь нужно всё-таки и определённый талант иметь, чтобы заниматься джазом?

- Нужно быть заражённым этой музыкой. Пионеры джаза как раз были из разряда «инфицированных», их никто не учил, они всё постигали посредством записей. У нас в стране система джазового образования сложилась уже после того, как была «золотая» эпоха шестидесятников. Алексей Козлов - знаменитый «козёл на саксе» - получил техническое образование, но вовремя «подхватил» джазовую бациллу.

Дальше Юра приводит в пример и знаменитых музыкантов оркестра Олега Лундстрема, легендарных «шанхайцев», которые, возвращаясь на родину, среди Новосибирска, Свердловска и Казани, выбрали именно наш город. Выбрали по двум причинам: он был ближе всего к Москве, и здесь была консерватория.

- Юра, а у тебя самого как с джазом вышло?

- Началось всё, наверное, с первой джазовой пластинки, которую я услышал. Это был альбом «In a Mellow Tone» - посвящение оркестра Олега Лундстрема Дюку Эллингтону. Мне очень понравилась тогда фамилия - Эл-линг-тон. У Дюка и музыка такая же - томная, сексуальная, очень мелодичная. Он любил жизнь. Первой композицией на этой пластинке была знаменитая «Take the "A" train» - визитная карточка оркестра Олега Леонидовича, пьеса‑ин­струкция, как добраться от железнодорожной станции до дома, где живёт Дюк Эллингтон. В оркестре Деринга, где я позже работал, была традиция начинать репетиции с этой композиции. Неважно - все на месте или нет, ровно в десять утра - «раз, два, три, четыре» - звучал «Take the "A" train», часы можно было сверять. Если ты опаздывал, то по минутам можно было определить: ага, вот сейчас как раз идёт моё соло…

- Ты уже занимался музыкой до того, как взять в руки саксофон?

- Я был «обречён» на это. Моя мама - музыкант‑теоретик, выпускница Казанской консерватории, папа - дирижёр ижевской Академической хоровой капеллы. Сначала я учился по классу фортепиано и флейты. А потом, как у любого подростка, у меня наступила пора протеста. Кто-то начинает в такие периоды хипповать, а я увлёкся джазом. Как раз в это время в ижевской центральной музыкальной школе открылось эстрадное отделение. Мама отправила поступать меня туда на фортепиано, но когда я узнал, что есть возможность учиться по классу саксофона, мамино пожелание было моментально откорректировано. Честно говоря, немалую роль в этом сыграла моя природная лень - я вспомнил слова своей учительницы по флейте о том, что на саксе такая же аппликатура, и подумал, что освоить его мне особых трудностей не составит.

У нас был замечательный педагог по музыкальной литературе, гитарист Виктор Иванович Протодьяконов, член международной ассоциации джазовых музыкантов, читавший лекции по американскому джазу в самой Америке. Он говорил так: ребята, материала нет, приносите кассеты. И записывал нам их. Они до сих пор у меня хранятся - это самые драгоценные, «золотые» записи!

***
«В начале пятидесятых годов в Казани обосновался оркестр репатриантов из Шанхая, известный сейчас всем оркестр Олега Лундстрема, «короля свинга восточных стран», как его называли в шанхайском сеттльменте. Я тогда учился на первом курсе медицинского института, был прилежным студентом и на танцы не ходил, так как не мог освоить сложнейших падепатинеров, вальс‑гавотов и миньонов, которые танцевала в те времена передовая молодёжь. Но вот по городу пошли слухи о таинственных, сказочно-романтичных "шанхайцах"...» - из компьютера продолжает доноситься голос Елены Калагановой. В лирическом «казанском» отступлении автора он модулирует на мягкие интонации и грустнеет - словно вторит звучащей в это время лундстремовской «Интерлюдии», написанной мэтром в нашем городе…

Естественно, что и в нашем с Юрой разговоре неизбежно звучит «казанская» тема.

- Как ты считаешь, можно говорить о Казани сегодня как о джазовом центре времён «шанхайцев»?

- Хотелось бы… Но, понимаешь, джазовая культура в лице «шанхайцев» была привнесена сюда со стороны. А если бы Олег Леонидович выбрал не Казань, а, например, Свердловск?.. В своё время была сделана мощная прививка джазом, но время прошло, и её действие ослабло. Мы все - слушатели, музыканты - нуждаемся в притоке новой крови… Интересно, что должно произойти в наше время, чтобы сюда на ПМЖ приехал, ну, например, оркестр Гордона Гудвина, или, не дай Бог (!) оркестр ВВС США имени Гленна Миллера? (Смеётся.)

