#пластмассовый_мир #несбыточный_сад #несбыточный_мир #пластмассовый_сад

Группа НАНАНА. Алмаз Бекбулатов (бас), Алексей Егоров (клавиши), Дима Жданов (тексты, вокал, гитара), Женя Толстиков (ударные). 1987

«Высоко», — подумал Кеша и крепче ухватил рукой алюми­ниевую раму.

— Прыгай, — произнесли за спиной. — Или зассал?

«Зассал», — согласился Кеша. Разъял пальцы. Прыгнул.

Земля встретила неласково.

«Живой», — подумал Кеша.

Рядом приземлился небритый парень в шинели без погон.

Кеша поднялся с клумбы. Подал руку соседу. «Это Ромыч», — вспомнил Кеша.

Ромыч ухватил протянутую ладонь. Встал.

В окне второго этажа показалась девушка в брезентовой ветровке. Забралась на подоконник и, не мешкая, выпрыгнула.

— Пап, а нафига вы из окна прыгали?

— Да этот вот, Ромыч, сказал, мол, после концерта менты винтить будут. Всех. А тебя, говорит, меня то есть, среди первых.

— Что винтить?

— Не чо, а кого. Задержат, в смысле.

— А за что?

— Ну… не смогу, сынок, объяснить, чтоб быстро…

— Накосячили?

— Считай, что да. Прикинь, эт ж впервые у нас в городе рок‑фестиваль приключился. На сцене настоящей, в Доме культуры, с газетчиками, зрителями. И пели — что хотели, а не что велели…

— В смысле?

— Прежде программу для концерта надо было согласовать. Залитовать. Такая организация была специальная…

— Цензура?

— Ну да. Типа того. Перед концертом туда тексты, какие надо, отнесли (про партию с комсомолом, за мир во всём мире и прочую лабуду), разрешение получили, а пели — другое…

— Что другое?

— Что важным считали. Тогда. Хотя тоже лабуда…

— Получается, только за слова собирались, — Кирилл выдержал паузу, — свинтить?

— И за слова, и вообще. Вид был у нас. Такой…

— Какой-такой?

— Неподобающий…

— Как у тебя сейчас, — Кирилл ухмыльнулся.

— Ага, — Иннокентий Вольфович подхватил ухмылку сына, тронул фенечки на левом запястье. — Может, и зря из окна сигали, может, и не собирались нас прессовать. Но глядели стеклянно. Не добро. Будто приказ какой ожидали, а его и нет, приказа-то. А мы отрывались. По полной. Некоторые, кто на сцене, глаза ещё накрасили, булавками утыкались. Поганая молодёжь, короче, как не свинтить. Напрашивались.

— С глазами — перебор, пап, — Кирилл посерьёзнел вроде как, но тотчас ухмыльнулся пуще прежнего, произнёс нараспев: — Го-моз-ня.

После спросил:

— А что потом?

— Потом?

— Ну, да, как из окон попрыгали?

На троллейбусной остановке, где собрались после бегства из Дома культуры, Кеша насчитал девятерых. Семерых казанских и двоих приезжих. Из Тюмени и Омска. Вскоре приезжих стало пятеро. К ним примкнули две девчонки и парень. Хотя парня Кеша поначалу тоже за девчонку принял. Худощавый. Очки большие не по размеру. Локоны до плеч. Звать Игорем.

— Поедем к Эду, — сказал Димон. — На дачу. Игорю и Ромычу перекантоваться надо. До завтра. Едешь?

— Поехал? — спросил Кирилл.

— Ага.

— А Димон — кто?

— Товарищ. Панк-группу придумал. Играл с ними. На фестивале этом и до того раз. Ещё раз в Горьком. Тоже на фестивале, в 88-м.

— Горьком?

— Нижний тогда так именовали. Нижний Новгород теперь который. А прежде город значился имени пролетарского писателя Максима Горького.

— И что?

— Чо, и чо?

— Поехал когда?

— Куда? В Горький?

— Не. На дачу?

— Да норм.

Успели на последнюю электричку. В вагоне только мы. Пятеро девчонок и двенадцать пацанов. Поначалу беседовали. Даже спели вроде б. У Эда и Димона гитары были. У Димона, правда, электро, да никто внимания не обратил. Что звука нет, а так — шорох. Погодя усталость сказалась. Притихли. Чуть не проехали свою остановку. 774-й. Хозяин дачи, Эд, вышел сам, а другим то ли не сказал, то ли негромко сказал, что наша станция. Не услышали, короч, его призыва. Поезд тронулся. Мы сквозь стёкла смотрим — Эд снаружи. Глядит на нас задумчиво. И рукой будто бы машет. Зовёт вроде как. А мы — мимо. Так бы и проехали. Не проехали. Ромыч стоп-кран сорвал. Сорвал и первым вышел. Вышел, а к ним от головного вагона пара мужиков чешет. Из поездной бригады по всему. Решительно так. С матюками. Вломили б. Но не дошли. Увидали, что толпа на перроне образовалась, и к себе. Обратно в поезд — и укатили. А мы на дачу. Через лес. А в лесу темень. Фонарика нет. И вообще. Другой лес ночью. Кто-то пошутил насчёт людоеда туземного. Не рассмешил. Эд только и ответил, мол, не бойтесь, расстреляли людоеда. Все молчат, шуршат подошвами по мху. Вдруг из девчонок кто, будто из глубины, вынырнула: «Вовремя расстреляли». Сказала, а нас на смех пробило. Отсмеялись, но радостней не стало. А вот до дачи добрались — полегчало, посветлело даже.

— И что было?

— Да ничо. Разговаривали. Песни пели. Под утро поспали, чуть.

— А какие песни?

— Свои. Из Clash ещё. Не помню. Хотя нет. Помню. Игорь этот…

— Которого ты за девчонку принял?

— Уж и не принял, просто…

— Короче, пап…

— Он спел «Таню». Я не слышал её прежде.

— Что за Таню?

— «А у Тани на флэту был старинный патефон, железная кровать и телефон, и больше всех она любила Rolling Stones, Janis Joplin, T. Rex и Doors…»

— А, эту. Ты неправильно поёшь её.

— Как запомнил, так и пою.

— И всё?

— Чо всё?

— Какие-нибудь песни ещё запомнил?

— Ромыч ещё пел…

— Который в шинели?

— Ну да.

— А про что?

— Про город. Про Тюмень. «Тюмень происходит от слова темно…»

— Бухали?

— Не-а. Чай кипятили. Жрать хотелось всем. А на даче только заварка и пачка сахара, да и та располовиненная. «Прима» ещё отыскалась. Тоже неполная. Семь сигарет. А нас два десятка. Почти.

— А что потом?

— Да ничо. Я раньше всех поднялся. Уехал. На работу надо было.

— А остальные?

— Тоже разъехались. Наверное. Или не разъехались. Не знаю.

Помолчали.

— Не разъехались. Остались. Вечером снова на фестиваль подались.

— И ты?

— Не-а…

— А почему? Не позвали?

— Почему не позвали, позвали. Говорю ж. На работу надо было…

Кирилл глядел на отца.

Мужчина опустил взгляд. Поправил фенечки на левом запястье.

«Зассал, потому и свалил», — подумал Иннокентий Вольфович.

— Зассал патамушта, — произнёс Кеша.

11 сентября 2021 года