Вообще, аудиторию нужно формировать, взращивать. Для этого в Доме Аксёнова, благодаря директору Ирине Аксёновой, организовали «КСД» - расшифровывается как «Казанская среда джаза». Мы говорим об истории джаза, играем. Кстати, в течение года аудитория заметно помолодела. Приходят двадцати- и тридцатилетние, с каждым разом таких людей становится больше и больше. Многих потом мы встречаем на наших концертах в филармонии.

А приглашение американских звёзд джаза? На мой взгляд, это и есть та самая новая прививка, что особенно важно для самих музыкантов. В рамках фестиваля «Филармониада» выступал золотой баритон Соединенных Штатов, человек, который, по мнению американских джазовых критиков, исполняет «тот самый джаз», мистер Джимми Дэвис! Оркестр репетировал с воодушевлением, концерт с участием струнников Ани Гулишамбаровой прошёл на эмоциональном подъёме. А за ужином после него Дэвис сказал, что рад такому финалу своего большого гастрольного тура по России: «Это было второе после Москвы шоу по уровню исполнения и подготовки оркестра!» В такие моменты очень хочется верить в Казань «шанхайскую»! (Смеётся.)

- Кто в основном ходит теперь на джазовые концерты?

- Как такового «клуба по интересам» нет. Публика состоит из нескольких «слоёв». Приходит старая советская интеллигенция, сохранившая любовь к джазу с тех времён, когда запретный плод был сладок. Дальше идут сами музыканты. И, наконец,- что особенно для меня ценно - молодёжь. Она приходит, чтобы открыть нечто новое на фоне знакомой поп-культуры, рафинированной, оцифрованной и отформатированной до состояния «соплей в сахаре».

- Джаз - понятие интернациональное? А то там, в аксёновском тексте, его герои договариваются до существования «русского» джаза, идущего от Достоевского…

- В истории джаза можно назвать ряд имён, которые вывели эту музыку на международный уровень, за пределы каких бы то ни было национальных границ. Один из таких гигантов, просто «диплодок» в истории джаза - Джон Колтрейн. Человек трагической судьбы, рано ушедший. Говорить о нём можно бесконечно. Или взять и просто послушать. Причём слушать надо так - не вслушиваться специально, а просто сесть в кресло и позволить ему сыграть для тебя. Давно ещё, когда я жил на одной из съёмных квартир, у меня была соседка, добрейшая татарская бабушка тётя Маша, которую очень любил весь подъезд. Наши балконы располагались рядом, и я заметил, что если я ставил запись Колтрейна, то тётя Маша неизменно выходила и слушала… В татарской музыке есть понятие «моң». Если перевести его на профессиональный язык, то это не что иное, как умение протянуть мелодию. У Колтрейна это есть. Джаз-мон - можно так сказать? (Смеётся.)

- Как появилась идея соединить джаз и прозу Аксёнова? Почему именно этот текст был выбран?

- Всё спонтанно произошло. Хотя события к этому подводили. Мы готовились к 80-летию Василия Павловича. Режиссёр Юлия Ахметзянова перелопатила кучу его произведений, пока не наткнулась на текст «Простак в мире джаза». Потом я вспомнил, что впервые о фестивале в Таллине и об этом тексте рассказывал Анатолий Александрович Василевский в Доме Аксёнова на одной из наших «Джазовых сред». На премьеру спектакля Анатолий Александрович пришёл со значком участника того фестиваля.

Кстати, герой Аксёнова по ходу сюжета дважды теряет и находит свой - золотой, в виде трубы - знак избранности. Удивительные совпадения случаются в Доме Аксёнова, это уже давно подмечено! Все спонтанно, и в то же время - не случайно. Как и явление текста «Баллады о тридцати бегемотах» авторам спектакля. Текста, «выпрыгнувшего» из Интернета и превратившегося из журналистского отчёта во всеобщее признание любви к джазу.

- Ты понимаешь, что поражает,- продолжает Юра,- Аксёнова послали в Таллин как журналиста, но он не изменил себе и остался первоклассным беллетристом! Сам он никогда не играл джаз. Но он его написал. Пальцы зудят, когда читаешь!

- Сложно было «монтировать» слова и музыку?

- В тексте упоминаются фамилии известных джазменов. Аксёнов постоянно даёт наводки: «на сцене Чарльз Ллойд». Я знаю, кто такой Чарльз Ллойд, и предполагаю, что должно в это время звучать. Или же: «на сцене - Александр Пищиков». Мой учитель Давид Вайсенберг, работавший у Утёсова и Кролла, как раз был учеником Александра Пищикова. А кумиром самого Пищикова был Джон Колтрейн! Так что «озвучить» Пищикова в спектакле можно было только музыкой Колтрейна. Яркой характерной темой. Это могла быть только «Impressions». Всё!

- То есть ты стал таким медиумом? Уже не Щербаков играл в спектакле, а Пищиков, а то и сам Колтрейн?

- Ну, это громко сказано! Нет, я, конечно, рад был бы… Ты знаешь, у Аксёнова в тексте как раз есть фраза: «манера Колтрейна, но откровение Пищикова». Вот на такую аналогию я бы, пожалуй, попретендовал! (Смеётся.)

Если говорить серьёзно, то обращение к корням и есть основа творчества джазового музыканта. Джаз - это похлёбка, в которую забрасывались лучшие ингредиенты. Госпел, спиричуэлс - духовная музыка афроамериканцев, то же самое, что орган для католиков или хоровая музыка для православных христиан. Хочешь научиться играть госпел - слушай Басси Смит.

- Не думаешь продолжить джазово‑ли­тературные проекты?

- Для этого я много чего перечитал в последнее время - всего Довлатова, обоих Ерофеевых, Пригова. Но такого попадания, как с Аксёновым, пока не ощущаю. Не знаю… Может быть, следующий проект будет связан с «Преследователем» Кортасара.

***
- В феврале у тебя дебют в качестве дирижёра Джазового филармонического оркестра под управлением Анатолия Василевского. Ты сейчас музыкальный руководитель в этом коллективе. Расскажи о своей работе.

- За последние полтора года работы в тандеме с Анатолием Александровичем нам многое удалось сделать. С оркестром выступили такие звёзды как Денис Роулэнд - солист оркестра Каунта Бейси, легендарная Мэнди Гейнс, Валерий Пономарёв - очень известный музыкант русского происхождения из оркестра Артура Блейки; также Дебора Девис, Алвон Джонсон, Ники Харис, которая работала с самими Мадонной и Реем Чарльзом.

Творческая часть переписки с солистами, подбор, разбор репертуара - всё это входит в мои обязанности.

- «Импровизации» в работе бывают?

- Случаются, конечно. Мэнди Гейнс, например, приезжала с нотами для квартета - и ни строчки для биг-бэнда. Всё искал сам, ориентируясь только на свои представления. Ники Харис и вовсе без нот приезжала. Да, с Ники история была! Московские парт­нёры выслали два списка, с тональностями, как положено, мол, ребята, на ваше усмотрение. Мы выбрали, ноты на­шли, отрепетировали. Приехала Ники, увидела плейлист и спрашивает: «Вы это откуда взяли? Половина программы - вообще не мой репертуар, да и тональности местами не те… ». Что делать? Завтра концерт, у нас всего две репетиции. Ники сначала раз двадцать повторила: «It's not nice!», потом села посреди оркестра в позу лотоса и минут десять медитировала… Два дня мы репетировали, как проклятые. Но в итоге концерт отыграли прекрасно. И только потом, в машине, по дороге в гостиницу, стали с ней выяснять, почему с программой такая лажа вышла. Оказывается, москвичи к списку Ники ещё и программу Деборы Девис по ошибке выслали. Дебору я очень люблю, но и ей, и московским партнёрам, тогда от нас с Ники заочно «досталось» по полной программе - чертыхались мы в их адрес по-чёрному! (Смеётся.)

В общем, бывают «форс-мажоры». Но зато - какие это люди, какое общение! За Деннисом Роулэндом я ходил буквально по пятам, для меня он был чем-то вроде божества, я не мог поверить, что всего лишь одно рукопожатие отделяет меня от самого Каунта Бейси! После концерта я напросился поболтать к нему в артистическую. Спрашиваю: «Вот скажите мне, мистер Роулэнд, что такое джаз?». А он усмехнулся так: чего, мол, захотел, и говорит с хитрецой: «Джа-а-зз? Джазз… Итс май ла-а-айф! Хе-хе…». Ну, а если, говорит, серьёзно, чувак, то джаз - это жизнь. А в жизни не бывает ничего только чёрного или белого. Она состоит из полутонов. И на этом держится хрупкое равновесие. И так же в джазе - сплошные полутона и переходы. В джазе, как в жизни,- всё. Как в том самом - Ленином с Василий Павловичем монологе…

- Юра, а что джаз для тебя?

Пауза задумчивости. Слышно только, как шумит кофе-машина.

- Ты понимаешь… Слова Роулэнда о джазе точны, и Аксёнов о том же писал… «Джаз - это жизнь»,- звучит, вроде, как аксиома… Но, ты понимаешь… Её же постоянно приходится доказывать! (Сме­ётся.)

Наверное, в этом парадоксе и кроется для нашего героя секрет рождения его импровизаций. Джаз - послание. Но доступно оно лишь тем, кто неустанно подбирает к нему новые ключи.

Опубликовано в № 3, 2013 года  журнала "Казань"